Лента: Общество

Представляем вашему вниманию отрывок из новой монографии Центра "Постиндустриализм. Опыт критического анализа"".

Сегодня концепт об утверждении «общества потребления» преподносится в качестве мейнстрима формирования новой сервисной реальности. Произошло его своеобразное переоткрытие и в России. Между тем, в мировой философской мысли данная тема воспринимается как что-то вроде «нафталина». Еще в 1970 г. вышла книга Ж. Бодрийяра «Общество потребления. Его мифы и структуры». Речь уже тогда, почти полстолетия назад, велась не о дееспособности феномена потребительства, а о мифологизации данного конструкта.

Потребительская мораль рассматривается как главное условие процесса сервисизации. Конструируется образ «сервисного человека». Это не категориальный человек в его оразумленном и духовном измерении, а потребитель услуг. Все рассуждения такого рода выстраиваются вокруг следующего силлогизма. Если сервис направлен на удовлетворение потребностей человека, а акцентировка на потребностях есть потребительство, то именно сервисная деятельность и выступает основным инструментом имплементации потребительской морали.

Неверна в данном случае исходная посылка. Посредством сервиса не только удовлетворяются, но и формируются потребности человека. Традиционная формула «спрос определяет предложение» нуждается сегодня в корректировке. Эта корректировка состоит в решении проблемы определения источников формирования спроса. И здесь с неизбежностью возникает игнорируемый неолиберализмом вопрос о ценностях. Потребности человека определяются на уровне ментальной ценностной матрицы общества. Они могут иметь как сугубо гедонистический, так и духовнообразующий характер.

Существует иерархия ценностного структурирования личности. Свое определенное место в ней занимают и материальные потребности. Но они не исчерпывают собой всей ценностной пирамиды (рис. 2.1.6).



Важна иерархия ценностей. Об этом рассуждали еще неоплатоники. Правильная иерархия, согласно им, выстраивается от духовного уровня бытия к плотскому. При таком структурировании акцентируется одухотворение личности. Но возможна и обратная проекция. При перевернутой пирамиде ценностей доминирует плотская природа. В результате человек уподобляется животному. Но ведь именно эту антропологическую модель и навязывает в качестве универсалия современного потребительского мира концепция «сервисного человека» (рис. 2.1.7).



Сервис может служить и инструментом развития духовных потенциалов, и средством морального разложения человека. Полученный вывод опять-таки актуализирует вопрос о целенаправленном государственном управлении сервисом.

«Сервисный человек» является современной модификацией неоднократно опровергнутой модели «экономического человека». Ее истоки следует искать в общественной доктрине Дж. Локка. Общество, согласно локковскому пониманию, представляет собой механистическое сцепление атомизированных индивидуумов. Их поведение редуцируется до трех основополагающих импульсов: «оставаться в живых» (импульс жизни), «стремиться к чувственному удовольствию» (импульс свободы), «удовлетворять жадность» (импульс собственности). Экономическая деятельность человека низводится, таким образом, до уровня животных инстинктов.

Локковско-смитовской модели экономики противостоит традиция, идущая от Г. Лейбница. Альтернатива биологизации экономической деятельности виделась в ее обожествлении. Через труд, в понимании Лейбница, происходило уподобление человека Творцу. Саморегуляции рынка противопоставлялось сотрудничество с Богом в вечном антиэнтропийном «подкручивании мировых часов». Следует признать, что альтернативность локковской и лейбницевской моделей экономики отражает различие двух теологических подходов Нового времени. Деистический концепт воплощается через принцип креационистского управления экономическими процессами, пантеистический — через их естественную саморегуляцию.

Положенная в основу классической либеральной теории модель «экономического человека», трактуемого А. Смитом как лица, наделенного эгоизмом и стремящегося ко все большему накоплению богатств, давно служит мишенью всесторонней критики.

Еще в 90-х гг. XIX в. основоположник институционализма в экономике Т. Веблен указывал, что смитовская экономическая антропология безнадежно устарела. Поведение человека в сфере экономики, пояснял он, не сводится к мотивам материальной выгоды. Оно имеет гетерогенную природу, конструируемую еще и из таких компонентов, как традиции, поведенческие нормы, инстинкты самосохранения и сохранения рода, подсознательные склонности к соперничеству, подражанию, любопытство и т. п.

С развернутой критикой смитовско-бентамовской модели «экономического человека» выступил в свое время с позиции теории построения экономики духовного типа С.Н. Булгаков. Единого, универсального, данного на все времена «economic man», замечал философ, никогда не существовало. Каждая мирохозяйственная эпоха и каждая культура создавали свой доминирующий образ экономического человека. Такого рода духовный тип был сформулирован и в рамках христианской этической традиции. Смитовско-бентамовская модель «экономического человека» есть продукт исторически определенного мировоззренческого контекста. С.Н. Булгаков прочно связывал его возникновение с просветительской идеологией XVIII в., проявляющейся в классической политической экономии, с одной стороны — через веру в предустановленную естественную гармонию, а с другой — через взгляд на общество как совокупность атомизированных, взаимно отталкивающихся представителей различных интересов.

Таким образом, резюмировал философ, сложилось доминирующее в классической политической экономии представление о человеке, «который не ест, не спит, а все считает интересы, стремясь к наибольшей выгоде с наименьшими издержками».

Любая хозяйственная система есть механизм. Но, оговаривается С.Н. Булгаков, она «не есть и никогда не может быть только механизмом, как и личность не есть только счетная линейка интересов, а живое творческое начало. Хозяйство ведет хозяин». Булгаковская оговорка существенно опережала экономическую теорию своего времени. По существу она закладывала основания для формирования новой методологии, совмещающей феномены законов и ценностей в сфере экономики.

