Лента: Общество

США пытались продвинуть по всему миру демократию и права человека, но эти усилия оказались вопиюще контрпродуктивными. Теперь бывший посол США в России Майкл Макфол выступает с предложениями изменить тактику.

Недавняя статья бывшего посла США в России Майкла Макфола, опубликованная в The New York Times, привлекла внимание главным образом своими последними абзацами, где он советует руководству Соединенных Штатов полагаться больше на продвижение идей через университеты и интернет, чем на вооруженные силы, избегать прямого финансирования проамериканских политиков в других странах, а также оказывать «экономическую и политическую помощь новым демократиям».

Все это предлагается в контексте глобального противостояния США, которые продвигают демократию по всему миру, и автократов, главным из которых – а также их вдохновителем и часто помощником – является президент России Владимир Путин.

В том, как Макфол видит миссию США в мире, нет ничего нового. Доктрина Американской Исключительности (American Exceptionalism) сложилась уже достаточно давно. Внимания заслуживает его совет перейти к менее насильственным формам этой миссии. Само по себе это хорошо и создает почву для диалога.

Макфол еще раз позиционирует США как империю (он не использует это слово, но речь идет именно об этом) с глобальной миссией, и нам важно вспомнить, что между империей и внешними всегда возникает трагическое непонимание. Империя видит в себе великодушную благодетельницу человечества, внешние воспринимают ее совсем иначе.

Мы можем рассмотреть это на примере ближайшей предшественницы США – Британской империи. Для нас выражение «бремя белого человека» звучит грубым расизмом – но это потому, что мы – не британцы, тем более не британцы эпохи империи.

Для строителей Империи, ее военных, администраторов и поэтов, Империя, расширяя свое влияние и мощь и включая все новые народы в свою орбиту, исполняла великую и, несомненно, благородную и человеколюбивую миссию, возложенную на нее провидением.

Она несла закон и порядок, мир, цивилизацию и просвещение туда, где раньше безраздельно правили дикость и варварство.

Сыны Альбиона страдали и умирали, чтобы принести блага цивилизации и свет просвещения тем, кто пребывал во тьме.

Это было не что иное, как жертвенное служение человечеству. Как сказал поэт:

Неси это гордое Бремя –
Родных сыновей пошли
На службу тебе подвластным
Народам на край земли –
На каторгу ради угрюмых
Мятущихся дикарей,
Наполовину бесов,
Наполовину людей.
Неси это гордое Бремя –
Будь ровен и деловит,
Не поддавайся страхам
И не считай обид;
Простое ясное слово
В сотый раз повторяй –
Сей, чтобы твой подопечный
Щедрый снял урожай.

И если Империи когда и приходилось войною крушить надменных, то только затем, чтобы обуздать злодеев и водворить мир. По крайней мере, так все это виделось изнутри империи.
Не-белые же человеки, или даже белые не-британцы, обычно видели в этом возвышенном пафосе не более чем бесстыжую ложь, прикрывающую хищнический империализм.

Это обычная проблема империй, начиная, по крайней мере, с древнего Рима. Они жертвуют своими сынами, утверждая мир и закон, неблагодарные же туземцы ворчат: «Они создают пустыню и называют это миром».

Если у рядового Томми Аткинса возникал вопрос, почему это он должен маршировать под палящим солнцем очередной негостеприимной страны, естественно, никто не мог сказать ему: «а это потому, что мы ненасытные империалисты, сынок». Ему, естественно, говорили, что это часть великой и человеколюбивой миссии, которую на командование возложило провидение – а командование, соответственно, на него.

А если кто тут и ненасытный агрессор – так это тот, кто мешает нам исполнять нашу миссию и благодетельствовать человечеству.

В реальности Империя была сложным явлением, и сводить ее к чистому хищничеству было бы такой же односторонностью, как и верить пропаганде о ее исключительно благодетельном характере.

Служивые люди Империи глубоко верили в ее миссию; но вот от всех остальных этого ожидать было нельзя. У них отсутствовала мотивация для такой веры. Более того, они были склонны сильно подозревать, что сама по себе военно-политическая экспансия тут первична, а разговоры про великую миссию носят обслуживающий, пропагандистский характер.

В пользу этой гипотезы говорит то, что у наций без претензий на глобальную экспансию обычно и нет идеологии Великой Миссии.

То же непонимание происходит и во взаимодействии США с незападным миром; служители Империи верят, что благодетельствуют человечеству, сокрушая тиранов, неся народам свободу, достоинство и достаток.

Эта вера глубоко укоренена в сердцах ее адептов и служит источником смысла и оправдания в их жизни. Извне империи, однако, все это производит впечатление самого бессовестного лицемерия.
Для скептически настроенных внешним результатом вмешательства Империи в Ираке и Ливии явились только страдания и смерть множества людей и резкое ухудшение жизни выживших, потоки беженцев, усиление самых мрачных головорезов и полное прекращение хотя бы слабого продвижения региона в сторону светской демократии, которое было возможно до этого.

Результаты горячо поддержанной Западом «Революции достоинства» на Украине тоже не вдохновляют. А полное благодушие и попустительство США в отношении военных преступлений и грубейших нарушений прав человека, которыми (согласно отчетам международных организаций) отметились люди, с которыми они поддерживают теснейшую дружбу и союзничество, сделало заявления о высоких принципах, которых они якобы придерживаются, крайне неправдоподобными.

Если США действительно пытались продвинуть по всему миру демократию и права человека, то эти усилия оказались вопиюще контрпродуктивными. То, что Макфол выступает с предложениями изменить тактику, само по себе внушает сдержанный оптимизм.

Мы не можем ожидать от служивых людей Империи отказа от веры в исключительность их державы и ее великую миссию. Как они не могут ожидать, что мы, будучи людьми внешними, в нее уверуем. Но мы можем надеяться на то, что формы выражения этой веры примут менее разрушительный характер.

Хотя мы не можем прийти к общему видению миссии США в мире, для нас очень важно, какими методами эта миссия будет осуществляться. Поэтому призыв Макфола к менее конфронтационным методам несения гордого бремени можно только приветствовать.

Более того, здесь возникает возможность по-другому увидеть саму миссию Америки – не как руководство, а как вклад.

Не существует «французской исключительности» – существует огромный вклад французской культуры в общую сокровищницу человечества. Не существует «немецкой исключительности» – была в один мрачный период, но он уже остался в прошлом. Существует великая немецкая культура и великая, гуманная, процветающая страна.
Во времена Советского Союза у нас самих была мессианская идеология, которая предполагала, что все народы должны, так или иначе, принять нашу модель общественного устройства, но мы от нее отказались.

Американское культурное и цивилизационное влияние только возрастет, когда Америка будет восприниматься как нация среди других наций, а не как претендент на исключительную власть. Народы мира с благодарностью воспримут то хорошее, чему можно научиться у Америки, когда Америка не будет ассоциироваться с попытками ввергнуть другие страны в хаос.

Если в самих США будет расти понимание этого, это можно будет только приветствовать.

Сергей Худиев
Источник: "Взгляд"