Лента: Общество

Д-р Милан Луптак, канд. философских наук, Высшая школа экономики, Прага. Милан Луптак один из тех чешских учёных, которые за последние несколько лет кардинально переменили мировоззрение от либерального к религиозно-консервативному. Он авторитетен в научных кругах Чехии, автор нескольких книг на политико-экономические темы. Пишет публицистические статьи в православной прессе.

Российское общество в одинаковой мере, как и общество западных стран, столкнулось с деструктивной силой настоящего экономического кризиса. В отличие от склонного к конформизму главного и преобладающего течения социальной науки на Западе, русские интеллектуалы пока еще не потеряли отвагу ставить судьбоносные вопросы, имеющие непосредственное отношение к современным кризисным процессам: «кто мы есть?», «куда движемся?», «кто виноват?» и «что делать?».

Свидетельством такой мужественной позиции российской науки является недавно изданный, всхолыхнувший творческую мысль сборник, содержащий статьи о справедливости традиции – «Перелом».

Сборник является результатом усердия семи современных российских социальных мыслителей, которых объединяет глубокая мысль выдающегося немецкого философа конца XIX и начала XX вв. Макса Шеллера о наличии внутренней взаимосвязи между любовью и познанием. Макс Шеллер при этом опирается на высказывание поэта и философа немецкого романтизма Йоганна Волфганга Гете, что человек не познает ничего, чего он не любит и чем более глубоким и полным должно быть познание, тем полнее, крепче и жизнерадостнее должна быть любовь, страсть (Scheller M. Řád lásky. Praha, Vyšehrad, 1971, s.5).
Авторы настоящего сборника являются продолжателями именно этого философского завещания Й.В.Гёте, поскольку российскую историю они рассматривают с позиции трепетного уважения и любви.

С содержательной точки зрения сборник можно разделить на две части. В первой части сборника в статьях: «Православная этика и дух солидаризма» (Тьюреньков М. А.); «Традиция, модерн и сверхмодерн» (Черняховский С. Ф.); «Логика и смысл современного либерализма» (Белжеласки Е. А.); «Левый консервативизм» (Щипков А. В.) содержит аналих идейной парадигмы социального консервативизма в рамках основных идейных течений российс кой истории.

Во второй части сборника в статьях: «Перспективы авангарда» (Кантор М. К.); «Конец партийности и сословная демократия» (Третьяков В. Т.); «Мораль как точная наука» (Потапов И. Д.); «Смерть интеллигенции» (Щипков А.В.) апробируются ценностные установки социально- ориентированного консервативизма применительно к основным сферам общественной жизни – художественной деятельности, избирательным системам, формам демократии и государственным учреждениям, проблематике моральных приоритетов общества и социальной роли интеллигенции.

Большой объем проблематики, которая затрагивается в сборнике нам не позволяет дать ее подробный обзор и заставляет нас сосредоточивать наше внимание лишь на основные идеи сборника, но в более широком социальном контексте, чем о них повествуют авторы.

Исходной позицией авторского коллектива сборника является критика идеологии либерализма, с учетом реалий современной России.

В этой связи необходимо напомнить,что еще А. С. Пушкин в своей поэме «Евгений Онегин» едко заметил, что все разговоры идеологов раннего либерализма, и в первую очередь утилитаризма, Йеремии Бентама – «это несносный, хоть и невинный вздор» (Пушкин А. С. «Евгений Онегин» // полн. собр. соч. В 10 тт. Изд. 2-е, т. V, Москва 1957, с. 27).

Квинтэссенция идей Й. Бентама, поверхностного либерального философа и правоведа XVIII-XIX веков, на все лады повторояемая сегодня российскими, и не только ими, либералами, которые нас зовут «в светлое капиталистическое будушее», это его утверждение, что каждый человек – эгоист, заботящийся прежде всего о своих собственных интересах, и только поэтому в мире существует порядок и гармония. Следует однако отметить, что «несносный вздор» либералов далеко не всегда бывает невинным. Те, кто с упоением рассуждают об универсальности законов рынка и частной собственности, представляя их ключем от земного рая, совершенно не задумываются над тем, каковы социальные, культурные и религиозные предпосылки развития обожаемого ими Запада и насколько они приемлемы в России, или в других странах Восточной и Центральной Европы. Пока такого понимания нет, в социальных науках и в практической политике будут преобладать импульсивные попытки реагировать на ситуацию и все общество будет пребывать в состоянии стагнации и упадка.

