Лента: Общество

В новом тбилисском аэропорту все было чисто и почти все работало, как надо. Пограничники оказались вежливыми и безупречно говорили по-русски. Правда, анкеты выдавали только по-английски, но это тоже вполне соответствовало современному облику воздушных ворот суверенной страны. Визу можно было получить тут же, у паспортного контроля, причем для оплаты принимали и рубли, и даже кредитные карточки. В общем, почти Европа.

Увы, вскоре стало ясно, что у нынешней грузинской власти сил хватило аккурат на аэропорт, да и то — с трудом. В зале прилета меня встречали несколько активистов социал-демократической партии, один из которых совсем недавно работал в этом аэропорту. «Здесь у нас три раза крышу сносило», – сообщил он. «В каком смысле?», – уточнил я. «В буквальном», – услышал в ответ. В первый раз крыша не выдержала дождя, второй раз ветра – кто бы мог подумать, что в гористой Грузии бывает ветер? В третий раз еще что-то испортилось. Строительство аэропорта обошлось казне примерно в 52 миллиона долларов, из них около 15 миллионов потратили на крышу.

По мере приближения к городу мне открывался иной мир – с разбитыми дорогами, покосившимися зданиями и осыпающейся штукатуркой фасадов. Среди старых советских «Жигулей» и битых подержанных иномарок время от времени проплывали роскошные «Лексусы». Люди на тротуарах одеты неважно и, в основном, почему-то в черное. Хотя, честно говоря, здешняя уличная толпа показалась мне симпатичнее гламурной публики из московского центра.

Из окна гостиницы я увидел нагромождение домов старого города, между которыми то тут, то там виднелись купола церквей. Вдалеке сверкал сусальным золотом Святой Георгий. Это была вершина колонны, поставленной Церетели на месте памятника Ленину.

М. Саакашвили и грузинские олигархи любят позолоту, а также массивные конструкции из стекла зеленого «бутылочного» цвета. Такой была крыша аэропорта, похожим цветом удивил меня зеленовато-голубой застекленный мост, поставленный точно в центре исторического города, напротив резиденции президента. Видимо, чтобы, выглядывая из окон, он мог видеть не только обветшавшие фасады средневековых церквей, но и яркое пятно, символизирующее, видимо, модернизацию и инновации в грузинском варианте. Мост обошелся казне примерно в 60 миллионов долларов, вполне достаточная сумма, чтобы год платить зарплату всем учителям страны. Но учителей президент из окна своей резиденции не видит, а мост – вот он, радует глаз.

Помню, как мы восхищались когда-то фильмом Тенгиза Абуладзе «Покаяние», заканчивавшимся риторическим вопросом: зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?
Теперь ответ на вопрос получен, и самый буквальный. Дорога к построенному в 1990-е храму Святой Троицы представляла собой разбитую мостовую, полную луж и по обочинам заваленную мусором. Вдоль дороги, по которой шла толпа бедно одетых людей, теснились жалкие лавчонки, торгующие всякой мелочевкой. Многочисленные нищие вяло приставали к прохожим, не особенно надеясь на успех.

Еще одним украшением, которое подарил городу нынешний президент, является памятник жертвам «войн за территориальную целостность Грузии» — всех конфликтов с абхазами, осетинами и русскими. Памятник представляет собой огромный искривленный параллелепипед, покрытый табличками, где записаны имена погибших. Табличек сорок тысяч. «Но ведь не могло столько людей погибнуть», – ужасаюсь я. Конечно, нет. Тут большая часть мест – пустая. На будущее... Улицы с идеологически неправильными названиями, напоминающими про коммунизм и русскую оккупацию, по большей части переименованы.

Зато в Тбилиси есть теперь улица Джорджа Буша — короткая и пыльная, застроенная небольшими и неказистыми зданиями. Лучшего Буш и в самом деле не заслуживает.

Около десяти утра отключился интернет, усиливая ощущение оторванности от привычного московского мира. Я спустился в лобби, и сотрудник отеля меланхолично сообщил мне, что интернет не работает во всем здании. Я спросил, собираются ли они поломку исправлять. Он подтвердил, что да, но выглядело это не совсем убедительно. В офисе социал-демократов, куда я направился из гостиницы, связь со всемирной паутиной тоже отсутствовала. Часа через два выяснилось, что виной всему была какая-то старушка, которая на востоке Грузии копала яму и нашла провод. Этот провод она и перерубила, одним ударом лопаты лишив интернета всю Армению и значительную часть Грузии. «Это еще ничего, — комментировали тбилисцы. — Вот два года назад один сван себе дом строил, так он вышку высоковольтных передач взорвал. Тогда недели две перебои с электричеством были». Я успокоился. Ничего чрезвычайного, обычная жизнь. К вечеру интернет заработал.

