Лента: Общество

На прошедшей неделе интернет был взбудоражен известиями об обысках у известного режиссера Кирилла Серебренникова, художественного руководителя «Гоголь-центра».

Обыски проводились «в рамках возбужденного в 2015 году уголовного дела по статье 160 Уголовного кодекса РФ (растрата)». Как сообщает источник «Интерфакса», «речь идет о растрате многих миллионов долларов, а сумма ущерба по эпизоду, связанному с «Гоголь-центром», оценивается в 35 млн долларов».

События вызвали резкое негодование в среде «культурного сообщества» – «это опричнина», «скоро мы вообще останемся без искусства», «власти ведут себя как террористы» и так далее.

Что же, я не знаю, имели ли место в «Гоголь-центре» финансовые злоупотребления. Всякий имеет право на справедливый суд, частью которого является презумпция невиновности.

Но эта ситуация привлекла внимание к другому – к тому, каково было творчество режиссера, которому выделялись эти немалые деньги.

Хищения совершаются тайно – и поэтому нам, со стороны глядя, трудно сказать, что произошло на самом деле. Но вот художественная деятельность режиссера совершалась вполне явно, у всех на глазах, о ней вполне можно составить суждение.

Описания спектаклей Серебренникова, рецензии, иногда тексты пьес доступны в интернете. И вот ознакомившись с ними, трудно не исполниться глубокого изумления – как вообще это могло получать государственное финансирование?

Режиссер известен, например, «смелой» (по отзывам критиков), постановкой пьесы Мартина Макдонаха «Человек-подушка». Вот как ее краткое содержание излагается во вполне благожелательной рецензии:

«Итак, once upon a time жил-был в тридевятом царстве, в тоталитарном государстве один сказочник по имени Катуриан Катуриан, роль которого во мхатовском спектакле поручена Анатолию Белому. Мы услышим от него всего-то полдесятка сказок, но и этого хватит, чтобы составить представление о творчестве писателя: все они довольно хитро закручены, переполнены литературными аллюзиями и почти каждая рассказывает о невинно замученных детках.

В рассказе «Девочка-Иисус» родители распинают приемную дочку, сдуру вообразившую себя реинкарнацией Христа. Девчонка из другой сказки скармливает садисту-папаше лезвия, а какому-то доброму мальчику отрубают, не моргнув глазом, пальцы на ноге. Словом, кровь так и льется ручьем из сказки в сказку».

По ходу пьесы оказывается, что кто-то действительно убивает детей, именно так, как описано в рассказах. Постепенно выясняется (выясняют это следователи, которые бьют и пытают), что убийства совершает слабоумный брат писателя, которому тот читал сказки на ночь. Сцены убийства детей имитируются на сцене с реальными маленькими детьми.

Как пишет другой благожелательный рецензент, «традиционную идею охраны счастливого детства ирландский драматург выворачивает наизнанку с помощью фантастической фигуры Человека-подушки.

Существо, состоящее из маленьких подушечек, приходит к невинным детям, чтобы предложить им избавиться от будущих страданий, а заодно и жизни. Мудрые дети с благодарностью принимают его предложение. Недальновидным и глупым мы обязаны тому, что этот кошмарный мир все еще существует. А как было бы славно всем умереть в детстве!

Но автор садистичен до конца. Бедный Катуриан, чья кровь так эффектно брызнула на белую кафельную стену, в финале легко вскакивает и высказывает зрителям свою последнюю идею: «слеза ребенка» оправдана – благодаря ей остается жить произведение искусства. Может быть, это самоирония?

Я смотрю на портрет Макдонаха, напечатанный в программке, и вижу насмешливый взгляд очень умного и даровитого человека, в глазах которого сквозит явный оттенок безумия, присущего его персонажам».

Также режиссер известен постановкой Пьесы Василия Сигарева «Пластилин».

Ее полный текст доступен в интернете. Это нагромождение грубых непристойностей и сцен жестокого насилия, как обычного (побоев), так и сексуального, особенно подробно расписывается избиение и изнасилование двумя взрослыми мужчинами подростка.

И это на фоне последовательного изображения всех нормальных и здоровых человеческих ценностей – детства, свадьбы, учительства, материнства, родительства вообще – как чего-то отвратительного и пугающего.

Я думаю, хватит – читатель получил уже достаточное представление о творчестве режиссера, желающие уточнить подробности всегда могут обратиться к интернету.

Я, повторюсь еще раз, не знаю, были там разворованы государственные средства или нет. Я чрезвычайно изумляюсь тому, что они были получены.