В современной России идеология либерализма заявляет о себе прежде всего в виде теории модернизации, которая преподносится как своего рода панацея, с помощью которой вроде бы возможно преодолеть «вековое отставание России» от передовых стран Запада.

Не желая оставаться в плену иллюзий, мы не должны упускать из виду те обстоятельства, которые способствовали формированию в целом тривиальной теории модернизации.

Основоположником этой теории является Герберт Спенсер (1820-1903), английский либеральный мыслитель, сторонник позитивизма и эволюционизма. Известно о нем, что не очень-то читал книги, необходимые ему научные знания извлекал из научной периодики, а также из бесед с представителями науки, с которыми регулярно встречался в клубах и в светских салонах.

Писал, например, об этике, не читая трудов И. Канта, или был бы знаком с произведениями Джона Стюарта Милля. Истоки его концепции следует искать в научной среде английских естествоиспытателей того времени, а также представителей английской политической экономии и в социологическом учении О. Конта.
Теория эволюционизма Герберта Спенсера и ее современный вариант, теория модернизации, основаны на предположении, что поступательное развитие, несмотря на все препятствия, которые встречаются на его пути, постепенно и неизбежно приводит к более совершенному и качественному состоянию общества (Keller J. Dějiny klasické sociologie. Praha. Slon 2004, s.143 -146).

Современные западные общества в свете этой концепции видят себя в роли миссионеров, которые безукоризненно помогают отсталым странам (во времена Герберта Спенсера таковыми были английские заморские колонии), чтобы те продвинулись на более высокую ступень развития, которую они не были в силах освоить без помощи извне.

Авторы сборника неоднократно напоминают о том, что Россия сегодня получает плоские нравоучительные концепции модернизации в обмен на всеобщее согласие российских властей на протяжении вот уже более, чем двух десятилетий, с расхищением своего национального достояния со стороны представителей стран Запада.
Бартерные сделки такого типа несомненно для представителей стран Запада являются исключительно выгодными.

Спенсера считают также зачинателем органической школы в социологии, однако применительно к государству, органическая школа не была его открытием. Она идет от Плутарха через Йоанна Солсберейского к Гоббсу с его представлением о Левиафане как гигантском животном организме. Дань сопоставлению государства с организмом отдал и Платон. Спенсер внес в эту традицию определенные новшества: он отказался от сравнения государства с человеческим телом, характерного для Платона и превалировавшего у Гоббса, несмотря на образ Левиафана, и уподобил человеческое общество организму животных.

Следует, однако, отметить, что органическая теория Спенсера основывается не столько на научных доказательствах, сколько на простой аналогии, которая оказывается неубедительной и должна была быть отброшенной при дальнейшем развитиии науки.

Но за поверхностными сравнениями скрываются важные для Спенсера методологические принципы. Органическая теория предполагает прежде всего естественную взаимозависимость всех аспектов общественной (государственной) жизни, и поэтому перемены в одной сфере общественной жизни должны вызвать необходимые перемены в других сферах общества.

«Острие копья» этой мысли сегодняшние круги российских либералов направляют против Русской Православной Церкви Московского Патриархата, против памяти героев Великой Отечественной войны, и в самое последнее время также и против Российской академии наук, поскольку они олицетворяют те этапы исторического пути России, которые характеризует сплошной отказ от идеологии либерализма, ее предшественников и подражателей.

