Лента: Общество

Статья из сборника "Перелом"

Идея взглянуть под новым углом на принципы политического представительства возникла в 1989-м году, когда я наблюдал за ходом Съезда народных депутатов СССР. Именно тогда в России впервые были проведены альтернативные и достаточно свободные выборы высшего органа власти.

Как и большинство мыслящих людей, я в то время считал, что советская партийная система не просто устарела, но вообще не годится для политической жизни, поскольку монополизирует власть в руках одной силы. А это ведет к несменяемости власти и исчезновению политической конкуренции. Тогда как в сопредельных странах, в Европе и США существует – и мы все хорошо это знаем – эффективно работающая многопартийная демократия. Там дела в политике идут нормально. Интересы разных общественных групп представлены и учтены в «коридорах власти», как любил говорить Михаил Горбачев.

Это была теория. Потом наступило время практического опыта многопартийности, который сочетался у меня с моим личным опытом как гражданина и избирателя, и профессиональным – как политического аналитика.

А наблюдать за происходящим становилось год от года интереснее. Были времена, когда партии создавались легко, и времена, когда делать это стало сложнее, поскольку возникли административные барьеры. При этом качество «партийности» оставалось совершенно отдельным вопросом.

Спустя какое-то время можно было сделать первые выводы, и они были неутешительны.

Постепенно выяснилось, что зарубежные многопартийные демократии оказались не такими, какими мы их себе представляли, а в России многопартийность и вовсе не складывается. При наблюдении за электоральными циклами то и дело возникала мысль (в то время еще непривычная), что концепция многопартийности либо неработоспособна на данном этапе развития европейской цивилизации, либо неэффективна именно в России.

Возьмем первый тезис. Мы видели уже в конце 80-х, и видим сейчас, что на Западе многопартийность вырождается или упрощается до двухпартийности. В США двухпартийная система официально признана, хотя партий в принципе можно создавать сколько угодно. Республиканцы и демократы – это по сути представители двух фракций внутри единого правящего класса Америки. И весь электорат мобилизуется на очередные выборы под ту или иную фракцию. Возникает ощущение, что фракции между собой решают, кто на каких выборах победит.

В Великобритании двухпартийность вообще освящена традицией: это вечная борьба консерваторов и лейбористов, хотя партий опять-таки может быть сколько угодно, и в последнее время возникает даже некая «третья сила», которая как будто стремится составить конкуренцию классическим тори и вигам. Во Франции, Германии, Италии, то есть в странах с очевидно развитой многопартийной системой, тоже наблюдаются определенные метаморфозы. В этих странах происходит кардинальное упрощение формулы многопартийности путем создания новых партий на основе старых (так часто бывает в Италии) или создания блоков. Если активно действующих партий несколько, они блокируются: примером здесь может служить хорошо известный немецкий блок ХДС-ХСС. За реальную власть в парламенте все равно борются две политические силы. Иными словами, опыт Запада показывал, что в политике все еще провозглашается многопартийность де юре, но де факто наблюдается двухпартийность.

Теперь посмотрим с этой точки зрения на Россию. Что я увидел как избиратель после всех выборов, в которых принимал участие? Первый и главный вывод: на этих выборах не было ни одной партии, которая бы действительно отражала мои интересы. Притом что интересы эти не связаны с каким-то конкретным мелким делом: я довольно широко смотрю на жизнь страны. По идее я должен был встретить партию, которая соответствует моим представлениям. Но ее нет.

Возникает вопрос, как же мне в таком случае голосовать. К проблеме можно подойти по-разному. Лично я голосую на думских выборах согласно простому принципу: за оппозиционную партию (то есть не за партию власти), которая является, на мой взгляд, максимально конструктивной. Причины для такого выбора следующие. Уж за партию власти, понятное дело, будет отмобилизовано достаточно голосов, она и без меня победит. К тому же позиция партии власти меня в целом никогда не удовлетворяла. Мне важно, чтобы в высших эшелонах присутствовала альтернативная сила.

При этом я понимаю, что реальную возможность победить имеют только те, кто обладает соответствующими ресурсами – административным, финансовым и медийным. Большинство партий ими не располагают, какие бы идеи они не выдвигали. Таким образом, я рассматривал выборы как спор партии власти и ее наиболее серьезного конкурента.

Что получалось в итоге? Получалось, что в итоге я при голосовании все-таки опираюсь на фактическую двухпартийность.

