Лента: Общество

Профессор Валерий Расторгуев рассуждает о том, какую роль играют в протестном движении идейные и профессиональные русофобы.

"Как возникла новая логическая цепочка либеральной пропаганды: от антикоммунизма – к критике государственного начала вообще, а от нее – к "антропологической" критике русского народа, к расистской русофобии?"
Александр Сергеевич Панарин "Православная цивилизация".

Как сообщалось, в праздник Рождества Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил Литургию в храме святителя Димитрия Ростовского в Барнауле. В проповеди Его Святейшество, в частности, сказал:

"Сегодня строительство храмов наталкивается на некую критику, но чаще всего она исходит от очень небольших, но хорошо организованных групп людей, которые используют средства массовой информации, оказывают давление на власти, – только чтобы храм не был построен. По милости Божией мы все это преодолеваем в Москве, зная, что это организованные кампании. Но такого рода кампании инициируются и в других местах – в первую очередь для того, чтобы парализовать волю власти, бизнеса, всех тех, кто помогает строить. Что сказать в ответ на это? "Да не устрашается сердце ваше; веруйте в Бога, и в Меня веруйте", – говорит Господь (см. Ин. 14:1). Не надо ничего бояться, не нужно делать ошибок. Нужно хорошо разбираться, в том числе в протестных настроениях людей, но нельзя любое протестное движение воспринимать как некую инструкцию к действиям. Тогда мы потеряем не только веру православную – мы нашу страну потеряем".

"Как отличить социальный протест от деятельности, направленной на подрыв государства? Какую роль играют в протестном движении идейные русофобы – внутренние и внешние, а также те, кто сделал русофобию своей профессией?" – на эти вопросы отвечает в интервью "Русской народной линии" доктор философских наук, профессор МГУ, академик РАЕН Валерий Николаевич Расторгуев:

Если уж Вы в своем вопросе совершенно обоснованно соединили две темы – мотивацию протестов и роль русофобов в протестном движении, то для начала я позволю себе предельно сжато определить свое особое отношение к русофобии и русофобам. Оно двойственное и не всегда строго негативное. Начну с того, что открытые русофобы мне, пожалуй, милее и симпатичнее, чем скрытые, некоторые из которых даже не догадываются, что их сознание насквозь поражено русофобскими заблуждениями, искренне считая себя патриотами России и даже действительно являясь патриотами! Сразу скажу, что имею в виду, прежде всего, огромную армию воинствующих безбожников, которые с младенчества воспитывались в неуважении к отеческому наследию, а это и есть самая опасная разновидность болезни – русофобия русских. Авангард этой армии – не темные люди, а наиболее образованные слои общества, что и не удивительно, поскольку вся тщательно выстроенная система высшего образования была заквашена на атеизме, и работала она безупречно. Этой идее честно служили и политики всех уровней, и чиновники всех званий, и учителя по всем предметам, и учителя учителей – представители научного сословия, которые также определяли научную, образовательную и информационную политику страны в течение многих десятилетий.

Как мы должны относиться к этим людям? Ответ один: уважительно, но с горьким пониманием того, что далеко не все и не всех можно выправить. Воистину, надо больше заботиться о своей душе, погрязшей в грехах, а не об исправлении общества. Здесь возникает масса парадоксов, на некоторых из них остановимся отдельно, так как они нуждаются в совместном осмыслении и уважении к мнению оппонентов, поскольку оппоненты в этом вопросе, которые никогда не согласятся на отождествление русофобии и богоборчества – наши сограждане. У них тот же набор прав, а многие из них из последних сил демонстрируют нам свою толерантность, не свойственную атеистам. Каково им было себя ломать? За это им отдельное спасибо! А то, что они вполне могут искренне поддержать противников строительства храмов, – это факт, который придется учитывать.

