Лента: Общество

28 января 2018 года в Бостоне на 91-м году жизни скончался номинант Нобелевской Премии Джин Шарп, известный как главный теоретик «цветных революций». Он вошел в историю как разработчик методов «ненасильственной борьбы с авторитарными режимами», основатель Института имени Альберта Эйнштейна, финансируемого Национальным фондом демократии, Фондом Форда и Международным республиканским институтом (директором которого является Джон Маккейн). Его восхваляют как человека стоящего в одном ряду с Махатмой Ганди и Мартином Лютером Кингом.

Особенно знаменита его методичка «От Диктатуры к Демократии». В этой книге Шарп пишет о том, что его главная цель — содействовать свержению диктатур, нарушающих права человека. Однако он не рекомендует вооруженное восстание, потому что насилие — это то поле, на котором диктатура имеет преимущество. Люди, выступающие против тирании, должны прибегать к ненасильственным методам протеста — различными способами выражать свое неприятие правящего режима и отказывать ему в повиновении. Целью таких действий должно быть именно смещение режима, а не получение от него каких-то уступок — против переговоров с властями Шарп специально предостерегает.

Шарп также настаивает на том, что ненасилие — это прагматический выбор; этот образ действий продиктован не нравственными или религиозными, а практическими соображениями. Диктатура существует благодаря сотрудничеству населения, и если значительная часть населения в таком сотрудничестве откажет, она рухнет.

Шарп дает подробные рекомендации о том, как «развалить диктатуру». Например, он объясняет, что любая власть предполагает авторитет — уверенность людей, что власть является законной и люди обязаны ей подчиняться, она опирается на те или иные психологические факторы, которые побуждают людей подчиняться и помогать властям, она требует сотрудничества специалистов, которые могут ей в этом сотрудничестве отказать, она в состоянии подвергать нарушителей наказанию, опирается на определенные материальные и человеческие ресурсы.

Все эти опоры власти можно подорвать — причем не прибегая к прямому насилию, а при помощи того, что мы могли бы назвать «праздником непослушания», когда люди просто демонстративно отказываются признавать авторитет власти, помогать ей и исполнять ее распоряжения.

С точки зрения самого Шарпа и его сторонников, эта программа обладает огромной привлекательностью, в том числе, моральной — жестоких и несправедливых правителей, которые подавляют свободу и достоинство своих народов, можно сместить если не без жертв вообще (все-таки, тираны будут сопротивляться), то, хотя бы, сведя эти жертвы к минимуму.

Но существует и другая точка зрения. Она становится ясна, как только мы уберем такие эмоционально окрашенные термины как «диктатура», «демократия», «угнетатели», «народ», «свобода», и попробуем описать процесс в более нейтральных терминах — «группа активистов добивается разрушения существующего государственного порядка и смещения действующей власти».

В самом деле, как мы определяем, что данное правление является «диктатурой»? Да, можно привести примеры несомненных диктатур — Гитлер, Сталин, Пол Пот. Но гораздо чаще «диктатура» это оценочный термин — так называется режим, который не нравится говорящему. Например, Белоруссия Лукашенко или Россия Путина — «диктатуры», а Саудовская Аравия — нет, прекрасная страна, лучший друг Запада.

«Мировое сообщество» – то есть США и их союзники — без каких-либо сомнений и тягостных раздумий сотрудничают со сколь угодно репрессивными режимами. Тут даже трудно их упрекать — это realpolitik, политики, обеспечивая интересы своих стран, стоят перед необходимостью сотрудничать с тем, кто есть, с неонацистами, с воинствующими исламистами, с жестокими диктаторами, широко практикующими похищения и пытки. Люди морально брезгливые не могли бы обеспечивать национальные интересы — да и не берутся за эту работу.

Но при этом часть realpolitik, описанная еще Макиавелли, состоит в том, чтобы изображать себя воплощением добродетели, и все свои действия — как продиктованные исключительно самым высоким человеколюбием.

Поэтому, разумеется, любой враждебный политический режим, независимо от степени его внутренней репрессивности, будет назван «диктатурой», силы, выступающие против него — мужественными борцами за свободу и достоинство, добивающимися лучшей жизни для своего угнетенного народа.

Хотя Шарп (и его сотрудники) с гневом отвергают обвинения в сотрудничестве с ЦРУ, ЦРУ просто не выполняло бы своей работы, если бы не подхватило такие замечательные инструменты воздействия на нежелательные режимы, как те, которые разрабатывает Шарп. Гонка вооружений захватывает не только физическую, но и психологическую войну — и оставлять такие ценные разработки без употребления было бы недопустимым упущением.

И то, что революции по методам Шарпа стали (и остаются) методом продвижения американского влияния и американских интересов, в высшей степени очевидно — как и поддержка деятельности «Института имени Альберта Эйнштейна» соответствующими структурами американского государства.

Конечно, нам скажут, что герой Вьетнама, Ирака и Ливии Джон Маккейн тут ни при чем, все дело в благородном порыве народов к свободе и достоинству, но это стандарт. Так уж принято говорить среди современных держав.

«Цветные революции» — инструмент продвижения определенных интересов, которые могут сильно не совпадать с интересами населения в целом. На холодный, отстраненный взгляд, это достаточно очевидно — и в этом причина того, что это оружие слабеет.