Возникает и другой вопрос: каких, собственно, участников наших парламентских забегов можно с чистым сердцем назвать словом «партия», в настоящем смысле этого слова. Судя по всему, партия у нас только одна: КПРФ. Хороша она или плоха – другой вопрос. Но я вижу у этой партии идеологию, которая закреплена исторически. Я вижу партийного лидера, который четко излагает свои взгляды. Я хорошо знаю, к чему эта партия зовет, неважно, нравится мне это или нет. О других партиях я ничего подобного сказать не могу. Где-то есть лидер, но нет внятной программы, где-то есть замечательная программа, но у самой партии нет

шансов победить, поскольку за ней не стоит никто кроме авторов, написавших такой замечательный текст.

Сколько Кремль ни пытался создать силу, противостоящую КПРФ, ничего не получалось. Анатолий Чубайс неоднократно объявлял о том, что последний гвоздь в крышку гроба коммунизма наконец-то забит. А КПРФ все живет, потому что максимально близка к институту партии, и попытки свалить ее не дают никакого результата. Тогда как любую другую партию можно разрушить в течение нескольких минут, в том числе и партию власти.

Представим себе, что завтра Владимир Путин скажет в эфире: «Я из «Единой России» выхожу, потому что это никакая не партия, а так, непонятная структура, бессмысленная и бесполезная». Информагентства заполнят этой новостью все свободное пространство. А через день после президентского заявления попробуйте провести выборы и посмотрите, сколько получит «ЕР» при всех тех ресурсах, которыми обладает. Но если один человек может сказать пять фраз, и после этого партия исчезает с политической арены – извините, о какой партийной системе можно говорить?

Иными словами, мы имели и имеем одну оппозиционную партию – КПРФ. И одну правящую – «Единую Россию», которая уже много раз меняла свое название, но самое лучшее из этих названий – «партия власти», поскольку оно точно отражает суть. Ее идеология у остается прежней: сохранение власти определенной группой лиц при полной неясности относительно того, какой должна быть Россия в будущем (если не считать общих слов: «великая», «процветающая» и т.п.)

Казалось бы, почему бы обывателю не взять, да и не предпочесть всему этому структурное разнообразие, то есть многопартийность. Но это опять же в теории. На практике в сознании обывателя сохраняется травмирующее воспоминание – о том, как при Горбачеве возникла многопартийность, но разрушилась страна. Отсюда закономерный вопрос: зачем нам система, которая разрушает страну? Лучше пусть будет однопартийность, а страна сохранится. Так рассуждает обыватель. Именно поэтому он не думает о партийных программах, а поддерживает тех, кто выступает за максимальную стабильность, по принципу «как бы не было еще хуже».

Разница между двумя электоратами заключается в том, что одни видят стабильность в прошлом, другие в настоящем. Но и у тех и у других нет времени заниматься анализом партийный программ и поведения лидеров на теледебатах. Как они будут голосовать? Конечно, за одну из «стабильных» партий, а это и есть партия власти и партия оппозиции, то есть коммунистическая.

Теоретически возможна ситуация, когда избиратели находят партию, и эта партия отражает их интересы как представителей социальной группы или сословия. Например, когда-то существовала Аграрная партия и даже присутствовала в Госдуме, потом слилась с коммунистами, потом развелась с ними. В конце концов, Аграрная партия куда-то исчезла.

Это, конечно, абсурдная ситуация. У нас в стране гигантское аграрное население, 30 или 40 млн. крестьян и фермеров. Казалось бы, аграрии должны присутствовать в Думе постоянно. Но почему-то этого не происходит. Сельские избиратели голосуют либо за коммунистов, либо за партию власти.

Вряд ли такая система отличается особым демократизмом, ее трудно назвать подлинно представительной. А на выходе мы имеем одно из двух: либо наша партийная система такова, что партия, названная аграрной, не отражает интересы соответствующего сословия, либо избиратели не видят смысла в ее существовании и не хотят поддерживать своими грошами и членскими взносами.

Еще пример. Кто до сих пор представлял интересы детей-сирот? Они одиночки, и в этой жизни для них главное не выбрать партийную программу, а создать семью, чтобы избавиться от статуса сироты, который может остаться в силе до конца жизни. Какая партия представляет интересы детей-сирот сегодня – КПРФ, СПС, «Единая Россия»? Никакая. Это неудивительно. У меня, например, были родители, была полноценная семья, и я тоже не могу влезть в их шкуру. А вот курия опекаемых и поднадзорных будет представлять их интересы.