С идейными русофобами все намного проще, так как я заранее знаю, с кем имею дело, и как поведут себя эти люди в той или иной ситуации. Они очень предсказуемы, и это тоже, согласитесь, скорее хорошо, чем плохо. Кроме того, они так внимательно выявляют и изучают соринку в моем глазу и пороки в моем отечестве, что это полезно и для сохранения зрения, и для общего мировоззрения. О таком подходе к теме я говорил на днях в своем докладе на международной конференции "Русофобия и информационная война против России". Конференция прошла 25 – 26 сентября в Президент-отеле. Если основная часть докладов была посвящена обличению "внешней русофобии" и частично – "внутренней", то я постарался взглянуть на это явление, насколько это возможно, как на функцию, зачастую вполне поддающуюся объяснению.

Во-вторых, я оцениваю русофобию с позиций средового подхода, поскольку много лет занимаюсь экологической проблематикой. И поэтому сразу сформулирую бесспорный, с моей точки зрения, тезис: среду обитания не выбирают. А постоянная скрытая и явная русофобия – обычная среда моего обитания в течение всей жизни. Я лично адаптирован к этой среде и даже вижу некоторую пользу: щука для того и нужна, чтобы карась не дремал, а гнус гоняет стада оленей получше хозяина стада, что поддерживает оленью популяцию в форме. Что же это за среда такая, и почему она нас постоянно окружает, иногда весьма плотно? Ответ лежит на поверхности. Вначале речь шла о великом проекте построения бесклассового и богоборческого общества, для чего требовалось вырыть глубочайший котлован и выбросить навсегда "проклятое прошлое", в том числе все культурные и национальные традиции, начиная с веры отцов и уважения к имперской истории. Разве это не русофобия? Кстати, в те времена зарубежные русофобы боролись с нашим государством, точно замечая его главные пороки – богоборчество и утопизм. И они тогда, скажем честно, опирались на факты, которые теперь признает и наше государство. С начала 90-х годов на смену коммунистическому проекту пришел другой, якобы демократический. Но и здесь все осталось на своих местах: продолжается рытье котлована, когда выбрасывают уже все то, что было построено и создано в послевоенное время, в том числе многие социальные гарантии. Но главное – над всем главенствует слепая зависимость элит от Старшего брата, у которого за это время поменялся радикально взгляд на мир. Если еще вчера, он видел в СССР империю зла, ибо это была богоборческая страна, разрушавшая устои традиционного мира и тем угрожавшая просвещенным государствам, то сегодня Запад сам далеко ушел вперед именно по пути богоотступничества. И теперь он видит в России всю ту же империю зла, но уже с прямо противоположной точки зрения. Теперь сам Запад разрушает все святыни, все устои веры, насаждая преступным законодательством, жесткой силой, устрашением и подкупом глумь несусветную – вплоть до разрушения института семьи и культа всех мыслимых и немыслимых извращений, вводя также тотальный контроль над сознанием и подсознанием граждан "открытого общества", о котором и не мечтали спецслужбы сталинских времен. Большевикам такой контроль и не снился, а если и снился, то только в первые годы красной, очень красной и кровавой революции.

Но нашим западникам важнее другое – всегда и во всем равняться на Старшего брата и высшую цивилизацию, как бы она ни меняла свое обличие, даже если это обличие – двуличие. Вот и равняются теперь, как умеют: мужики красят губы и ноготки, требуя немедленного усиления преследований за гомофобию, а их бывшие жены выступают с встречным требованием – переложить материнский труд, лишающий женщин равноправия в политике и бизнесе, на пробирки и суррогаты. И все как у Европы. Но у европейцев дело осложнено контекстом: взрыв толерантности и "равноправия гендерных ролей" происходит на фоне нашествия по определению вовсе не толерантной массы "новых европейцев", у которых ничего, кроме ненависти к извращенцам и в помине нет. Они-то знают и свято верят, что такие болезни излечиваются только радикальными мерами, самая мягкая из которых – отрезание голов. Так что мы теперь снова движемся с Западом в разных направлениях – они к полному разрушению остатков христианской цивилизации и сокрушению культурного согласия народов, а мы – к восстановлению собственной культурной и религиозной идентичности, на которой зиждилось согласие наших народов. И эта разнонаправленность движения порождает русофобию совершенно нового типа, когда именно Россия становится главным бастионом европейских ценностей, а Европа – силой, способной разрушить собственные устои до основания, где бы их европейцы ни обнаружили. Но разве это впервой? Вспомните освободительные европейские миссии России в 1814 и в 1945... Все повторяется, увы.