Как и многие другие инструменты психологического воздействия, методы Шарпа опираются на доверие — веру людей в то, что к ним стоит прибегать, что они могут таким образом улучшить свою жизнь, что вся насыщенная эмоциональным восторгом и щедрыми обещаниями мифология цветных революций соответствует действительности.

Если прибегнуть к такому грубому сравнению, то сравнительно честные (и ненасильственные) способы отъема денег постепенно теряют популярность по мере того, как все больше людей узнают о том, как они, в действительности, работают.

Эмоциональность, яркая картинка, тоже начинает приедаться, как рыжие кудри Балаганова. Когда вы в первый раз видите привлекательную девушку — такую юную, такую хрупкую, такую отважную, бросающую вызов жестокой тирании, когда вы первый раз слышите, как она говорит в камеру смелые речи про то, как всех достал злой тиран, это трогает даже самое замшелое и циничное сердце.

Когда вы десятый раз видите совершенно аналогичную девушку (слегка меняется, от страны к стране, оттенок волос и кожи, как в рекламном каталоге), с совершенно аналогичным пафосом произносящую точно те же речи — уже трудно отделаться от впечатления хорошо отработанного психологического приема, который работал раньше, и который используют и сейчас. В этом проблема психологических приемов — их эффективность падает по мере того, как они приедаются.

Другая проблема — ненасильственные методы свержения неугодных режимов легко переходят в насильственные. Между ними нет четкой грани, это часть одного набора инструментов.

Одно дело, когда ненасильственный гражданский активист действует в рамках существующего порядка, пытаясь изменить его, а не разрушить. Мартин Лютер Кинг добивался отмены расовой сегрегации — но он не собирался свергать правительство Соединенных Штатов. Кинг делал ровно то, что Шарп делать ни в коем случае не рекомендует — входил в переговоры, добивался уступок в рамках существующей государственности, которую он не собирался разрушать.

Совсем другое, когда цель — захват власти.

Толпы людей, вышедших на улицы, разогретых до белого каления пропагандой, расписывающей реальные или предполагаемые злоупотребления власти, воодушевленных обещаниями новой жизни, которая непременно наступит, если они доведут дело до конца — это питательная среда для насилия, которое может вспыхнуть, даже если лидеры движения его не хотят. Нужны огромные усилия, чтобы его не допустить, иначе процесс сам собой переходит в насильственную фазу. Кто-то, на волне эмоций (а эмоции постоянно подогреваются, как того требует технология) бросает камень в полицейского, и понеслось.

Мы это видели — и нескоро забудем — на киевском майдане, когда первоначальные выступления носили абсолютно мирный и карнавальный характер, милые интеллигентные люди выступали за все доброе и хорошее, трогательные девушки хотели себе кружевные трусики и в ЕС, дивная атмосфера единения народа, осознавшего свою волю к свободе и достоинству — потом неловкая попытка разгона, и вот уже все эти милые люди разливают горючую смесь по бутылкам, пытаются поджигать полицейских, потом ситуация обостряется (вернее, ее намеренно обостряют те, кому это надо), являются таинственные снайперы (до сих пор не найденные), летят пули, гибнут десятки людей… Массовые ненасильственные выступления — это, увы, часто первая фаза процесса, который потом переходит к насилию.

А насилие имеет тенденцию разрастаться, как мы и видели.

Государственный порядок вообще держится на привычке к послушанию, на авторитете даже не столько конкретных лиц, сколько государственного порядка в целом — законы и порядок надо соблюдать, а законные требования полиции – выполнять. Праздник непослушания, который предусматривают методички Шарпа, как раз направлен на разрушение этой привычки — все рекомендованные им действия должны внушить людям, что повиноваться власти и ее установлениям не нужно, да не так уж и опасно.

Но использовав праздник непослушания для смещения текущей власти, его не просто остановить. Революционеры, пришедшие к власти, объявив предыдущий режим утратившим легитимность, неизбежно напрашиваются на вопрос о том, почему их собственную власть надо признавать легитимной — и почему им самим должны оказывать послушание, в котором они отказали предыдущему режиму.

Разрушив авторитет власти и привычку к послушанию, революционеры оказываются просто вынуждены утверждать свои притязания на власть насилием — и когда часть населения эти притязания отвергает, начинается гражданская война.

Как правило, воодушевленные читатели методичек Шарпа хотят вовсе не этого — но это обычно для революций, «мы вызвали демонов, но потом что-то пошло не так».

Диктатура — как реальная диктатура, так и то, что «диктатурой» объявят заинтересованные лица, может кончиться не переходом к «демократии», а хаосом, гражданской войной, еще худшей диктатурой, и в самом, самом лучшем и щадящем случае — резким обвалом уровня жизни. Это неизбежно поскольку разрушение государственности всегда обходится очень, очень дорого. Даже если это разрушение начинается с использования «ненасильственных» методов. В принципе, возможны (и в истории бывали) режимы столь бесчеловечные, что эту цену можно и заплатить. Но такие режимы, обычно, и приходят к власти в результате революции.

Эти самоочевидные банальности легко забываются, когда люди увлечены гневом или надеждой — но они не делаются от этого менее истинными. Методички «как разнести свою страну в чужих интересах» еще могут пользоваться определенным успехом. Но пока что они сильно выдохлись.


Сергей Львович Худиев
Источник: "Радонеж "