Лента: Общество

Что в демократической системе главное? Ответ известен: не просто формальная процедура выборов, но более или менее регулярная сменяемость власти, причем, непросто на формально иную силу или иные фигуры, но на некоторую действительно содержательную альтернативу. С последним, как известно, сейчас плохо во всем мире, во всяком случае, во всем развитом мире.

В частности, с точки зрения отношения к «Уолл-стриту» – тому самому, что вызывает сейчас массовое негодование не только во всем мире, но и в самих США, – нельзя сказать, что между американскими демократами и республиканцами можно усмотреть такие уж радикальные различия. И в этой части у нас, казалось бы, есть даже некоторое преимущество: представленные в нашей избирательной кампании радикально левые силы, конечно же, представляют собой куда более реальную альтернативу нынешнему социально-экономическому и внешнеполитическому курсу страны, нежели таковая альтернатива есть, например, в США. Другое дело, что вследствие всей совокупности механизмов регулирования процессами избирательной кампании и самих выборов, включая подсчет голосов и подведение итогов, американская нерадикальная альтернатива имеет реальную возможность прийти к власти нереволюционным путем. Наша же альтернатива, скажем мягко, большой вопрос, имеет ли реальную возможность взять большинство и начать реализовывать альтернативный курс – более социальный и более национально ориентированный.

То есть, коротко говоря, у нас, в отличие от многих стран Запада, действительно, теоретически есть выбор – выбор не из практически равного и почти бесконечно близкого, а из действительно различного, есть реальная альтернатива. Вопрос лишь в том, насколько сами механизмы жизни и, в частности, избирательного механизма, допускают, чтобы эта альтернатива действительно стала властью.

Но, может быть, это все-таки возможно?

Если это в принципе возможно, хотя бы в каком-то обозримом будущем, то неизбежно возникает и вопрос второй, если можно так выразиться, о равенстве возможностей проведения собственного курса, о равенстве не формальных, но реальных полномочий у тех, кто при власти сегодня, и у тех, кто к этой власти может прийти завтра. Казалось бы, в чем тут проблема?

А проблема в том, что принцип периодической сменяемости власти и, таким образом, коррекции, например, левыми силами ошибок, просчетов или даже последствий преступлений, допущенных силами правыми, а затем наоборот, по умолчанию должен был бы предполагать, что все действия власти как будто бы, по большому счету, обратимы. Но на деле-то ведь это совсем не так. На деле, если бы хотели добиться реального функционирования именно такого демократического механизма, то первое и главное, чему должны были бы уделить внимание в Конституции и затем в конституционном законодательстве, это недопущение или, как минимум, ограничение возможности принятия временной властью (раз главный принцип – сменяемость, значит, всякая власть – временная) решений постоянных, необратимых, некорректируемых следующей властью. Во всяком случае, это абсолютно необходимо относить к тем вопросам, по которым у политических альтернатив взгляды принципиально различны. Но что мы видим на практике?

На практике мы видим, что никаких даже постановок вопроса о подобных ограничениях наша Конституция не содержит. Да и конституции большинства государств, за редкими исключениями, такими, как, например, Боливия, проходят мимо этого. Почему?

Ответ прост – достаточно обратить внимание на пример упомянутой Боливии. Что, какие решения власти счел необходимым ограничить народ-суверен нормами своей конституции? Да, прежде всего, произвольное распоряжение национальными природными ресурсами. И оговорил, что эти ресурсы неотчуждаемы и, более того, попытка их отчуждения – прямая измена Родине. И теперь, как говорилось в популярной телепередаче, внимание, вопрос: кто у нас в мире лидер в сфере гуманитарной науки, в том числе, науки экономической и конституционной, чьи университеты лидируют во всех рейтингах, чьи концепции и теории преподаются всюду как некоторый «мейн-стрим»? Ответ: американские. А еще точнее – поддерживаемые и финансируемые базирующимися, прежде всего, в США транснациональными корпорациями. И заинтересованы ли эти корпорации в том, чтобы взятие ими по всему миру под свой контроль чужих природных ресурсов каким-либо образом ограничивалось? Вопрос, очевидно, риторический. Но это – тот самый вопрос, который невредно постоянно держать в голове всякому, кто занимается науками, связанными с организацией государственной и политической систем, экономикой и даже культурой, в частности, культурой политической.