А теперь о главном: Святейший Патриарх дал короткий, но очень точный диагноз того неоднозначного явления, которое называют социальным протестом. В любом обществе, разделенном на свербогатых и бедных, а то и нищих, где попрана социальная справедливость, протестное движение возникает и расширяется неизбежно, что объяснимо и даже оправдано, если оно, разумеется, не несет в себе угрозы самому существованию народа и государства. А в России именно такая угроза реально существует и даже зашкаливает. И происходит это по трем причинам.

Во-первых, в России не устраняется, а постоянно углубляется имущественный разрыв, что само по себе взрывоопасно. О социальных рисках, к слову, Святейший Патриарх говорил не единожды. К примеру, на прошлогоднем Всемирном русском народном соборе он предельно четко обозначил позицию Церкви по этому больному вопросу, обратив особое внимание на возможные разрушительные последствия социального разрыва, который теперь напоминает пропасть. По словам Предстоятеля, если мы хотим сохранить единую страну, то "навсегда должна остаться в прошлом имущественная пропасть между "барином" и "мужиком", как бы барин и мужик не назывались сегодня". Но сохранить единство трудно, так как все заметнее становится и соединение "протестной русофобии" с активизацией борьбы против Церкви. Именно эта особенность решительно выделяет Россию от всех других стран, где протест против углубления социальной пропасти почти никогда не остывает, но не имеет ни малейшего отношения к фобиям по отношению к собственному народу и собственному государству, а тем более к религиозным традициям коренного населения. Вспышки недоброжелательства по отношению к другим народам и государствам – явление, увы, нередкое, и примеров тому не счесть, но фобии к своему народу – увольте... Социальный протест в Британии или Германии, к примеру, никогда не окрашивается англофобией в среде самих протестующих англичан (если, конечно, не учитывать сепаратистов), ни германофобией среди протестующих немцев. Им сама возможность подобного показалась бы полным абсурдом. А у нас такое соединение несоединимого – чуть ли ни норма. Согласитесь, есть над чем подумать.