Российские либералы и их идеологическая жандармерия не допускает также никаких упоминаний о византийской цивилизации, поскольку с позиций этой цивилизации, которая была насквозь проникнута духом христианской веры, можно очень действенно критиковать современные западные общества, которые так же, как и Византия, считают себя преемниками античного культурного наследия. Данное обстоятельство доводит представителей современного либерализма до состояния панического страха.

Характерной чертой российского либерализма является высмеивание им, запугивание и огульный отказ от традиций, в которой видится ему лишь элемент общественного торможения. Напротив, авторы сборника подчеркивают, что существование российской государственности предполагает не столько защиту русских традиций – это сегодня уже является недостаточным – но прежде всего обновление общества на основе русских традиций.

В этой связи необходимо отметить, что общая теория традиций в социологии, хотя и до сих пор не разработана, некоторые частные сведения по теме традиции успели уже приобрести аксиоматический характер. Единомыслие в социальных науках существует прежде всего относительно определения социологической категории традиция как совокупности всех социальных связей, объединяющих современность и наше прошлое, и одновременно как синонима понятия культура. Не подлежит сомнению также идея французского философа Густава Ле Бона, что подлинными вождями нации являются традиции и единственными настоящими тиранами в человеческой истории являются тени умерших (Le Bon G. Psychologie des foules. Paris 1963, s. 47-56).

Ту же мысль, так сказать в более развернутом виде, приводит известный английский прозаик и драматург Гильберт Кит Честертон. Честернон родился в 1874 году в протестантском стране и протестантом (англиканом). Католичество – его взрослый (в 48 лет) – сознательный и протестный выбор. Это шаг в поисках традиции.

По словам Честертона традиция расширяет права; она дает право голоса самому угнетенному классу – нашим предкам. Традиция не сдается заносчивой олигархии, которой выпало жить сейчас. Все демократы верят, что человек не может быть ущемлен в своих правах только из-за такой случайности, как его рождение; традиция не позволяет ущемлять права человека из-за такой случайности, как смерть. Демократ требует не пренебрегать советом слуги; традиция заставляет прислушаться к совету отца. Я не могу разделить демократию и традицию, мне все ясно, что идея одна. Позовем мертвых на наш совет. Древние греки голосовали камнями – они будут голосовать надгробьями. Все будет вполне законно, ведь могильные камни, как и бюллетени, помечены крестом (Честертон Г. К. Шар и крест. Москва. Изд. Сретенского монастыря, 2008.).

Напротив, споры вызывают различные толкования значения традиции, особенно в контексте политических философий – консервативизма, рационализма, романтизма и маркс изма, которые особенно пристально изучают проблематику традиции.

Авторы сборника объясняют, почему фундамент традиции необходимо искать в политической философии консервативизма, и в конечном счете в религиозной вере. Исконный ствол христианской веры в Европе, а также в России, начиная с XVII века стал раскалываться под натиском бездуховного рационализма и наследия эпохи Просвещения, и поэтому в качестве средства исправления общества постепенно взяла верх вместо христианства либеральная идеология, и прежде всего, марксизм, которые в конце концов довели европейскую цивилизацию в ее сегодняшнее тупиковое состояние. Социализм поставил акцент на социальную проблематику и евангельское измерение ввергнул в забвение.

Именно поэтому социалисты стали атеистами, хотя и отказ социалистов от христианских корней не вылился в беспорядочное бегство, а имел плавный характер.

Француские социалисты в XIX веке еще оставались сторонниками идеи справедливости и прежде всего – общности. Например, Пьер Леру (Pierre Leroux) использовал в качестве мотто своей книги «О человечестве» (De l’humanité) цитату из Послания св. апостола Павла к Римлянам: «Ибо, как в одном теле нас много членов, но у всех членов одно и то же дело, так мы многие одно тело во Христе, а порознь один для другого члены» (Рим. 12; 4-5).

Французские социалисты в XIX веке отождествлялись в девизом первых христиан, что мы все – Божья Троица, и в их произведениях сквозила ностальгия по эпохе ранней христианской церкви, способной действительно изменить как жизнь общества, так и каждого из нас, и создать так в отмирающих западных обществах очаги подлинного, глубокого человеческого общения, свободы и красоты.

