Лента: Общество

Либералы идут! Девяностые возвращаются! Об этом заговорили все — одни с иронией и недоверием, другие с надеждой, третьи с изумлением, переходящим в отвращение. К числу последних относится большая часть населения России, к первым двум категориям — столичные представители её интеллектуального и политического классов.

На этом фоне текст "Охота на медведей", опубликованный Михаилом Ремизовым и Борисом Межуевым, звучит своего рода последним предупреждением тем, кого боги давно уже решили погубить, лишив разума, вернее, изначально сэкономив на нем за ненадобностью. Если у кого-то из тех, к кому адресованы призывы Ремизова и Межуева, на плечах есть голова, то пользы от этого никакой не будет — эти люди давно зажмурили глаза и заткнули уши. Недавно на одном экспертном собрании молодой либеральный экономист рассказывал, что государственным деятелям, проводящим единственно правильную либеральную политику, нужно уподобиться Одиссею, заткнувшему уши воском возле острова сирен. Если никого не слушать, то не рискуешь быть съеденным.

Между тем, Ремизов с Межуевым ни вблизи, ни издали совершенно не похожи на сирен, а нашим правящим политикам, увы, далеко до Одиссея. И сожрать их пока никто ещё не планирует. Скорее наоборот.

Ремизов и Межуев призывают «Единую Россию» выполнить свои политические обещания и встать на сторону проголосовавшего за партию народа. И если для этого потребуется перейти в оппозицию, значит, надо сделаться оппозицией. Но ведь не может «Единая Россия» быть оппозицией. Она не так сконструирована. И вопрос о том, какие надежды возлагал на партию народ, отдавая ей свои голоса, на самом деле не имеет никакого отношения к политике. Как «Единая Россия» не является партией с коллективной волей, общей идеологией и внятной программой, так и масса избирателей, опускающих бюллетени в урны на российских выборах, не является народом ни в гражданском, ни в политическом смысле. Люди голосуют не для того, чтобы выбрать себе власть или судьбу, а просто потому, что не хотят подвести знакомого им директора школы.
Другое дело, что в начале 2000-х годов у большинства россиян действительно были определенные надежды и ожидания, которые на определенном этапе казались людям оправданными. Именно это ощущение оправданных ожиданий обеспечило стабильность и массовую поддержку власти на протяжении десяти с лишним лет.

Ремизов и Межуев совершенно справедливо констатируют, что поворот к либеральному экономическому курсу, всё более открыто обозначаемый политическим классом, находится в прямом противоречии с ожиданиями, надеждами и, добавим от себя, непосредственными интересами большинства населения. Что, кстати, не секрет и для самих либералов, которые уповают не на поддержку граждан, а на административный ресурс. Если раньше власть более или менее, вольно или невольно, предпринимала действия, которые соответствовали ожиданиям значительной части населения России, то сейчас она всё более открыто готовится идти вразрез с настроениями людей, провоцируя неизбежный конфликт. Причем конфликты эти множатся не только на низовом уровне, но начинают захватывать и бюрократию, включая и функционеров «Единой России».

Картина ползучего переворота, описанная в статье Ремизова и Межуева, вполне убедительна и не сильно отличается от того, что мы писали уже в течение нескольких месяцев на сайте «Рабкор». Вопрос в том, какие будут последствия и что с этим делать. Ужесточение неолиберального курса мы видим почти во всей Европе, и не только в Европе. Точно так же, как и неизбежно следующий за этим упадок внутреннего рынка, рост социальных конфликтов и обострение политического кризиса. В странах Арабского Востока подобный поворот событий уже привел к хорошо известным последствиям. Но там, несмотря на жесткий авторитаризм политического режима, государственные институты оказались куда более слабыми, нежели в европейских странах. Считая Россию страну европейской, отечественные либералы верят, что смогут в течение долгого времени безнаказанно игнорировать народ.

Гражданское участие в каких-либо инициативах власти становится по определению невозможным. Говорить о какой-либо модернизации в таких условиях просто смешно, а смысл слов, произносимый всевозможными начальниками меняется на противоположный, даже если сама лексика остается неизменной. Вместо государственной политики развития мы получаем новую волну приватизации и дерегулирования. Что в понимании обывателя, не отягощенного экономическими знаниями, означает одно: украдут то, что ещё осталось.

Однако является ли нынешний поворот к неолиберализму таким уж радикальным, означает ли он, что власть решила порвать со своим прошлым, развернуть курс экономической политики в сторону противоположную прежней? Отнюдь нет. Возвращение неолиберализма в России облегчено тем, что на самом деле он никуда и не уходил. Курс, приведший к формированию у нас в стране периферийного сырьевого капитализма, не был сменен другим, альтернативным курсом, была скорректирована риторика, но не экономическая идеология. По существу, на рубеже 1990-х и 2000-х годов, власть взяла передышку. Смысл «паузы» состоял не в том, чтобы подготовить поворот к новому курсу, а в том, чтобы стабилизировать положение, «подтянуть тылы» и затем продолжить движение по заранее намеченному пути.

В свое время Анатолий Чубайс в качестве важнейшего стратегического принципа реформ обозначил их «необратимость». Лозунг в достаточной мере тоталитарный, но дело не в этом. Именно для достижения данной цели нужна была пауза, ведь к концу 1990-х реформы стали дестабилизировать сами себя и их продолжение грозило поставить под вопрос именно их необратимость.

Итак, реформы были приостановлены не потому, что власть сама убедилась в их пагубности и решила пересмотреть их итоги, но как раз из-за того, что власть по-прежнему свято верила в экономический либерализм, стремилась спасти его, стабилизировав сложившийся в стране социальный и хозяйственный порядок.