Если смотреть на вопрос непредвзято, трудно поверить в то, что партийный лидер одной из двух или трех партий-победительниц чувствует одновременно интересы и детей-сирот, и фермеров, и олигархов – владельцев крупных состояний сырьевых активов. Этого просто не может быть. Этот лидер так или иначе будет привлекать в партию экспертов, представляющих все перечисленные слои населения. Эти эксперты наняты на самом деле теми же социально-профессиональными группами. Но с одним важным уточнением: наняты они в основном теми группами и сословиями, у кого больше денег, собственности и власти. Эти ангажированные эксперты составляют программы и для для детей-сирот. Но сами дети-сироты не в состоянии найти экспертов, которые повлияют на программу нашего условного партийного лидера.

Позвольте спросить: где здесь демократия и что нам в этом случае дает многопартийность?

Сомнительный принцип представительства привел не только к условности партийного разделения, но и к полной виртуализации политического процесса. Вспомним, как партийные деятели перебегают из одной партии в другую, вступают в беспринципные блоки по понятным только им основаниям. Люди, которые еще вчера были коммунистами, сегодня стали антикоммунистами. Закономерен вопрос: кто же вы на самом деле и за что выступаете? Проблема в том, что ответа на этот вопрос быть не может.

А чтобы такой вопрос лишний раз не возникал, принято использовать специальный термин, который якобы все объясняет – говорить о партийном «ребрендинге».

Само понятие абсурдно. Хороший пример этой абсурдности – история таких политиков, как Владимир Рыжков. Когда-то он был заместителем руководителя

партии «Наш дом – Россия», то есть партии власти. А теперь он жесткий оппозиционер. При этом взгляды Рыжкова, которые он излагает в лекциях и выступлениях, не менялись. Не менялась и власть: страной управляет та же политическая сила, но под новым названием – не «Наш дом Россия», а «Единая Россия». Чем «ЕР» отличается от «НДР» в плане идеологии? Ничем. Тогда непонятно, почему раньше у Владимира Рыжкова не было проблем с властью, а теперь он ходит на митинги оппозиции. Возможно, все дело в статусе: когда ты в руководстве партии, ты лоялист, как только вышел из него – уже оппозиционер. А если посмотреть, как эти «партии» голосуют, как ими манипулируют хозяева властного ресурса, картина станет еще интереснее.

Подобные издержки партийного парламентаризма мы наблюдаем постоянно. Публицисты в данном случае используют выражение «политические спекуляции», но на самом деле это не метафора. Это выражение можно понимать вполне буквально. Смена политических брендов и спекуляция политическими идеями напоминает финансовые спекуляции в экономике. В экономике надуваются финансовые пузыри, не обеспеченные товарной массой, в конце концов, они лопаются и обрушивают рынок, бьют по реальному сектору экономики. Экономика стагнирует, а в это время правительство усердно «спасает» банки, то есть накачивают их деньгами, фактически изъятыми у населения при помощи инфляции.

Таков процесс виртуализации экономики. Похожим образом происходит виртуализация политики. Политические программы играют роль финансовых пузырей и «пустых» ценных бумаг. Так называемый партийный ребрендинг напоминает выпуск акций-деривативов. Рано или поздно неизбежен политический коллапс и скатывание либо к хаосу, либо к жесткому диктату.

Сегодня мы наблюдаем глубокий кризис партийного представительства. Многопартийная демократия не действует. Новые идейные платформы не возникают. Наполнить теоретическую конструкцию многопартийности нечем. И это при наличии сетевых возможностей, которых не было в конце 80-х – начале 90-х.

Площадка есть, свобода есть, а больше ничего нет. Причина очевидна: система себя исчерпала.

Причем на Западе система устарела прежде, чем начала работать в России. Но поскольку в последние годы Европа и Америка развивались экономически достаточно стабильно, им трудно отказаться от внешних проявлений партийной борьбы вот так сразу и вдруг. Это кажется крайне неудобным и политически не вполне приличным.

Россия находится в несколько ином положении. У нас традиции опосредованной партийной демократии не устарели – их просто-напросто не успели создать. И, похоже, есть большие проблемы с их возникновением. Все мы знаем и о разгоне первой дореволюционной Думы и о расстреле парламента в 93-м…

У меня возникает вопрос: а зачем навязывать в России, то, что уже перестало работать в Западной Европе и вскоре станет достоянием истории? Просто из уважения к традициям? Но у нас тут не музей, а набор проблем, которые ждут решения. И мы, наверное, хотим идти в ногу с историей, а не плестись в хвосте мировых событий. Тем не менее, политическая жизнь не может прекратиться. И поскольку принцип многопартийности со всей очевидностью вступил в период отмирания, необходимо создавать что-то взамен. Но что именно?