Итак, наша Конституция, в том виде, как она была введена в действие (термин «принята» не использую по известным причинам – утверждать всерьез, что она была именно действительно принята на референдуме, у нас нет достаточных оснований), написанная если не под прямую диктовку из-за рубежа, то, как минимум, под значительным влиянием вышеописанной «лидирующей» и отнюдь небеспристрастной науки, в отличие даже от конституции упомянутой Боливии, всерьез никак не оговаривает ограничения на принятие временной властью постоянных и практически необратимых решений. Импичмент президенту за измену Родине у нас теоретически возможен, но те действия, которые в той же Боливии признаются изменой, у нас таковой никоим образом не считаются. Тем более, что подобная измена (в боливийской, да и моей лично моральной интерпретацией) возможна, о чем невредно напомнить в преддверии парламентских выборов, не только со стороны президента, но и со стороны парламентских партий.

И такая предыстория у нас уже была, в частности, именно применительно к нашим природным ресурсам – с внедрением полтора десятилетия назад механизма так называемых «соглашений о разделе продукции». О многих деталях этой предыстории мы уже говорили ранее, в том числе, на страницах «Столетия», подробно я описал это в своей книге «Похищение Евразии». Но сейчас отложим все прочие нюансы этой истории в сторону и остановимся лишь на одном. А именно: если вы всерьез за демократию, за сменяемость власти (а значит, повторю, за возможность коррекции каждой вновь приходящей властью ошибок и преступлений власти предыдущей), и законный срок бессменного нахождения какой-либо политической силы при власти у нас тогда был установлен четыре года, то уместно ли одновременно настаивать на праве конкретной временной власти (да еще и к которой вы, якобы, всерьез в оппозиции) произвольно заключать соглашения по использованию зарубежными (транснациональными) корпорациями наших природных ресурсов сроком на… тридцать – пятьдесят лет, и в которых никакая следующая власть уже не сможет исправить ни запятой, и в отношении которых никакие будущие изменения социально-экономической политики государства, включая налоговое, таможенное и иное законодательство, действовать уже не будут?

К сожалению (для всех нас, для общества), нынешняя избирательная кампания организована таким образом, что этот вопрос задать в лоб проводникам подобного варварства практически невозможно – просто некому. Так, без какого-либо опасения быть обвиненным в паранойе, тем не менее, рискну утверждать, что тот же Явлинский, не будь он твердо уверен, что я точно не баллотируюсь в Петербурге в составе какой-либо партии, не рискнул бы пытаться осуществить сейчас реванш именно в этом городе, не решился бы лично баллотироваться в Законодательное собрание Петербурга. А так, выясняется, по этому ключевому вопросу оппонировать ему некому.

А без рассмотрения этого вопроса те, кого в Боливии более чем обоснованно уже давно признали бы просто изменниками Родине и судили бы по всей строгости закона, у нас, как это ни парадоксально, умудряются выступать чуть ли ни как самая чистая и светлая истинно демократическая оппозиция, искренне обещающая народу «надежду» и «защиту». Надо понимать, «надежду» на то, что наши природные ресурсы, при содействии таких «защитников», все-таки приберет к своим рукам оптом кто-то более цивилизованный и потому достойный, нежели мы, и «защиту», опять же, от груза того бесценного наследия, включая колоссальные запасы полезных ископаемых, которое оставили нам предки…

Но прошлое – всего лишь прошлое, особенно после того, как ту варварскую попытку добровольно допустить колонизацию своей страны, как минимум, на тридцать-пятьдесят лет вперед тогдашний Совет Федерации (первый, выборный, 1993-95 гг., не путать с последующими) все-таки сумел остановить. Главное – чтобы память людская не была слишком короткой, чтобы под прикрытием новых благих дел относительно мелких и фактически рекламных люди не забывали о главном и чрезвычайно опасном, да и просто откровенно предательском, что уже несла с собой та или иная политическая сила.

Сегодня же над нами совершенно реально нависла угроза отнюдь не меньшая. Я имею в виду предстоящее вступление в ВТО. Это ведь тоже действие, которое повернуть затем вспять практически будет невозможно. Как минимум, невозможно без чрезвычайно масштабных материальных потерь. Ведь известно же, что ВТО – это такая специфическая организация, вход в которую, вроде как, бесплатен, но за выход, будь любезен, расплатись со всеми, кто недополучит прибыль от торговли с тобой по правилам ВТО. И с кем, прежде всего, придется расплачиваться любой новой власти, которая когда-нибудь все же придет на смену нынешней как ей альтернатива? Известно – с заокеанскими владельцами «интеллектуальной собственности» на все самое нам жизненно необходимое: на лекарства, патенты и ноу-хау в сфере лечения людей, их жизнеобеспечения и т.п. И это будут средства немалые, полагаю, в совокупности вполне сопоставимые с теми внешними долгами, в которые нас загнали в девяностые годы и которые теперь формально якобы выплачены (что все равно, согласимся, плюс), но на деле просто переложены на наши корпорации, включая полугосударственные. Но кто и как за это ответит? Никто и никак. Об этом сейчас никто не думает – просто потому, что предстоящее действо предполагается не как временное (решение нынешней временной власти), но как постоянное, необратимое, навсегда.