Социалистическое движение однако не нашло путь к реальности Богочеловека Христа, и вместо того отдало предпочтение непримиримому марксизму. Брак по расчету между социализмом и марксизмом привел к тому, что возвышенные идеалы справедливости и общности в плену безбожного марксистского социализма пришли в упадок, и этот приговор не подлежит обжалованию.

Выходом из сложившейся ситуации не есть нескончаемая череда попыток реформировать марксистский социализм, а – как подчеркивают авторы сборника – консервативная революция, свершив которую русский народ вернется к своим корням – ценностям традиционной морали и социальной справедливости, создаваемой на протяжении веков православной церковью. Подлинным выражением этой симфонии ценностей является – но лишь в определенном смысле – консервативная идеология славянофилов.

Начальным событием в оформлении идеи ранних славянофилов считается обмен в 1839 году рефератами между А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским по вопросу об историческом опыте старой и новой России.

Славянофилы выдвинули ряд новых идей в освоении прошлого и современного опыта России, в частности о необходимости переоценки допетровской Руси, о значении крестьянской общины, местного самоуправления, государственного начала, о соотношении закона и обычая в рамках общей концепции народовластия.

По мнению И. В. Киреевского общественное устройство России имело многие отличия от Запада – составление общества из маленьких, так называемых миров (общин), принадлежность человека миру и мира – ему, принадлежность поземельной собственности (источнику личных прав на Западе) не лицу, а обществу. Даже самое слово «право» было в России неизвестно в западном его смысле, оно означало только справедливость и правду. Поэтому никакая власть никакому лицу, ни сословию не могла ни даровать, ни уступить никакого права, ибо правда и справедливость не могут ни продаваться, ни браться, но существуют сами по себе, независимо от условных отношений (Киреевский И. В. Ответ Хомякову. Избр. Москва. 1984. С. 118-120).

Заслугу в выработке обширных обычаев, которые заменяли бы законы, Киреевский всецело относил к церкви и монастырям. Последнее он именует также «святыми зародышами несбывшихся университетов», намекая на тот факт, что в отличии от Западной Европы, где с XIII века создавались университеты, развивающие традицию римско-немецкой правовой школы, в России в те времена университеты не были еще образованы. Именно из церквей, монастырей и жилищ уединенных отшельников распространялись повсюду одинаковые понятия об отношениях общественных и частных.

В отличии от Запада, сила неизменяемого обычая делала всякое самовластное законодательство невозможным, и даже разбор и суд княжеский (до подчинения удельных княжеств Московскому) не мог совершаться без согласованности со всеобъемлющими обычаями.

Авторы сборника правильно напоминают, что рассуждения славянофилов не являются специфическим русским архаическим реликтом, поскольку они имеют свои аналоги также в социально-консервативном мышлении Западной Европы XIX и начала XX века.

Один из основных результатов современного экономического кризиса, который поразил в первую очередь страны евро-атлантической цивилизации уже налицо – кончается шабаш идеологии неолиберализма, и нашей цивилизации предстоит выработать ее новый идеологический алгоритм в русле социально-консервативного мышления, и поэтому нам надо возвращаться к его европейским истокам, как по праву настаивают авторы сборника.

Консерваторы с удовольствием подчеркивают, что их учение – это не только идеология, т.е. стройный и строгий перечень политических прописных истин, но это в первую очередь – способ, каким созерцается человеческая природа, сущность общества, а также вера в существование трансцендентного Божьего замысла о человеке. Именно это обстоятельство является чрезвычайно важным в тех ситуациях, когда человек делает выбор и решает, как должен действовать и вести себя.

