Лента: Общество

Резюме: С.Ю. Глазьев – академик РАН, советник Президента России: "Представляется необходимым избавляться от односторонней зависимости от мировых эмиссионных центров, расширять спрос на рубли не только внутри под развитие экономики, но и во вне, переходя на расчеты в национальных валютах, прежде всего с Китаем".

Я рад возможности выступить на юбилейной сессии по ключевому вопросу современности и то обстоятельство, что наш Совет по внешней и оборонной политике занялся деньгами говорит о том, что мы вошли в фазу зрелости — обсуждаем взрослые вопросы.

Действительно, мы уже наверное третье десятилетие живем в эпоху денежного фетишизма. После развала мировой системы социализма, кажется, что деньги решают все, а расчеты, о которых говорил Сергей Гуриев, подтверждают известную мысль нашего сатирика о том, что не в деньгах счастье, а в их количестве. Но в современных условиях возникает все же главный вопрос: а что определяет количество денег у тех или иных субъектов экономической конкуренции? Коллега У Цзяньминь говорил, что мы перешли от эпохи конфронтации к эпохе глубокой взаимной экономической зависимости. Каковы же механизмы этой экономической взаимозависимости, кто в этих механизмах выигрывает, а кто проигрывает, и вопрос о том, что же является главным источником денег, а значит и происхождения экономической власти и военного могущества, звучит весьма нетривиально.

Если много лет назад, в эпоху меркантилизма считалось, что источником денег и богатства является международная торговля, а в течение последних почти двух столетий мы жили с уверенностью в том, что основа могущества — рост промышленности, а затем уже научно-промышленного комплекса, то сейчас у многих создается впечатление, что на самом деле источником денег является печатный станок. И самые богатые — те экономические субъекты, в том числе мировой политики, которые умеют другим навязать способ использования своих денег. Еще раз сошлюсь на пример, который привел Сергей Гуриев — банкротство американской пенсионной системы. Получается так, что большее количество денег зависит даже не от того, сколько их сберегают и как их сберегают, а сами сбережения пенсионные зависят от того, как эти деньги эмитируют на поддержку пенсионных обязательств. Действительно, мы сегодня оказываемся свидетелями конкуренции мировых печатных станков, и влияние мировых центров денежной эмиссии на международную конкуренцию, на соотношение сил становится ключевым. В открытой экономике, подчиняющейся нормам либеральной глобализации, развитие любой страны определяется сочетанием внутренних и внешних источников предложения денег. Наша экономика в этом смысле в последние два десятилетия маргинализировалась, мы практически полностью всю нашу денежную эмиссию подчинили известному правилу currency board, то есть, эмитировали деньги под предложение иностранной валюты, под прирост валютных резервов. Иными словами, в развитии нашей экономики ключевую роль играли внешние источники, будь то спрос на наше сырье или предложение иностранного капитала.

Одним из следствий такой внешней зависимости стали очевидные для всех проблемы нашей экономики — это сырьевая специализация. Потому что экономика развивается в тех направлениях, откуда приходит спрос; если спрос идет со стороны тех, кто обладает иностранной валютой, значит это экспортно-ориентированный спрос, в основном, на российское сырье, что в конечном счете ведет к гипертрофии сырьевого комплекса, который доминирует в нашей экономике. Вторым следствием стало доминирование иностранного капитала на фондовом рынке: длительное время большинство операций на фондовом рынке совершается в пользу иностранных субъектов. Третьим закономерным следствием является оффшоризация экономики, потому что если источники денег находятся в основном за границей, то и нужно к этому приспосабливаться – уходить в оффшорные зоны, там легче работать с мировым рынком капитала.

И, наконец, последнее следствие всех этих предыдущих — утрата внутренних источников развития. Примечательно, что в острой фазе финансового кризиса все эти слабые места российской экономики обнажились. У нас самое рекордное в мире, троекратное падение фондового рынка, у нас почти рекордное падение ВВП, рекордное падение промышленности и машиностроения. Только Украина, пожалуй, и некоторые Прибалтийские государства выглядели хуже нас в эпоху острой фазы финансового кризиса. Слабость российской экономики проявилась как раз в том, что она длительное время генерировала свои деньги в основном под внешний спрос, под приток иностранной валюты, в виде спроса на российское сырье, в виде иностранных инвестиций. В этой ситуации российские денежные власти ответили кардинальным изменением денежной политики. Мы впервые за двадцать лет перешли к внутренним источникам кредита как к основным. На какое-то время внутренний источник кредита стал доминирующим, и надо сказать, что это положение сохраняется до сих пор. Впервые мы в течение года наблюдаем, что рефинансирование коммерческих банков сегодня за счет эмиссии Центрального банка стало главным каналом денежного предложения в экономике. Вместе с тем, сохраняются и количественные ограничения, и внешняя зависимости, и ситуация, когда кредиты на российском рынке дороже, чем предлагают зарубежные источники; зависимость воспроизводится уже в новых условиях.