Я не криминолог и не берусь судить, как фантазии на тему жесткого насилия над детьми соотносятся с реальными преступлениями. Здравый смысл подсказывает, что человек, которому такие фантазии в голову не приходят – и который реагирует с омерзением, когда их высказывает кто-то другой – находится дальше от совершения преступлений, чем человек, который лелеет такие фантазии и расписывает их со всеми подробностями.

Я также не юрист и не знаю, должно ли такое публичное фантазирование как-то пресекаться законом.

Но мне кажется просто шокирующим и невероятным, что демонстрация таких фантазий должна получать финансовую поддержку со стороны государства. Мне также кажется шокирующим, что наша творческая тусовка не воспринимает такого рода спектакли как что-то неправильное.

В конце концов, провороваться – это обычный человеческий грех.

Реклама возбуждает в человеке мечтания о дорогих вещах, которых он не может себе позволить, о роскошных курортах, которые он не увидит до самой смерти – и когда у него в руках оказываются чужие деньги, он поддается искушению.

Это можно понять. Это, конечно, преступление и чудовищная глупость – но импульсы, которые толкают к нему, понятны. Это желание богатства и комфорта. Рядом с несчастным глупцом, который запустил руку не в тот кошелек, дети находятся в полной безопасности.

Но вот фантазии о насилии над детьми – это что-то из совсем другого ряда.

Обычные люди не предаются таким мечтаниям. Обычные люди тем более не транслируют их на аудиторию. Обычные люди не рассматривают это как что-то высокое и одобряемое. Тем более не требуют этому государственного финансирования.

Поэтому, если там действительно проворовались – чего я точно не знаю – это далеко не самая большая проблема.

Вот существование субкультуры, в которой «Человек-подушка» или «Пластилин» считаются высоким искусством, и люди, которые ставят это на сцене, – деятелями культуры, – это настоящая беда.

Мне, конечно, скажут – и уже сказали – что я «не разбираюсь в современном искусстве». И что об искусстве должны судить профессионалы. Но вопрос не в том, «разбираюсь ли я».

Вопрос в том, почему мы должны считать «разбирающихся» людьми достойными глубокого почтения и государственного финансирования. И почему мы должны признавать их притязания судить о чем бы то ни было – включая искусство. Каким образом пристрастие к публичной имитации сцен извращенной жестокости наделяет людей какими-то особыми полномочиями?

Да, для некоторых сообществ коллективное участие в чем-то, что большинство людей сочтет омерзительным или прямо преступным, – это психологический, даже мистический клей, который держит их вместе.

Извращенность как знак избранности – довольно старая тема. Причем, чтобы работать в качестве маркера избранности, извращенность должна шокировать.

Когда-то для этой цели использовался гомосексуализм – но теперь он утратил статус загадочного эстетского порока, как-то даже «обыдлился» и для утверждения элитарности не годится. Теперь эдак каждый простолюдин может, а не только творческая личность.

Приходится элитировать дальше и прозрачно намекать на приверженность намного более радикальным девиациям, уже прямо криминального свойства.

Но с какой стати подобного рода сообщества должны наделяться правом судить о чем бы то ни было? Почему, собственно, принадлежность к этому ордену «разбирающихся в современном искусстве» должна означать право голоса, которого лишены обычные люди?

В любой среде могут быть проворовавшиеся люди. Это не характеризует среду. Одобрение определенных художественных изысков, увы, характеризует.

Я понимаю, что часть тех, кто прославляет творчество Серебренникова, с ним просто не знакомы и реагируют на общую картину «режим гнобит художника». А раз режим гнобит, художник должен быть гениален. Но им стоит как-то ознакомиться – и подумать, точно ли это то искусство, с которым они хотят быть связаны.

Правда, тут возникает чисто материальная проблема – каким-то образом эти люди получают финансирование, и ссориться с ними может быть накладно.

Но эту проблему должно решить государство – и для начала признать, что финансирование подобных вещей есть серьезная ошибка. Не потому, что средства разворовали – а потому, что они шли на финансирование очевидного зла.

Растрата – преступление обычное, оно пахнет обычной человеческой глупостью. Несчастные разгильдяи не смогли четко разграничить личное и казенное – бывает. Я не знаю, совершено ли оно в данном случае – это дело следствия и суда.

Но вот глубокий этический распад, расползающийся по нашим «творческим кругам», принципиальная склонность к необычным и изысканным патологиям – это нечто другое. Конечно, сами по себе мечтания о гнусных злодеяниях ненаказуемы – пока они остаются мечтаниями.

Но чрезвычайно странно и дико, что государство может их финансировать.


Сергей Худиев
Источник: "Взгляд "