Лента: Общество

Историк Дэвид Крисчиан (Christian) задумал и пытается осуществить пионерский и многозначительный проект под названием Big History (в рунете – «Долгая история»). Речь идет о внедрении в средние школы и колледжи всего мира учебного курса всеобщей (всемирной, универсальной) истории. Недавно он продвигал эту идею в Давосе. Ее поддерживает и финансирует Билл Гейтс.

Курс лекций на основе этой одновременно теоретической, политической и педагогической концепции уже существует несколько лет в интернете. Его включили в свои учебные планы уже некоторое время назад многие школы в США и Австралии. Теперь к ним стали присоединяться мало по малу школы в Канаде и Шотландии. БиБиСи (второй телевизионный канал «BBC-2») только что начал сериал в 12 частях под названием «Человечество. Рассказ про нас всех» (Mankind. The Story of All of Us) – британская версия проекта Дэвида Крисчиана.

Обсуждение фактурного наполнения и повествовательной стилистики этого неизбежно очень обобщенного курса истории еще предстоит. Сейчас я хочу зафиксировать только одну его особенность, позволяющую провести интригующую параллель между российством и американством.

Начнем с анкеты инициатора идеи. Он родился (1946 год) в США, но в английской семье, учился в Оксфорде, долго жил в Африке, потом долго работал в Австралии, а теперь работает в университете в Сан Диего – городе на стыке англоамериканства и латиноамериканства. Американец по гражданству, он по всем остальным признакам – космополит.

И для завершения его портрета еще один важный штрих: Дэвид Крисчиан начинал как специалист по российско-советской истории. И я думаю, что раннее знакомство с историей российства, и в частности умственной историей, по меньшей мере подсознательно определило его историософскую ориентацию. В его проекте просматриваются следы интереса к русскому космизму.

Основание для такого предположения дает мне то, что он, помимо интереса ко всеобщей истории человечества, интересуется инопланетными агентурами жизни или даже разума (выд. ред. Родон). Совсем недавно он, кстати, приезжал в Москву и выступал с докладом на конференции по контактам с внеземными субстанциями. В рунете плавает его доклад, и этим, между прочим, не считая двух-трех беглых сообщений о его учебно-историософской инициативе, сведения о нем на русском языке, кажется, ограничиваются. Я буду рад, если ошибаюсь. В любом случае у российской общественности есть достаточно оснований проявить к его проекту особый интерес.

Экзальтированный космизм в одинаковой мере свойствен российскому и американскому коллективному нарративу (чтобы не сказать сознанию). При случае будет полезно напомнить, как возникло и чем объясняется это подобие.

Но сейчас я хочу лишь реконструировать один эпизод, ярко фиксирующий само это подобие российства и американства.

В 70-е годы в СССР вдруг стали интенсивно переводить на русский американского драматурга и романиста Торнтона Уайлдера. Читая его роман «День восьмой» я не мог избавиться от ощущения, что этот роман представляет собой беллетризованную тематизацию историософской конструкции Тейяра де Шардена. Попутно мне стало казаться, что и в других его вещах (особенно в двух-трех пьесах, стилизованных почти как мистерии) это влияние вполне заметно.

Это было чисто инстинктивное предположение. Проверить его было нелегко. Интернета не было. Российские столичные библиотеки комплектовались, исходя из нищенского бюджета и под контролем жесткой цензуры.

На мое счастье Уайлдер получил очень высокий статус в Германии сразу после войны. Разумеется, не случайно. Его пьесу «На острие ножа» (The skin of our teeth), тоже моделирующую всемирную историю, ставили в Берлине на улице, прямо среди развалин – несомненно в воспитательных целях. Это само по себе укрепило мои подозрения. Но главное – благодаря этому существовал очень обширный немецкий комментарий к Уайлдеру. Немецкие комментаторы – самые добросовестные, конечно, и я стал искать подтверждение моим подозрениям у них.

И нашел. В одной работе упоминалась некая католическая монахиня, увидевшая в романе «День восьмой», так же как и я, отголоски Тейяра, и просто написала Уайлдеру письмо, спрашивая так ли это. И получила абсолютно ясный ответ: да, конечно, роман «День восьмой» написан как вариация на темы Тейяра.