Одновременно ведущие зарубежные эмитенты на кризис ответили тем же — резкой накачкой денег в экономике. Денежная база ведущих эмитентов Большой четверки — США, Англия, Евросоюз и Японии — увеличилась в каждом из этих экономических образований в 3-5 раз всего за три года. Несмотря на определенные коллапсы, произошедшие на финансовом рынке и критическое отношение к финансовым пирамидам, которые возникли повсеместно, эта бурная денежная накачка продолжается, что создает весьма благоприятный фон для дальнейшего роста финансовых пирамид и никак не организованного спекулятивного спроса, который подкрепляется денежной эмиссией. И признаком этого является возобновившийся рост деривативов, которые фактически уходят из банковского регулирования, объем которых вновь, по некоторым оценкам, достиг квадриллиона долларов и вырос за последние три года на одну треть.

Денежные власти развитых стран перешли к длительной политике отрицательных процентных ставок, то есть, дают денег в экономику столько, сколько это требуется для поддержания экономической активности, прежде всего, банковского сектора, сохранения его на плаву. Мы же со своей политикой количественных ограничений, которые сохраняются в эмиссионной политике Центрального банка, относительно высоких процентных ставок оказываемся в весьма уязвимом положении в эпоху конкуренции мировых печатных станков. Мы свои долгосрочные деньги, которые получаем, прежде всего, от экспорта нефти и газа в государственный доход, отдаем под 2-3% за границу, вкладывая в ценные зарубежные бумаги, а наши заемщики там же, за рубежом, у мировых эмиссионных центров через соответствующие коммерческие банки получают кредиты под 6-8 и более процентов годовых. В этой мировой финансовой войне печатных станков Россия теряет ежегодно почти 100 млрд. долларов, при этом от 35 до 50 млрд. мы теряем просто на разнице в процентных ставках. Сколь долго может продолжаться эта финансовая алхимия, когда гигантские деньги делаются из ничего? Европейский Центральный банк, например, за одно мгновение эмитирует один триллион евро, а нам надо десять лет, чтобы эти деньги заработать от экспорта нефти и газа.

Мировой исторический опыт показывает, что нынешняя финансовая турбулентность не является чем-то новым, это периодически случающийся процесс, и современные теории длинных волн сегодня практически раскрыли механизм перехода экономики от стационарного режима роста в режим финансовой турбулентности. Последняя возникает всегда, когда существующий технологический уклад достигает пределов своего роста, экономическая структура костенеет, взрываются цены на монопольно производимые товары, прежде всего, на энергоносители. После этого банкротится или попадает в зону низкой рентабельности значительная часть реального сектора, что ведет к выводу капитала из реального сектора и его концентрации в спекулятивном секторе. Подобная финансовая турбулентность может длиться 10-15 лет. Как показано во многих работах, выход на новый стационарный режим, на новую длинную волну экономического роста открывается тогда, когда оставшийся после коллапса финансовых пузырей капитал пробивает себе дорогу к новому технологическому укладу. Этот процесс сопровождается обострением международной конкуренции, страны-лидеры пытаются сбросить свои структурные проблемы на периферию, и связано это с тем, что переход на новые технологические траектории в таких масштабах требует гигантских инвестиций. Частному сектору, как правило, не под силу организовать такой объем инвестиций, тем более в условиях финансовой турбулентности он ориентируется на краткосрочные цели выживания и спекулятивные прибыли, поэтому всегда в такие эпохи резко возрастает роль государства. Тот государственный капитализм, который сегодня обсуждается, это на самом деле эпизод такого рода периода, когда требуется мощнейший инициирующий импульс, государство начинает играть более активную роль в экономики.

В условиях демократического государства его более активная роль, как правило, проявляется в милитаризации государства, потому что либеральная теория не оставляет государству больших шансов для участия в экономике, и национальная безопасность является той сферой, которая не вызывает у публики каких-то особых чувств. Поэтому инициирующий импульс, в котором нуждается спрос на новую технологию, еще не отработанную рынком, с точки зрения инвестиций в прорывные направления нового технологического уклада, до сих пор проходил через стадию глубокой милитаризации экономики. В предыдущие эпохи это вылилось во Вторую мировую войну, в эту чудовищную катастрофу. Последний такого рода структурный кризис проходил через гонку вооружений в космосе и благодаря тому, что гигантские деньги были, скажем, американским правительством сконцентрированы в информационно-коммуникационных технологиях. В результате было создано ядро нового технологического уклада, которое затем четверть века тянуло экономику вперед, развиваясь темпами 25% в год.

Сейчас пока мы видим развертывание финансовой войны, которая, надеемся, не будет переходить в ту эскалацию военных расходов, которая была характерна для прошлых эпох, по той простой причине, что новый технологический уклад носит гуманитарный характер. Самой большой отраслью в экономике становится здравоохранение, вместе с образованием и наукой они, собственно, и вызывают главный спрос на новейшие технологии. В этом смысле сама по себе гонка вооружений не придает того импульса структурной перестройке экономики, который исходил от нее прежде.

