Лента: Религия

Интервью с Джоном Милбанком – теологом, профессором и главой Центра теологии и философии Ноттингемского университета (Англия), основателеи и лидером «радикальной ортодоксии» – нового направления в христианской теологии, идеологом «христианского социализма».

– Где Вы получили образование и к какой церкви принадлежите?

– Я рос на севере Лондона, потом в графстве Глостершир и, в конце концов, близ городишка под названием Халл, что на севере Англии. Я посещал несколько деревенских начальных школ, затем (ныне несуществующую) школу прямого субсидирования – учебное заведение, которое финансировалось из частного и государственного бюджета, где я смог стать стипендиатом. После этой школы я изучал «современную историю» (то есть после падения Римской империи) в Оксфордском университете, в Королевском колледже (Queen's College). Этот опыт был для меня не особо интересным, пока на третьем курсе мне не привили любовь к истории более усердные студенты, без пяти минут выпускники. После некоторого перерыва я в течение трех лет учился на англиканского священника в Уэсткотт Хаусе, в Кембридже, но, в конце концов, решил, что останусь богословом-мирянином. С тех пор я посвятил всю свою жизнь истине подлинного христианства. Еще спустя некоторое время я стал заниматься подготовкой докторской диссертации по философии в университете Бирмингема, хотя жил со своей женой в Лондоне и ежедневно работал в Британской библиотеке – за столом чуть левее от того места, где в свое время занимался Карл Маркс. Моя диссертация была посвящена мысли неаполитанского философа XVIII века Джамбаттиста Вико.

– Почему Вы решили стать профессиональным теологом?

– Мне кажется, я уже ответил на этот вопрос. Я верю, что христианство является истиной, а так как у меня академический склад ума, я не могу игнорировать то, что считаю фундаментально истинной позицией. Думаю, что вопрос об истинности христианства слишком долго игнорировали и что оно не сможет выжить без отстаивания этой истинности.

– Кто повлиял и все еще влияет на Ваше богословие и философию? Кто Ваш любимый богослов или философ? Какие книги Вы читаете для личного вдохновения и профессионального роста?

– Оглядываясь назад, я думаю, что у меня было несколько вдохновений. В детстве, в Глостершире, я был увлечен идеей о том, что у всего есть прошлое, идеей мифа, платоновскими «идеями» (о которых случайно услышал) и Евангелием от Иоанна, особенно его первыми стихами. Позже я полюбил произведения Толкиена и К.С. Льюиса, Чарльза Уильямса и Оуэна Барфилда. Я чувствовал, да и сейчас в этом не сомневаюсь, что им удалось обнаружить новые стороны христианства, новый способ вернуть ему очарование. На меня также произвели большое впечатление произведения Уильяма Блейка, которым интересовался мой отец. Долгое время я не мог примирить радикализм Блейка с консерватизмом «инклингов», хотя сейчас думаю, что это вполне возможно. В конце 1960-х и в 1970-е в моей жизни был период, когда я был увлечен пантеизмом, синкретизмом и эзотерикой. (Кстати, теперь я думаю, вопреки распространенному мнению, что в «эзотерике» немало того, что близко к ортодоксии.) Только после моего второго года в Уэсткотт Хаусе я стал более ортодоксальным в своих взглядах. Это произошло в результате нескольких событий. Во-первых, после встречи с моей будущей женой, Элисон Легг, которая принадлежала к англо-католикам, во-вторых, под влиянием моего учителя Роуэна Уильямса, а также чтения Гадамера (как это ни удивительно) и фон Бальтазара. Я всегда пытался понять, почему естественная теология нуждается в откровении. Теперь я вижу, что третий термин – это история, что истина открывается во времени как событие и что история является посредником между природой и благодатью. Поскольку именно эта идея привела меня к «обращению», я не могу не рассматривать неосхоластическую двухуровневую теорию природы и благодати как своего рода ересь. По этой же причине в дальнейшем мне оказалась близка русская мысль. Роуэн Уильямс и тогдашний ректор Уэсткотт Хауса Марк Сантер (ныне епископ в отставке) подтолкнули меня к чтению патристического корпуса, после чего я взялся за Фому Аквинского и Николая Кузанского. Эти авторы, а также Эриугена и Экхарт по-прежнему очень важны для меня. Уже тогда мне нравились Кольридж и другие английские метафизические и романтические поэты вплоть до Хопкинса – помимо таких христианских модернистов, как Элиот, Оден и Дэвид Джонс. Я и сам стал все больше писать стихов. Тогда же началась моя любовь к nouvelle theologie – Анри де Любак стал одним из моих любимых современных богословов, наряду с Сергием Булгаковым. Я также познакомился с немецким преромантизмом и романтизмом: Якоби, Гаман, Новалис, Шлегель, Гёльдерлин и др. Через некоторое время центральное место для меня стал занимать Кьеркегор – однако лишь в моем собственном и Кэтрин Пиксток прочтении! И ни в чьем больше! В молодости на меня сильно повлиял Достоевский – но только «Идиот» и «Братья Карамазовы». Я нахожу другие его романы немного скучными по сравнению с этими двумя, но эти два действительно потрясающи, и я думаю «Идиота» обычно прочитывают неправильно. Хотел бы сказать и о том, что моим любимым романом является «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.