Было ли это прямой причиной, по которой советский культур-политический истеблишмент решил подарить русскому читателю, казалось бы, совершенно ему ненужные весьма эстетские упражнения Уайлдера, я не знаю. Да это и неважно. Речь идет ведь не о прямых заимствованиях, а о параллелях, что гораздо важнее и интереснее.

Между тем, самим Тейяром и его, так сказать «сцентистской ипостасью» в лице Владимира Вернадского в 1970-е годы в СССР увлекались все, особенно, конечно, в той полудиссидентской среде, где постепенно вызревала атмосфера грядущей «перестройки». В первоначальной риторике Горбачева это влияние было очень заметно. Само выражение «общий дом» было сконструировано и пущено в ход как более пиар-эффективный и обыденно-политический вариант термина «антропосфера», очень распространенного тогда в интеллигентском умственном разговоре.

Я спрашивал тогда (около 1990-го года) у нескольких московских философов, мог ли кто-то Горбачеву напеть эти «антропосферные» и «ноосферные» песни, и если да, то кто именно. Они отвечали, что это были несомненно Шахназаров и Фролов. Я думаю, много интересного позднее сообщат те, кто будет заниматься археологией идеи перестройки.

Но так или иначе, совпадение несомненно, и оно вполне: многозначительно.

В порту «Тейяр-Уайлдер» заправляются корабли (космические) «Уитмэн» и «Циолковский». Хрестоматийный текст (в интонации оды) Уитмэна, где он обещает, что, дескать, «мы пойдем к звездам и дальше», малоизвестен, я думаю, русскому читателю. А он просто адекватен умонастроению Циолковского, про что русскому читателю рассказывать не надо. Стоит лишь подчеркнуть, что и Уитмэн, и Циолковский не были ни профессиональными учеными, ни лицензированными интеллектуалами («доксой», как говорят во Франции Бурдье и другие, или «лектурой», как я предпочитаю говорить более понятным для русских образом). Оба были самоучками из народа (из «разночинной интеллигенции», если хотите) и выразителями национального инстинкта.

На этой почве и произросла концепция курса всемирной истории Дэвида Крисчиана. Опять-таки совершенно независимо от того, вдохновлялся ли он названными выше своими предшественниками, или нет. Его курс всеобщей истории начинается с Большого взрыва (Big Bang), затем переходит в историю планеты, а само человечество появляется на сцене только в середине повествования и как агентура биосферы. Иными словами, история человечества трактуется как история мироздания, во всяком случае как эпизод в истории мироздания, и человечество рассматривается как космическое явление, то есть именно так, как его рассматривали Тейяр и Вернадский. .

Но дело не только в хорошо документированной космической озабоченности американства и российства, чем бы она ни объяснялась. То, что инициатива безнационального (космополитического) школьного курса истории исходит от американства, кажется естественным, потому что американцы – планетарно озабоченная нация. В этой озабоченности переплетены культур-империалистические и космополитические настроения.

Кризис американского империализма и его неизбежное историческое отступление естественным образом ведет к усилению космополитической ипостаси американства.

Но точно так же полуимперская-полукосмополитическая озабоченность судьбой всего человечества – яркая особенность российского коллективного сознания, которая обнаруживается в экуменизме русской (особенно усилившемся при Павле и Александре I) монархии и в интернационализме русской революции. И плавный переход российства от империализма к космополитизму тоже был бы вполне естествен.

Происходи ли нечто подобное?

В сыром и хаотическом (постмодернистски-додекафоническом, с позволения сказать) контрапункте перестройки эта тема казалась весьма заметной, если не центральной. Дальнейшая ее судьба выглядит не особенно обнадеживающе.

А между тем, идея универсального школьного курса всемирной истории глубоко созвучна идее планеты как «общего дома». Эта идея у инициаторов российской перестройки могла быть простым заполнителем идеологического вакуума, возникшего вследствие разочарования в марксизме, но в российстве несомненно есть круги, относящиеся к ней гораздо серьезнее.

Скептицизм по ее поводу тоже вполне оправдан. Самое слабое место этой идеи в том, что ее некому осуществлять. Чтобы появились ее убежденные, настойчивые и дееспособные осуществители, нужно надлежащим образом воспитать два-три следующих возрастных когорты.
На этом собственно и настаивают космополит Дэвид Крисчиан и практикующий агент глобализации Билл Гейтс.


Александр Кустарев
Источник: "Terra America "