Вернемся к простейшей аксиоме: парламент – это место для дискуссий и борьбы мнений. Поэтому в нем должны быть представлены альтернативные точки зрения, разные платформы. Сторонники этих точек зрения собираются не только для того, чтобы спорить, иначе это был бы клуб или Гайд-парк. Их дело – представлять интересы различных групп граждан, а не просто упражняться в риторике.

Необходима реальная, а не словесная конкуренция политических идей и лидеров. И такую конкуренцию вполне можно обеспечить на внепартийной основе. Но как именно должен строиться такой внепартийный парламент?

Чтобы ответить на этот вопрос, на минуту оглянемся назад, на исторические условия возникновения многопартийности. Это нужно для того, чтобы понимать, от чего и с какой целью мы отказываемся.

Как бы ни хотелось верить в альтруизм, не он движет историей. И многопартийные избирательные системы возникли не потому, что аристократия однажды решила отказаться от власти в пользу народа. Нет, избирательное право завоевывалось и распространялось постепенно, сверху вниз, от более узкого круга людей к все более широкому. Партийные системы сложились тогда, когда избирательным правом обладали самые знатные и обеспеченные. Потом помимо аристократии правящий класс стал включать в себя кого-то еще, но не всех. А вот исходные принципы партийной организации почти не менялись и автоматически наложились на всех избирателей страны.

Вполне очевидно, что партии, сформированные на основе узкого идеологического разделения бывших элит, не могут учитывать интересы всех граждан. Не могут именно потому, что рождались как отражение интересов обеспеченных слоев. Кризис многопартийности связан именно с этим разрывом между потребностями большинства и устареванием партийного (в основе аристократического) разделения политических позиций.

Если мы ставим целью обеспечить реальное народное представительство и всеобщее участие в политической жизни, необходимо изменить эту систему. Современному парламентаризму надо опираться на реальные политические интересы основных сил общества. Что это за основные силы? А это и есть те самые многочисленные социальные слои, из которых общество состоит как апельсин из долек. И они должны иметь во власти реальных представителей, а не делать бессмысленные ставки на забеги политических «игроков», с которыми их ничто не связывает.

Реальная демократия – это не игра в политическую рулетку.

Рассмотрим простейшую модель: у нас в обществе есть мужчины и женщины – значит, теоретически могла бы существовать партия мужчин и партия женщин. Мужчины голосуют за мужчин, женщины за женщин, складываются парламентские фракции… Но это слишком примитивная и бедная схема. Мы все-таки живем не при первобытнообщинном строе, когда одни поддерживают горение очага, а другие ходят добывать мясо. У нас общество более сложное.

Но некоторое – не столь кардинальное – упрощение народного представительства в конечном счете все-таки неизбежно. Поэтому наша задача разделить общественных представителей на некоторое количество фракций (курий). Но сделать, так, чтобы их оказалось не 100 или 200, а на порядок меньше. При этом надо не потерять все значимые слои или общественные страты.

По каким признаком это должно быть сделано? Полагаю, что их несколько.

Во-первых, владение собственностью как источником дохода: либо ты собственник, либо наемный работник. Этот принцип знаком нам по советской школе, но он не единственный. Еще один критерий связан с тем, занимаешься ли ты интеллектуальным или физическим трудом. Например, есть медийное сословие, которое практически всю жизнь занимается тем, что изготавливает информацию и отправляет ее в разные точки. От этих людей многое зависит. Если они исчезнут, мир не будет знать, что ему делать: информационные потоки прекратятся. Другой пример. Если крестьяне перестанут пахать землю – неважно, собственными руками или новейшими комбайнами, мир умрет от голода. И так далее.

Иными словами, существуют большие профессиональные группы или сословия, занятые тем или иным важным для всех остальных видом деятельности.

Все беспокоятся о своем здоровье, а кто лучше всех знает нужды организма? Это врачебно-медицинское сословие. Не менее важным является преподавательское и научное сословия, ведь наука – это производительная сила, выражаясь языком Маркса.

Наконец, существует духовное сословие, которое определяет, сохраняет и поддерживает моральные нормы. Кто кроме них может представлять интересы людей, озабоченных нравственностью? Пятеро писателей, нравственных в своих книгах, но не всегда нравственных в жизни? Сомнительно. Это может делать лишь духовное сословие, которое существовало тысячелетиями и с этой задачей вполне справлялось. Нравится это кому-то или нет, но данную функцию выполняли и продолжают выполнять традиционные религии. Врачи заботятся о физическом здоровье, учителя об умственно-интеллектуальном, священники о морально-нравственном и духовном.