Вместе с тем, консервативные установки не подвержены колебаниям общественных кризисов и не вписываются в надуманный конфликт правых и левых политических идеологий, которые является целевой манипуляцией, тянущейся еще со времен Великой французской революции, идущей вразрез с Божественным замыслом устроения мира. Онтологии мира сего соответствует иное противостояние: разнородные сторонники социальной инженерии, представленные идеологиями, вскормленными в гнезде Просвещения (либерализм, марксизм, фашизм, тнз. альтернативные социальные движения) против приверженцев иерархии традиционных ценностей, выстроенных по образу и подобию Божественного замысла устроения мира (ср: Годберг Д. «Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы». Москва. Рид Групп, 2012).

В этой связи нельзя не вспомнить взгляды Б. Дизраэли, известного прежде всего как крупнейшего лидера британской консервативной партии XIX века, инициатора движения «Молодая Англия», обеспечившего возрождение торизма после кризиса, вызванного парламентской реформой 1832 г. и торжеством либералов (вигов на выборах).

Подобно всем консерваторам, рационализму радикалов, их веры в силу абстрактных принципов, в совершенные схемы общественного устройства, он противопоставлял своего рода исторический подход. Дизраэли считал наивным представления о том, что идеи меняют мир, называл утилитаристов схоластами и предпочитал «английский путь делания дел», основанный на здравом смысле, на идее английской конституции, на верности складывающимся веками формам общественной организации. Любое отступление от традиции вело, по его мнению, к гибельным последствиям. Так оценивается не только казнь Карла I, но и «славная революция», которая привела к установлении олигархии венецианского типа, ибо парламент коррумпирован и избирается вигами.

Очевидно, что практическое применение ценностей социально ориентированного консервативизма в различных сферах человеческой деятельности сможет помочь оздоровить и обновить современную европейскую цивилизацию. Поэтому сфера культуры и искусства не теряют свою ценность только в том случае, если они являются составной частью нашего призвания к вечной жизни и ведут нас ко встрече с Богом.

Понятие культуры требует объяснения. Слово «культура» произошло от латинского «культ» – богослужение. По своим корням вся человеческая культура имеет религиозное происхождение. В древнем мире не было иной культуры, кроме той, что была непосредственно связана с религией. Можно проследить истоки любого культурного явления, любого вида искусства, и окажется, что все они – в религиозных верованиях, в религиозном культе.

Каждый человек сотворен по образу и подобию Бога – по сути является живой иконой Бога, и поэтому, если культура и искусство хотят соответствовать своему высокому призванию, должны быть иконой Царствия Божиего. Художник, деятель науки, социальный реформатор, другие работники на ниве культуры могут в рамках своих профессий совершить священнодействие, которое явит правду и красоту Бога (Špidlík T. Ruská idea. Jiný pohled na člověka. Velehrad, 1996, s. 154).

Возможное движение человека к Богу в так важной сфере культуры, которой является искусство, пока что основательно заблокировали художники авангарда, которые как справедливо отмечают авторы сборника, повсюду лишь толкуют о бессмысленности бытия и христианской веры. Все началось в футуристическом искусстве, исчезновением из него темы человека, который был разорван по частям – пронизан лампами, постелями, улицами – разрушающими целостность человеческого существа, его неповторимое личностное начало. Таким образом, произошел фундаментальный и роковой для искусства отклон от традиций мира антики, христианства и Ренессанса.

Партийные системы, на основе который выстраивается современная парламентская демократия, тоже уже давно можно считать анахронизмом.

Одним из самых шокирующих признаний Роберта Михелса, автора классической работы в области политической теории «Социология партийных организаций в современной демократии» (Лейпциг, 1911), стало его наблюдение о несовместимости начал современных бюрократических организаций и демократии: «Кто говорит об организации, – пишет Михелс,– говорит о тенденции к олигархии... По мере развития организации, демократия приходит в упадок. В условиях сложного взаимодействия технических свойств политической организации с психическими свойствами организованных масс и их политических лидеров, происходит постепенный переход от спонтанного лидерства к олигархическому руководству, через стадии профессионального и стабилизированного лидерства».