– Так как сегодня Ваши книги еще не изданы по-русски и все, что мы имеем, – это только несколько статей, часть книги и пара интервью, не могли бы Вы сказать, чем идеи Радикальной ортодоксии могут быть полезны русским и украинским богословам и философам?

– Я думаю тем, что, как и русские мыслители, мы, представители Радикальной ортодоксии, пытаемся понимать богословие и философию как единое целое. Также мы любим софиологию. Свойственное нам сочетание христианства, неоплатонизма и романтизма, безусловно, созвучно традициям русской мысли. Я лично многое люблю в русской литературе, богослужении, искусстве и кинематографе. Всегда существовала определенная близость между восточным православием и «высокой церковью» в англиканстве. Я думаю, что русским также понравится, что представители Радикальной ортодоксии предостерегают об опасности нигилизма и считают, что вне христианства или, по крайней мере, вне религиозной метафизической перспективы, гуманизм невозможно защитить перед лицом нигилистического мировоззрения. Мы последовательно работаем с новым нигилизмом, которым является постмодернизм, не сбрасывая его со счетов, и стараемся найти аргументы против него, одновременно кое-чему от него научаясь.

– Какие идеи Радикальной ортодоксии важны для постсоветского контекста?

– Я бы назвал следующие. Восстановление центрального значения идеи «причастности» в платоновском смысле. Новое «заколдовывание» (reenchantment) мира – в противовес тем, кто думает, что христианство на стороне приветствующих его «расколдовывание» (disenchantment). Аргумент в пользу того, что перспектива «причастности» допускает постмодернистскую неопределенность и в то же время не позволяет скатиться в скептицизм. Понимание того, что трансценденция нужна для защиты ценности материи в ее сакраментальном аспекте. А также акцент на том, что нельзя разделять христианство и христианский мир (Christendom), поскольку инкарнационная перспектива требует, чтобы истина была опосредована как культурно, так и политически.

– Многие все еще не согласны с тем, что мы вступили в так называемую пост-секулярную эру. Какие аргументы Вы могли бы привести в ответ?

– Сегодня секулярность приобрела экстремальные формы, но то же самое нужно сказать и о религиозном сопротивлении. Светские идеологии потерпели крах, и теперь единственное, на чем основывается светскость, это атеизм. Все, что он может предложить, – это научная «объективность» в смысле технологического контроля плюс абсолютная и абсолютно произвольная свобода выбора. Он не знает, как примирить эти два акцента, а поэтому вступает в сговор с дьяволом, выступая как культ власти (cult of power). Результатом является философия либерализма, которая уничтожает разделение на «левых» и «правых», так что каждый верит в свободный рынок, в то, что имеет право на благосостояние (причем субъект этого права деперсонализирован), и в абсолютную свободу выбирать и делать то, что нравится, пока (предположительно) это не вредит другому. Сегодня единственную реальную оппозицию этому составляют религиозные люди, которые верят во взаимность, в объективную добродетель, в существование верного пути к человеческому процветанию и в экономическую справедливость, основанную на справедливом распределении основных благ. Таким образом, борьба между атеизмом и религией становится конкретной политической битвой, которая касается не только религиозной свободы и принципиально связана с различием политической и экономической повестки. Борьба сегодня идет между светским либерализмом и религиозным или квазирелигиозным радикализмом, который в некотором смысле является консервативным. Это особенно хорошо видно в Великобритании, но также и во Франции.

– В чем, на Ваш взгляд, сегодня заключается основная задача христианского богословия и христианской апологетики?

– Сегодняшняя задача состоит в том, чтобы забыть все, что вам говорили о возможности приспособиться к современной мысли и светской культуре. Наоборот, христианство возродится только в том случае, если будет стараться всё заново переосмыслить по-христиански: природу, естественные науки, общественные науки, искусство, то есть – всё. А также и действовать по-новому. Речь не идет просто о возвращении к вдохновению, которое имело место в прошлом. Мы должны продолжать это делать, но одновременно задаваться вопросом, почему традиция допустила случиться тому негативному, что случилось. Именно поэтому я сейчас читаю параллельно Кристофера Доусона (английского католического историка) и Ивана Илича (католического философа, родившегося в Хорватии).

– Не могли бы Вы приоткрыть завесу и сказать, над какой книгой работаете в данный момент?

– Я только что закончил первый том продолжения «Теологии и социальной теории». Это продолжение будет состоять из двух томов под общим заглавием «По ту сторону секулярного порядка» (Beyond Secular Order). Первая книга появится уже в конце этого года и будет называться «Репрезентация бытия и репрезентация народа» (The Representation of Being and the Representation of the People). Сейчас я приступаю к написанию второй книги под названием «О божественном управлении» (On Divine Government), в которой речь пойдет о метафизике, провидении, истории и политике. Это то, над чем я буду работать в ближайшие месяцы. Я много ссылаюсь на Джорджо Агамбена – то соглашаясь с ним, то вступая в спор. Он очень одаренный мыслитель.


Милбанк Джон
Источник: "Богослов "