Никто не задавался вопросом: почему же именно сейчас нас решили, наконец, в ВТО допустить? А ведь ответ никто не скрывает: кризис у Запада – нужен рывок в дальнейшем освоении новых рынков сбыта. Послушайте речь президента США Обамы в Индонезии: речь, с точки зрения национальных интересов США, отличная – о необходимости вновь обратиться и вернуться к производству на территории США, о новых рабочих местах и, разумеется, о новых рынках сбыта, включая и нас с вами – Россию. Мы – рынок сбыта, который они, в соответствии со своей тактикой, именно сейчас решили дополнительно открыть и дополнительно закрепить за собой. А мы? Мы – наша власть – все время находим новые «приличные» объяснения послушному следованию чужой воле, пытаемся представить их конъюнктурное в их собственных интересах решение как чуть ли ни как наше достижение и завоевание…

Кстати, недавно послушал очередное интервью высокопоставленного чиновника от переговорной комиссии по нашему вступлению в ВТО: оказывается, по его утверждению, условия нашего присоединения к ВТО отнюдь не хуже, а в чем-то и даже лучше, чем были у Индии и Китая. В чем же именно лучше, внятного пояснения я так и не дождался. Но ведь в чем несопоставимо хуже – известно. А именно: Индия и Китай не признают в полном объеме кабального для всего прочего мира механизма западного права на интеллектуальную собственность. Просто потому, что это слишком разорительно и потому абсолютно несовместимо с самой идеей самостоятельного и в будущем опережающего развития. Всякий, кто хочет не встроиться покорно в ныне существующую мировую иерархию, а осуществить собственный прорыв, неминуемо вынужден не признавать этот заведомо и целенаправленно разработанный и внедренный тормоз для развития окружающего мира, а его ломать и саботировать, не признавать. И, уж тем более, ни в коем случае не накладывать на себя добровольно какие-либо ограничения, связанные с торможением своего развития этим инструментом. Кому, тем более, уже зная о позиции и об опыте Индии и Китая, это еще неизвестно и непонятно?

И вот иногда меня спрашивают, не слишком ли я кровожаден, когда требую жесткого наказания для всех, кто, так или иначе, предает наши интересы. Что тут ответить? Только одно: давайте не будем «кровожадными», давайте не карать строго наших предателей, давайте наказывать их помягче, но это возможно только в одном случае – если мы предварительно сумеем радикально и принципиально пресечь саму возможность масштабной сдачи наших долгосрочных интересов любой сегодняшней или завтрашней временной (коль у нас сменяемость власти) властью.

Но, слушаем и смотрим всякие «предвыборные дебаты», а постановки и развития этого главного вопроса, включая тему необратимости вступления страны в ВТО и принципиальных отличий условий, навязанных нам (да против которых наша власть всерьез и не выступала), от условий, которых добились Индия и Китай, этого мы не встречаем, не видим и не слышим. Так же как и, повторю, постановки вопроса о самой принципиальной недопустимости для временной власти принимать решения, отыграть которые назад любой следующей власти будет уже невозможно. Как будто это – не главный вопрос истинной демократии, а что-то второстепенное…

Конечно, здесь читатель справе меня спросить: так что же, значит, никакая власть вообще не может принимать никаких решений, имея в виду решения не мелкие и сиюминутные, а те фундаментальные решения, которые определяют нашу жизнь на многие десятилетия вперед? Казалось бы, парадокс? Но никакого парадокса: разумеется, не может и не должна. Тем более, применительно к вопросам, фактически существенно ограничивающим национальный суверенитет.

Именно для решения таких вопросов и предусмотрен механизм референдума. А то, что у нас этот механизм низведен до чего-то чрезвычайно усложненного и потому практически неприменяемого, а круг вопросов, выносимых на референдум, сведен к абсурдному минимуму, так это и есть реальное низведение демократии к фикции, подмена ее лишь пустой внешней формой.

Итак, казалось бы, очевидно: самый актуальный и жизненно необходимый лозунг избирательной кампании – «Никакого ВТО без референдума!». Но кто это решится заявить и поднять за собой массы?


Юрий Болдырев
Источник: "Столетие "