Правда, стабилизация была, как всегда бывает в таких случаях, достигнута ценой того, что в жертву были принесены безответственные радикалы, которые и составили костяк нынешней либеральной оппозиции.

Удаление от власти либерал-радикалов сопровождалось изменением политической лексики и создавало у многих людей ощущение, что вскоре последует поворот к новому курсу. Внутри самой власти сложились разные течение и группировки, ориентированные на разные подходы к экономической и социальной политике. Чем дольше длилась пауза, тем более эти группировки консолидировались. «Зачистка» политического пространства, произошедшая в начале 1990-х, усугубила проблему. Ведь отныне для всякого разумного человека становилось ясно, что добиваться осуществления своих целей возможно только внутри власти, а отказ от взаимодействия с ней и участия в ней равнозначен отказу от участия в политике. Внешне это выглядело как консолидация и укрепление «вертикали власти». На деле всё обстояло совершенно иначе. Власть, внешне выглядящая монолитно, на деле приобретала характер коалиции.

Такая коалиция могла благополучно существовать в условиях изобилия ресурсов, когда средств хватало всем. Социальные расходы выросли в разы, прибыли тоже увеличивались, кому надо воровал, кто хотел — боролся с коррупцией, и все были счастливы. Но экономический кризис резко изменил ситуацию, столкнув между собой группы интересов и вызвав новый всплеск борьбы за ресурсы, которая, в свою очередь, неминуемо стала борьбой за политическое влияние. Возобновление неолиберального курса в такой ситуации оказывается вполне естественной перераспределительной мерой — надо развернуть финансовые потоки, с помощью которых власть пыталась решить социальные проблемы в начале 2000-х, чтобы поддержать богатых, придется отнять у бедных. В результате мы получаем даже не фоне относительного бюджетного благополучия прошлого года ряд радикальных антисоциальных мер вроде Федерального закона №83. Правительственные либералы вроде министра финансов Алексея Кудрина прекрасно понимают, что благополучие иллюзорное, надо делать новые подарки крупным корпорациям, а для этого экономить на «социалке», образовании и прочих ненужных вещах.

В свою очередь верхи отнюдь не едины. Поскольку все понимают, что денежные потоки не бесконечны, а интересы разных отраслей и групп не тождественны, борьба обостряется. В общем, «кризис верхов».
Надеяться, будто в подобной ситуации партия «Единая Россия» выступит силой, способной консолидировано действовать в качестве защитника интересов низов или хотя бы той части среднего класса, которому очередная радикализация неолиберального курса не сулит ничего хорошего, было бы в высшей степени наивно. Ведь «Единая Россия» — не партия в западноевропейском понимании слова, не коллективный субъект политической жизни, обладающий общей волей, программой, живущий по законам внутренней демократии или хотя бы представляющий собой дееспособную и хорошо организованную, самодостаточную олигархию.

Нет, это просто инструмент, который используется властью для электоральной легитимации своих решений. И без власти, отдельно от неё ЕР ничего не может, не имеет никакой функции и никакого смысла. Другое дело, что и власть без ЕР не очень может работать в той системе политических правил и норм, которую сама себе создала. Именно поэтому либеральные политики из президентского круга не пойдут всерьез на риск многопартийности, даже понимаемой исключительно как соревнование элит и нескольких прокремлевских партий.

А борьба группировок внутри власти представляет собой не состязание двух сил, ориентированных на завоевание поддержки общества, а соперничество фракций, стремящихся овладеть одним и тем же политическо-административным ресурсом, одним и тем же аппаратом и, в конечном счете, одним и тем же электоратом, понимаемым просто как пассивное и покорное население, мобилизуемое на выборы подконтрольными и безынициативными функционерами. Разворачивающаяся перед нами политическая борьба – не преждевременно начавшаяся президентская избирательная кампания, а вполне своевременные праймериз. Наши праймериз, конечно, немного отличаются от американских. Так ведь и Россия — не Америка!

В такой ситуации требовать от «Единой России» осознанного политического действия, а тем более действия, направленного против курса власти, равнозначно призыву к её расколу или развалу. На деле большинство партийных функционеров останутся при любых обстоятельствах лояльны к власти и будут выполнять её указания, даже если в глубине души будут с ними не согласны. Но бюрократия – это не только «Единая Россия», а государство – это не только бюрократия.

Неолиберальное наступление объективно создает условия для формирования противоположного блока, объединяющего левых и прогрессистские силы, ориентированные на реиндустриализацию и «национальное» развитие (если, конечно, под этим словом понимать не антисемитизм и сивуху, а нечто более достойное). Возможно, для некоторой части ортодоксальных левых перспектива такого блока может показаться не слишком правильной, но именно такая альтернатива неолиберальному наступлению сегодня реальна и соответствует потребности страны в демократических переменах. Ведь демократия – это не парламентские процедуры, не выборы раз в 4 года, а социальный режим, при котором массы народа не дают игнорировать себя и свои интересы.

В современном российском обществе с неразвитыми классовыми структурами и всё ещё не преодоленной, несмотря на некоторые достижения 2000-х, «разрухой в головах», трудно рассчитывать на появление классово-чистых политических блоков и партий европейского образца. Формирование политических сил вообще происходит у нас сегодня не в форме партий, и в этом смысле существование «Единой России», как впрочем, и других думских группировок является скорее симуляцией политики, нежели политикой. Но политика всё больше заявляет о себе — в других формах и в других местах.


Борис Кагарлицкий
Источник: "Русский Журнал "