Современный израильский психолог Д. Канеман опроверг базовое для экономического дискурса смитовской модели представление о рациональности поведения человека. Для большинства людей поведенческие мотивы формируются не только расчетом собственной выгоды, но и эмоциями, различными фобиями, воспоминаниями, предрассудками и стереотипами. Расчетной логике абстрактного экономического человека противостоит эвристическая модель принятия решений. Значимость выводов Д. Канемана подчеркивает присуждение ему Нобелевской премии по экономике, что, вместе с тем, означает признание на высшем научном уровне несостоятельности модели «экономического человека». Однако для ортодоксальной теории, на позициях которой стоят сейчас главным образом сторонники неолиберального направления, сохраняют свою актуальность положения экономической детерминированности. Так, лауреат Нобелевской премии Г. Беккер пишет о возможности сведения психологических факторов к измерению и оценкам через призму материальной выгоды человека («экономический бихевиоризм»).

Сконструированный А. Смитом, и особенно И. Бентамом, образ «экономического человека» как «потребителя-гедониста» прямо противоречит логике развития экономики. Максимизация потребления не обеспечивает развитости. Она достигается как раз прямо противоположным способом. Предприниматель ориентирован не на потребление, а на капиталовложения, инвестирование будущего. Неслучайно возмущенный утилитаризмом И. Бентама К. Маркс охарактеризовал английского философа как «гения буржуазной глупости».

В мировом экономическом развитии прослеживается зависимость темпов роста экономики от доли в ВВП личного потребления. Для иллюстрации этой связи целесообразно взять экономически и культурно сопоставимые страны. Так, наивысшие темпы роста среди государств Европейского союза с большим отрывом демонстрировали в 1990-е гг. Ирландия и Люксембург. Но именно эти две страны занимали последние места в ЕС по доле расходов в ВВП, идущих на цели личного потребления. Обратная зависимость указанных показателей прослеживается в целом и по другим европейским экономикам.

Именно так, за счет приоритетности вложений в будущее, развивается Китай. Высокие темпы роста китайского ВВП находят свое логическое объяснение при сопоставлении показателя личного потребления граждан в процентах от внутреннего валового продукта. В КНР удельный вес личного потребления составляет лишь 38%. Остальные средства вкладываются в дальнейшее развитие. Для сравнения: в США удельный вес личного потребления от ВВП почти вдвое больше — 64%. Если американцы предпочитают потреблять в настоящем, то китайцы ориентируются на инвестирование будущего.

Кластерный анализ позволяет установить связь динамики экономического роста с минимизацией индивидуального потребления (рис. 2.1.8).



Для сравнения были взяты три группы стран: тихоокеанские неоиндустриалы (высокие темпы роста), сервисный Запад (сравнительно невысокая динамика, фактически стагнация), республики Экваториальной и Тропической Африки (инфраструктурная деградация). Наименьший удельный вес личного потребления — в развивающихся неоиндустриальных государствах Восточно-Тихоокеанского региона — «новых азиатских тиграх». Страны «золотого миллиарда» потребляют в процентном отношении к ВВП значительно больше. Но они уступают по основным показателям азиатским экономикам. Восток сокращает свое отставание от Запада. Еще 60 лет назад все было иначе. Запад уходил в казавшийся непреодолимым отрыв от Востока.

В чем причины произошедшей инверсии? Не заключаются ли они в ценностной переориентации западного человека от инвестирования будущего к неограниченному потреблению в настоящем?

О том, что культ потребительства является сегодня не катализатором развития, а сдерживающим его фактором, свидетельствует кластер африканских государств. В большинстве стран Экваториальной и Тропической Африки удельный вес личного потребления в ВВП еще выше, чем на Западе. Что же до темпов экономического роста, то они худшие среди трех рассматриваемых групп государств. Имеющиеся материальные ресурсы тривиально «проедаются». Стратегии завтрашнего дня фактически не существует.

Модель максимизации потребительства оказывается неэффективной. Этот вывод противоречит логике, связывающей перспективы развития исключительно с перманентным разогревом потребностей. Максима «хочу потреблять» действительно может поначалу быть катализатором производственной активности. Однако уже в среднесрочной перспективе она обречена на провал. Потребление в настоящем крадет ресурсы у будущего. С позиций долгосрочности для обеспечения развития актуализируется иная максима — ограничения потребностей. Интересно отметить, как на своем языке, но абсолютно прозорливо, говорили об этом русские предки, акцентируя в своих культурно-религиозных кодах нестяжательство.

Концепт о предопределенности установления и универсальности модели потребительского общества обнаруживает, таким образом, свою несостоятельность. Не проходит он верификации и при выборе динамики потребительских запросов в относительном выражении к объемам внутреннего валового продукта. За последние 10 лет подавляющее большинство стран «Большой двадцатки» снизили показатели удельного веса личного потребления.

В прямо противоположном направлении к остальному миру развивается американское общество. Потребительский бум, приведший к экономическому обвалу — кризису, есть прежде всего характеристика США. Мир оказался заложником американского образа жизни (рис. 2.1.9).



Сервисный человек есть, таким образом, антропологическая утопия. Утопия, не возвышающая образ человека, а примитивизирующая его в качестве банального потребителя благ. «Человек экономический», «человек социальный», «человек политический», «человек религиозный», наконец, «человек сервисный» — все эти искусственные конструкты не имеют достаточно адекватного отношения к действительности. Человек внутренне един в своих мотивах и помыслах (рис. 2.1.10).



Нет также и особой «сервисной реальности» как некоего продукта постмодерна. Деструкции человека следует противопоставить сегодня новую сборку человеческой личности.


Источник: "Центр проблемного анализа"