На зыбком основании зиждется также концепция парламентской демократии, опирающаяся на либеральную теорию свободы Руссо и его установку о существовании якобы не поврежденой первородным грехом человеческой природы, нуждающейся не в Божией помощи для борьбы с грехом, а лишь в беспрепятственном проявлении своего природного совершенства. От «всеобщей воли народа», по мнению Руссо, должна исходить государственная власть. Наиболее эффективной формой выражения народной воли объявили либералы парламентаризм.

Когда началась пропаганда подобной системы в России К. П. Победоносцев отметил в статье «Великая ложь нашего времени» (1896), что парламентская демократия была бы эффективна, если бы представители народа отбросили личные амбиции и добросовестно выполняли вверенную народом программу; и если бы к тому же, большинство народа было в состоянии верно уразуметь эту необходимую программу, преследуя не сиюминутные личные цели, а долгосрочные интересы всего общества.

Таких условий в реальной жизни быть не могло. Парламентская демократия, которой вдохновлялись в Новое время, привела лишь к тому, что люди, оставаясь при слабостях и пороках своей натуры, перенесли на новую форму все прежние свои привычки и склонности.

Обновление политической системы современного общества, как правильно отмечают авторы сборника, следует искать на пути корпоративизма – вместо партийной структуры демократии и вместо классовой борьбы коммунистов. Идея корпоративизма предполагает, что представительные органы власти будут создаваться на основе представительства в них профессиональных корпопаций, совсем не новая ( но пока в полной мере не востребованная) – ее вынашивала еще русская эмиграция в 20-30 гг. прошлого века. Необходимо, однако, оговориться, что в отличие, например, от итальянского фашизма того времени, который тоже аппелировал к принципу корпоративизма, в Русском зарубежье (например, в концепции «нового средневековья» Н. А. Бердяева), идея корпоративизма опиралась однозначно на православные ценности (а фашизм – на язычество!).

Политическая система современного общества, которая будчи выстроена на принципе корпоративизма, резко изменит природу государства, которое перестанет быть местом, где конкурирующие политические силы борются за корысть, а вместо того государство станет организмом братского служения, единения веры и жертвенности. Разумеется, этот православный идеал монархический, богоосвященной власти. Но и монархию мыслители Русского зарубежья увидели по-новому: не просто как верность традиции предков, но как соответствие самой духовной природе общества и смыслу истории. Это означало совместное служение всех слоев народа и верховного правителя, Богу.

Государство, которое будет выстраивать свои отношения в вертикальной и горизонтальной плоскости власти, используя монархический принцип – лишь такое государство сможет стать в подлинном смысле нравственным.
Формирование нравственного государства, таким образом, как правильно отмечают авторы сборника, должно стать конечным результатом преобразования общества на основе социально-консервативных ценностей.
Авторы сборника не обходят вниманием также вопросы роли и места интеллигенции в обществе.
В современных обществах значительная часть интеллигенции находится в состоянии раздирающего ее раздвоения, поскольку с одной стороны, она хочет быть непримиримым критиком действующего режима, а с другой – требует, чтобы тот же режим оказывал ей всяческие почести.

Напротив, в будущем, выстроенным в соответствии с социально-консервативными ценностями в обществе, интеллигенция не будет подвержена соблазнам власти, ибо она станет соучастницей процессов обновления и просветления жизни общества изнутри (Н. А. Бердяев).

Таким образом, всех авторов сборника объединяет ощущение тревожного состояния сегодняшнего современного мира евроатлантической цивилизации, а также уверенность в том, что обновление современого общества возможно лишь на путях социально-консервативной идеологии. Дальнейшая разработка совокупности (и отдельно взятых) вопросов, выделенных авторами настоящего сборника, таким образом, стоит во всей своей настойчивости на повестке дня. Это особенно актуально для современной Чехии, в интеллектуальной среде которой чувствуется, несмотря на то, что страна входит в структуры Европейского Союза (а может быть, именно потому, что ЕС постепенно теряет все притязания на лидерство) определенный провинциализм.

Д-р Милан Луптак, Высшая школа экономики, Прага
Источник: При полном или частичном использовании данного материала ссылка на rodon.org обязательна