Во-вторых, чудовищный имущественный разрыв возник в предельно короткие сроки – в течение жизни одного (!) поколения, причем того самого поколения, которое было воспитано на идее относительного имущественно равенства и в атмосфере того особого равенства людей их разных слоев общества, которое сложилось в послевоенной атмосфере. В те трудные времена, трудные для всех без исключения, именно солидарность людей, солидарность народов позволяли и выживать, и жить достойно, и с честью хранить память о погибших. Я сам принадлежу к этому поколению и потому никогда не признаю справедливым возникновение олигархата и хищническое разграбление страны с ее насильственным разделением по живому. Пик этого беспредела и нестроения пришелся, как все знают, на 90-е годы, но сказать, что мы залечили раны, нельзя. И мне очень горько наблюдать, как идею восстановления справедливости эксплуатируют люди, ненавидящие Россию всей душой (правильнее сказать – мировоззрением) и презирающие её народ. Причем многие из них были и остаются на стороне хищников. Те, кто участвовал в митингах протеста, знают, что там куда чаще звучат лозунги в защиту русофобов, осуществляющих языковой, культурный и военный геноцид (а это крайняя форма русофобии) на Украине, чем требования вернуть награбленное. И это объяснимо: кто платит, тот заказывает... К этой группе "идейных русофобов" (мизерное количество) вплотную примыкают и смешиваются с ней более масштабная фракция – многочисленные представители "гешефтной русофобии". У них, как говорится, ничего личного, работа как работа. Поэтому самые предсказуемые русофобы – те, кто работает просто за "зелень" или ради карьеры (не путать этих профи с зеленым движением, хотя и здесь бывает всякое). Самое святое для них хранится не в храме, а в банке или чулке. Поэтому им безразлично, за что выступать – за храмы или против. Но разнарядка пришла – и за работу. При этом гешефтники – люди покладистые, они в принципе готовы встроиться в любую колонну, но платят больше почему-то в пятой. И это не их вина. Наличные выдают, правда, не всем, а только организаторам, которые должны, по мнению дающего (да не оскудеет его рука), большую часть раздать всем активистам. Но здесь возникает вопрос: почему суммы на подрыв идут миллионные, а результаты – с гулькин нос, почему миллионы людей не приходят на "протест миллионов"? Ответ на поверхности: гешефтники – люди способные на многое, кроме одного – делиться у них ну никак не получается. А если это так – а все именно так и обстоит! – то как мы должны оценивать деятельность таких русофобов? Думаю, что для охранки они – находка. Они может быть и против воли, но содействуют поддержанию политической стабильности, резко сужают поле социального протеста, облегчают жизнь олигархам. Полагаю, что именно по этой причине они и получают время от времени всяческие поощрения – не только от забугорных кормильцев, но и от местных властей. Размытость целей протеста и многоликость русофобии позволяют откровенным русофобам, в первую очередь профессиональным, не только проникнуть в самую сердцевину протестного движения, но и при случае оседлать его (деньги-то есть, и связи тоже, как и поддержка "мирового сообщества"). В результате такие персонажи действительно могут повести за собой массы оболваненных людей, которые падки до лозунгов. При этом лозунги могут быть любыми, поскольку цель у тех, кто их вбрасывает – не решение проблем, которые волнуют какую-то часть населения, а ловля на блесну, где блесна – это и есть проблема. А лучшим временем для такой ловли, как знают все рыбаки, являются весна и осень.

И, наконец, в-третьих, наша страна всегда, с момента возникновения государственности, вызывала понятный и более чем объяснимый страх со стороны многих соседей, который и называют русофобией в ее исконном смысле. И чем сильнее становилась Россия, тем выше поднимался градус такой русофобии, тем активнее была поддержка со стороны внешних сил тех, кто изнутри раскачивает основы государства, важнейшая из которых – цивилизационное единство. Как нам реагировать на такие страхи? С одной стороны, глупо бояться того, кто сам тебя боится больше всего на свете. Таких бедолаг жалеть надо, если лечению не поддаются. А некоторых и понять не зазорно. С другой стороны, именно страх, даже если он и не соответствует реальности, зачастую толкает отдельных людей и целые народы на совершение таких безумных преступлений, на геноцид. Еще Публилий Сир говаривал: "Многих должен бояться тот, кого многие боятся".

Приведу одно воспоминание из своей молодости, когда я понял главную причину, а может быть, и пружину европейской русофобии – понял сразу и навсегда. Лет 40 назад, будучи сравнительно молодым преподавателем, я впервые увидел огромную карту мира, предназначенную для слушателей военной академии, где принимал экзамены. На этой карте Союз ССР выделялся красным цветом, а уже на этом фоне темно-багровыми пятнами и соответствующими символами были выделены зоны размещения ракетной техники, способной поразить любые объекты в любой точке мира, но в первую очередь в Европе. СССР зримо напоминал собой грозовую тучу, освященную красным заревом и нависшую над государствами Западной Европы, которые в своей разрозненности казались бессильными карликами. Почти каждое из них свободно умещалось на "ладони" средней русской губернии.