Военное сословие – понятно, насколько оно важно для России. Управленческий класс. С одной стороны, мы знаем, насколько он эгоистичен и погружен в

коррупцию. С другой стороны, это сословие, которое умеет управлять обществом. Хороший управленец вполне может быть негодяем, и аморальным типом. Но при этом он знает, как привести 100 хороших людей к нужной цели, чтобы они не поругались по дороге и не подпортили друг другу физиономии.

Мысленно разграничивая общества на профессиональные сословия, мы неизбежно придем к выводу, что их оптимальное число составляет где-то от 12 до 15. Представители этих сословий и должны составить в парламенте вместо партий курии, выбранные по профессиональному признаку.

Вполне очевидно, что мои интересы будет отражать лишь одна определенная курия, с которой я связан профессией и образом жизни.

Но все мы учились в советской школе, поэтому есть соблазн применить к сословно-профессиональному делению классовый принцип. Не скажу, что этого нельзя делать. Можно, но результат мы получим весьма и весьма приблизительный.

Карл Маркс выбрал критерий, который в его время казался принципиальным – отношение к собственности. Либо сам владеешь чем-то, либо ты наемный работник и продаешь свой труд. Сегодня все намного сложнее. Что если наемный работник обладает акциями «Газпрома»? Или возьмем студентов: у одних богатые родители, у других бедные, но и те и другие не работают, а учатся, причем в одном вузе, и имеют похожие карьерные перспективы после его окончания. У этих студентов, есть общий классовый интерес? А общий сословный и профессиональный? Классовая модель – лишь один из видов сословной модели, а сословная – один из вариантов профессиональной, и это соотношение общего и частного надо учитывать.

Уже сейчас можно предвидеть ряд вопросов, которые неизбежно возникнут по ходу дела. Например: как выбирать? Если ты крестьянин, значит, должен голосовать только за крестьян и не имеешь права голосовать за хорошего ученого?

Принцип следующий. Голосующее сословие или профессиональная группа не обязаны выбирать людей только своего сословия. Если фермерам кажется, что олигарху или программисту, который изобрел Facebook, близки интересов фермеров – это их право. Они формируют список своей курии и могут включить туда хоть космонавта, хоть экстрасенса. В конечном счете, важно лишь то, что они сделают это по собственной воле, и так же легко смогут переиграть получившийся расклад.

Где в этом случае будет альтернативность и политическая конкуренция? Они никуда не денутся. Но процесс политической борьбы будет происходить не между куриями (теми, что придут на смену партиям), а внутри каждой из них. Если очень огрублять, это похоже на то, как проходят праймериз у демократов и республиканцев – это выборы «среди своих».

Или такой вопрос: как быть с избирателем, который работает в СМИ, но живет в деревне, и днем возделывает землю, зато по ночам разрабатывает компьютерные технологии? Такой человек должен сам добровольно отнести себя к какой-то профессиональной категории. Выбрать один вариант из нескольких возможных.

Наконец, как должно быть организовано голосование? Чтобы обеспечить выборы по новым правилам, потребуется гигантская реформа, которая отменит привычные принципы формирования списков и посещения пунктов для голосования.

Коренное отличие новой системы от прежней в том, что количество представительных групп будет строго определенным, а не плавающим. Размежевание, слияние и поглощение, а также ребрендинги и прочие гримасы партийной политики будут исключены. Прямое социально-профессиональное представительство станет реальным народным представительством, а не добровольно-принудительным «делегированием полномочий» непонятным лицам. Таким образом, буквально все значимые слои общества вплоть до детей-сирот будут учтены и представлены на высшем политическом уровне.

О двух- и однопартийности можно будет забыть.

Теперь можно сделать главный, но вполне очевидный вывод. Сословно-профессиональный принцип способствует выполнению парламентом своего прямого назначения – помогает представлять интересы реальных категорий населения.

Термин «сословность» может показаться несколько архаичным, но это ложное впечатление. Слово «демократия» известно вообще с античных времен, однако никто не считает это недостатком. Но в последние 20-30 лет демократия по вине «многопартийности» превратилась в ругательное слово. И очень жаль: демократия достойна куда лучшей участи – как в политике, так и в речевом употреблении.

Впереди самое сложное. Необходимо разработать принцип сословно-профессионального представительства до технологической модели. Но такая разработка требует ряда специальных исследований и, конечно, их результаты станут предметом далеко не одной статьи.


Виталий Третьяков
Источник: Портал "Родон"
При полном или частичном использовании данного материала ссылка на rodon.org обязательна.