Вместе с тем, фаза финансовой войны, в которой мы находимся, очень опасна, потому что такие страны, как Россия, например, находясь в маргинальном положении и не осваивая внутренние источники денежного предложения, фактически сталкиваются с ситуацией неэквивалентного внешнефинансового обмена, теряя ежегодно, как я уже сказал, почти 100 млрд. долларов. Это гигантская «потеря крови» в экономике, которая влечет за собой утрату способности к самостоятельному развитию и поражение на новом витке экономической конкуренции. Чтобы выйти из этого состояния, Россия здесь не одинока, многие страны сегодня фактически являются донорами мировой финансовой системы, где одностороннее преимущество получают страны-эмитенты мировых резервных валют, прежде всего, США. Но само по себе донорство было бы не так опасно, если бы не сопровождалось деградацией экономики. Китай тоже является донором, но, вместе с тем, он опирается в значительной степени на внутренние источники кредита, на мощнейшую банковскую систему, которая получает безграничный доступ к деньгам, к длинным деньгам, и государство контролирует использование этих денег для целей модернизации и развития.

Китайский опыт, так же как и опыт других успешно развивающихся стран в новых условиях, заставляет нас думать о довольно существенных изменениях как во внутренней, так и во внешней экономической политике, связанной с деньгами. Во внутренней политике, очевидно, необходим переход в большей степени на внутренние источники предложения денег, рефинансирование коммерческих банков. Требуется расширять сроки этого рефинансирования, его масштабы, причем многократно. Одновременно с этим мы для подкрепления этих внутренних источников кредита должны иметь и внутренние активы, которые бы им противостояли. В этом смысле та оффшоризация, которая сегодня характерна для российской экономики, становится узким местом.

Если 60% крупной собственности зарегистрировано в оффшорах, большая часть инвестиций проходит через оффшоры, то сами по себе внутренние источники здесь не сработают. Необходим комплекс мер, который убедит собственников вернуть права собственности и, соответственно, дать возможность расширить залоговое обеспечение внутри страны. Механизмы расширения внутреннего кредита должны сопровождаться механизмами контроля с тем, чтобы деньги не уходили на валютный рынок, как это было в острой фазе кризиса, а направлялись в реальный сектор для его модернизации. Одновременно мы должны думать о том, чтобы внешняя зона нашей экономической активности становилась более самодостаточной, позволяя нам развиваться в тех направлениях, где мы сами контролируем свое развитие.

И в заключение некоторые итоги. В рамках евразийской экономической интеграции мы добились сегодня создания общего рынка товаров, что, безусловно, расширяет наши возможности для международной конкуренции. Мы движемся по пути создания общего рынка услуг, который будет создан, включая общий рынок финансовых услуг до 2015 г., но вместе с тем мы не ставим перед собой задачи объединения денежных систем. Мы исходим из того, что возможности ремонетизации российской экономики и доминирующее положение рубля в нашем евразийском экономическом сообществе позволяют нам уверенно говорить о том, что рубль становится резервной валютой де-факто. Даже если де-юре рубль признается только в Белоруссии в качестве резервной валюты, де-факто он обслуживает сегодня подавляющую часть нашего внутреннего товарооборота во взаимной торговле, если исключить иностранные валюты. 85 % оборотов в национальных валютах идет через рубль.

В этой связи нам представляется необходимым избавляться от односторонней зависимости от мировых эмиссионных центров, расширять спрос на рубли не только внутри под развитие экономики, но и во вне, переходя на расчеты в национальных валютах, прежде всего с Китаем. Как известно, в этом направлении идут эксперименты, успешно развиваются прямые торги рубль-юань. Нужно позаботиться о том, как нам вместе с Китаем и другими донорами мировой финансовой системы, которыми являются практически все страны БРИКС, сформулировать какие-то общие предложения по ее реформированию, с тем чтобы ограничить какими-то разумными рамками эту безудержную финансовую агрессия, которую ведут мировые эмиссионные центры. Потому что если этого не произойдет, страны будут вынуждены ограждать себя от притоков иностранного спекулятивного капитала, объемы которого многократно превышают ВВП, а также объемы активов даже не маленьких, а средних стран. Если и дальше ситуация такого бурного наращивания эмиссии со стороны мировых резервных валют будет развиваться, понятно, что все остальные страны окажутся в уязвимом положении, когда нажатием кнопки можно обеспечить присвоение активов в ключевых отраслях тех или иных национальных экономик и поставить их под свой контроль. Даже здравый смысл будет заставлять под разговоры о воздержании от протекционизма, на самом деле, выстраивать протекционистские барьеры. Поэтому разработка каких-то общих требований к эмитентам мировых резервных валют, к оценке рисков в экономике, соблюдению этих требований является очень актуальной и важной задачей, которую мы в рамках нашей евразийской интеграции пытаемся отрабатывать.


С.Ю. Глазьев – академик РАН, советник Президента России
Источник: "Россия в глобальной политике"