Позднее, когда я читал запрещенную в СССР книгу Н.Я. Данилевского "Россия и "Европа", эта картина всплыла в сознании. Приведу фрагмент из книги, где он описывает свой диалог с европейцем, произошедший полтора века назад, задолго до появления "оружия судного дня": "Взгляните на карту, – говорил мне один иностранец, – разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар?". Именно чувство вполне объяснимого страха, знакомого европейцам и культивируемого в течение долгого времени, служит, с одной стороны, одним из следствий противостояния Европы и России как ее антипода – анти-Европы, а, с другой стороны, если и не причиной, то фактором, постоянно воспроизводящим это противостояние и обеспечивающим его легитимацию. Именно здесь скрыты глубинные причины, сближающие русофобию всех сортов и разновидностей – и внешнюю, и внутреннюю. Здесь же, соответственно, мы найдем ответ и на вопрос, с какой стати некоторые "правозащитники" с таким неистовством выступают против строительства храмов? Уже упомянутый нами Данилевский, создатель теории локальных цивилизаций, объяснял истоки подобной "идейной русофобии" предельно доступно: если человек искренне уверовал в могущество западной цивилизации и полагает, что она-то и есть единственный образец и идеал, то все, что препятствует воплощению такого идеала, должно быть устранено. Даже если в это "всё" входит сама Россия с ее "никому не нужным государством" и её "темным народом", который вечно изобретает свой особый путь и не видит своего счастья – отречься от собственной уникальности и слиться в экстазе с "передовым человечеством"... А тут вы, русские, снова и снова со своими храмами! Ну скажите, как в такой ситуации не рассвирепеть убежденному западнику-либералу?

Но все, конечно, не так просто. Если совершенно честно, объективно подходить к этой трудной теме, то придется признать, что причины обостренного страха у соседних государств всегда были. Давайте разберемся: именно в руках России, которая даже после развала СССР остается самым крупным государством планеты, сконцентрирована львиная часть мировых природных ресурсов, а ее военный потенциал делает незавидной участь ее потенциальных врагов. А скрепляет Россию, многократно умножая ее силы, как уже говорилось, цивилизационная идентичность, которая во многом держится на Православии. Однако в самой нашей державе, державшей в постоянном напряжении чуть ли весь мир, сменялись, и не единожды, весьма одиозные режимы. Некоторые из них не только боролись с собственной историй и природой, с духом нации и цивилизационным наследием, но и имели весьма странные и пугающие представления об общечеловеческом будущем... Знаем ли мы сами о том, существует ли та гарантия, которая предохранит нашу страну от власти безответственных элит?

Если мы начали обсуждение со слов Патриарха, то и завершить его можно, сославшись на его мнение. О социальных противоречиях, толкающих к протесту, Святейший Патриарх говорил не единожды. К примеру, на прошлогоднем Всемирном русском народном соборе он предельно четко обозначил позицию церкви по этому больному вопросу, обратив особое внимание на возможные разрушительные последствия социального разрыва, который напоминает пропасть. По словам Предстоятеля "навсегда должна остаться в прошлом имущественная пропасть между "барином" и "мужиком", как бы барин и мужик не назывались сегодня".

Разумеется, тема русофобии и понимания природы протестов, а также объяснения необъяснимой, казалось бы, русофобии и славянофобии европейцев, не только не исчерпана, но даже и не определена толком. Подлинные механизмы русофобии заложены на целый горизонт глубже, а корни уходят в историю взаимоотношений Европы и России, в частности, в историю становления Европейского Союза. Мне приходилось обсуждать в режиме прямого диалога самые острые аспекты этой темы в самой сердцевине мозговых центров Европы – среди организаторов и членов Панъевропейского союза, основателем которого был генеральный конструктор ЕС граф Р. Куденхове-Калерги, не доживший 20 лет до реализации своей мечты. И должен сказать, что эти встречи вселили надежду на то, что договориться можно, а договариваться нужно. Чтобы не было взаимного страха...


Валерий Расторгуев – доктор философских наук, профессор кафедры теоретической политологии философского факультета МГУ им. Ломоносова
Источник: "Русская народная линия "