Лента: Общество

От редакции. Эрнесто Лакло – аргентинский политический философ, в настоящее время являющийся профессором и заведующим кафедрой теоретической политологии Университета Эссекса (Великобритания). Лакло считается одним из основоположников теории постмарксизма, во многом благодаря работе, написанной в соавторстве с Шанталь Муфф, «Гегемония и социалистическая стратегия» (1985 год). В этой книге Лакло и Муфф отвергли идею классовой борьбы, диктатуры пролетариата и экономический детерминизм марксистской философии. Их идея заключалась в необходимости «радикальной демократии антагонистического плюрализма», в котором все крайние точки зрения должны быть высказаны, и в постоянной политической борьбе находится наиболее адекватное решение.

Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф также считаются основоположниками философской теории дискурса, которая учит, что дискурс и есть главная сила, формирующая правила и законы социального мира при помощи значений, которые постоянно меняют свой смысл. Корреспондент сайта Terra America обратился к г-ну Лакло с просьбой разъяснить значение категорий «прогрессизм» и «либерализм» в современном политическом дискурсе. Некоторые авторы Terra America в свое время слишком много поставили на термин «прогрессизм» в надежде, что эта идеология пустит корни и в нашей стране, так что теперь мы хотели бы знать, стоит ли с горечью опускать руки, видя очевидное политическое отступление Обамы и всего левого фланга его сторонников.

– Уважаемый господин Лакло, мы хотели бы Вас попросить помочь нам разобраться. Сейчас сложно определить, кто на самом деле «либерал», а кто – «прогрессист». Какова, по Вашему мнению, на сегодняшний день идеологическая разница между прогрессивной и либеральной идеологией?

– Несмотря на размывание идеологических терминов, ответ на Ваш вопрос существует. В решении этой задачи следует исходить из работы с такими понятиями, как популизм и система общественных институтов.

И либералы, и прогрессисты верят, что общество должно меняться, что в изменениях – благо, социальный прогресс. Но при этом есть и заметная разница по отношению к методам достижения этого прогресса.

Либеральная идеология полагает, что система существующих институтов устанавливает некие четкие правила для перемен в обществе, определяющих, что возможно, а что – нет. В то время как популистская концепция перемен, которую можно, при желании, назвать и «прогрессизмом», требует определенной переделки существующих институтов в соответствии с задачами социального прогресса на данный момент времени.

Таким образом, политическая ситуация в контексте перемен не выходит за рамки этих двух полюсов. С одной стороны, мы имеем популизм и создание новой силы, способной бросить вызов существующему порядку вещей, а с другой – приверженность имеющимся институтам. Дискурс перемен, так или иначе, пересекается в двух этих крайних точках.

– А чем тогда прогрессизм отличается от социализма?

– Социализм – категория, сохранившая некоторую нормативную ценность даже сегодня, хотя он и ассоциируется с экспериментами, большей частью потерпевшими историческую неудачу. Но прогрессизм требует включения в себя различных социальных действующих лиц, которые не совместимы с традиционным подходом социалистов.

Прогрессизм способен работать с огромным количеством «социальных вводных». Марксистская теория предполагала возрастание однородности общества. Марсксизм учит, что капитализм имеет тенденцию к возрастающему упрощению социальных структур. Средний класс и крестьянство должны были, согласно этой теории, исчезнуть, и в конце истории главными конфликтующими силами должны были остаться «пролетарские массы и капиталистическая буржуазия».

Однако реальность развивается явно в противоположном направлении. Общественные структуры становятся все более разнородными и фрагментированными. Точки разрыва и антагонизма множатся в тех местах, которые массовое сознание, конечно, не могло предвидеть, и проблема тех, кого вы называет прогрессистами, состоит в том, как осуществлять перемены при наличии такого множества спорных моментов, точек разрыва и антагонизмов.

– Давайте тогда определимся в современной политической ситуации, кто есть кто. Была ли, например, платформа Барака Обамы действительно прогрессистской, когда он шел на выборы 2007 года?

– Не вижу ничего специфически прогрессистского в случае с Обамой. Он определенно не выдвигал программу разрыва с традициями и традиционным для Америки status quo. Какие надежды в Обаму вкладывали его сторонники, отношения к делу не имеет. В его кампании на самом-то деле отсутствовал популизм! Популизм подразумевает объединение тех, кто вне системы, для борьбы с системой в ее существующем виде. Предвыборный дискурс Обамы был дискурсом объединения нации, и став президентом, он едва ли придерживался прогрессисткой повестки дня хотя бы сутки. Он пытался максимально осуществить идею двойного партнерства с республиканцами, и он был в этой затее подчас наивен и политически слаб. Сейчас он пребывает в неком «бункере» собственных мертвых мечтаний, заблокированном обломками его изначальных неудач – весь его дискурс в плане освоения новых политических пространств оказался неэффективен.

– Почему (в отличие от правого) левый популизм не прижился в США?

– Да, американский популизм носит ярко выраженную правую окраску. Чаепитие, Сара Пэйлин и все такое. Причем популизм справа развивается по восходящей. А левый популизм в Штатах (как, впрочем, и в Европе) почти не заметен. Левый популизм, это, если угодно, Латинская Америка – Венесуэла, Эквадор, Боливия и Аргентина. Там слабые стороны находят общий язык, объединяясь против доминирующих сил, против традиционной конфигурации.

– Возможен ли прогресс после прогрессизма?

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под данным словом. В моем понимании, прогрессисты это те, кто занят формированием новых движущих сил для общественных перемен. Это происходит по-разному, в различных конфигурациях, и это довольно сложный процесс, который идет сразу в нескольких направлениях. И с этой моей позиции я не знаю, уместно ли говорить об упадке прогрессизма.

Мы видим всплеск социальной активности на Ближнем Востоке, где воплощаются вполне прогрессивные идеи (возьмем за скобки Ливию, там несколько иная ситуация). С другой стороны, мы имеем популистские прогрессистские режимы в Латинской Америке, их любит народ, и, наконец, формы общественного протеста в Европе, выходящие за рамки традиционных. По-моему, мы сейчас переживаем эксперимент с участием как реакционных, так и прогрессивных сил.

– Прогрессисты всегда боролись с военно-промышленным комплексом и «милитаристами». Вы согласны, что в этой борьбе есть нечто суицидальное? Можно ли сказать, что прогресс напрямую связан с успехом военных разработок и открытий? Не означает ли это, что пацифизм препятствует прогрессу?

Позвольте мне еще раз напомнить определение прогрессизма. Прогресс имеется во множестве сфер. Например, прогрессизмом является феминизм с его стремлением к равноправию мужчин и женщин. Прогресс активистов на локальном уровне, к чьим голосам теперь прислушиваются в верхах. Прогресс имеется и в сфере образования. Все это – ячейки, формирующие общий вид прогресса, чей облик, конечно, бесконечно сложен.

Некоторые из перечисленных тем могут быть «колонизированы» далекими от прогресса силами, бесспорно. Но ведь мы, прогрессисты, ведем то, что Антонио Грамши назвал «позиционной войной», стараясь объединять в единое политическое и общественное целое силы, способные реализовать то или иное прогрессивное по духу решение.



Беседовала Юлия Нетесова
Источник: "Terra America"