Вскоре я выяснил, что город далеко не так беден, как показалось на первый взгляд. Если вам хочется наглядно почувствовать и в самом буквальном смысле увидеть разрыв между общественными классами — поезжайте в Тбилиси! Контраст бросается в глаза на двух противоположных сторонах улиц: рядом с полуразрушенным народным кварталом сияет свежей штукатуркой и евроремонтом квартал буржуазный. Здесь все, как на Западе. Ухоженные фасады, уютные кафе, бутики с одеждой лучших мировых марок. Эти магазины, правда, по большей части пусты. Буржуазии в Грузии мало. Гламурные кварталы оказываются совсем небольшими и кажутся не совсем настоящими, как домики Барби в натуральную величину.

Прогуливаясь между ухоженными зданиями, видим ресторан. У входа клетка, из которой важные фазаны пристально и неодобрительно разглядывают прохожих. Видимо, фейс-контроль. Шашлык здесь стоит 70 долларов. Возможно, зарезали того самого барана из Колхиды, с золотым руном. Молодой экономист Никуша по прозвищу «Маркс» объясняет устройство здешней жизни. Изрядная часть государственного бюджета — западные субсидии и дотации, но хватает как раз на поддержание самого государства. Деревня в основном кормит сама себя, да и то с трудом.

Советские табачные и чайные плантации заброшены. Хотя последние не особенно жалко — грузинский чай в СССР пили только из-за отсутствия чего-то лучшего. Зато в Грузии теперь выращивают киви и еще какие-то экзотические фрукты. Это – глобализация.

Власти надеются развивать туризм, в Тбилиси и Батуми строят хорошие новые гостиницы, реконструируют под отели старые дома. Только отели дорогие, а богатые туристы в бедную страну ехать как-то не сильно рвутся. Ещё есть батумский порт, работающий в основном на транзит — везут что-то в Армению, Азербайджан. И еще Грузия торгует металлоломом. Вот уже двадцать лет он занимает первое или второе место в экспорте республики. «Никто не может понять, как у нас металлолом не кончается», – сказали мне. У меня возникает смутное подозрение, что часть лома попадает сюда из России.

Война войной, а бизнес по расписанию. Несмотря на все конфликты и взаимные пропагандистские обвинения, именно российский капитал наиболее активно осваивает Грузию.

Правительство М. Саакашвили, твердо следуя неолиберальным учебникам, уверено, что все делает правильно. Надо привлечь иностранный капитал, создав «привлекательный инвестиционный климат». Для этого – платить людям как можно более низкие зарплаты, а с бизнеса брать как можно более низкие налоги. Если при этом часть страны будет голодать, дороги разваливаться, а наука и образование погибать, это не имеет никого значения, ибо рынок все равно рано или поздно решит все проблемы, уверен президент. Время от времени, впрочем, государство вспоминает о своем значении и строит что-нибудь выдающееся, какой-нибудь большой мост или здание, вроде дома, который сооружен в Батуми по собственному проекту М. Саакашвили. Дом, однако, стоит пустой, жить в нем оказалось невозможно. Впрочем, не все так плохо. Своими глазами видел дорогу на Мцхету, которая соответствовала лучшим европейским стандартам. Рядом с этой дорогой построен поселок для беженцев из Южной Осетии — ряды одинаковых бараков с красными и фиолетовыми крышами, напоминающие хорошо ухоженный концлагерь. Съехав с главной, построенной по евростандарту дороги, мы попали на проселок, вполне соответствующий стандартам русской глубинки.

Трудовое законодательство в Грузии — как раз такое, о каком у нас мечтают Михаил Прохоров и его коллеги из Российского союза промышленников и предпринимателей. Никаких следов советского трудового кодекса не осталось, работника можно уволить в любой момент без объяснения причин. Люди работают лишние часы: восьмичасового рабочего дня по факту уже нет. Когда принимали новые законы, народу объясняли, что они будут способствовать экономическому росту, динамизму, инновациям. И опять же, надо создавать для бизнеса благоприятный инвестиционный климат. Эта мантра повторяется снова и снова, но странным образом от многократного повторения заклинание не срабатывает. Нет, климат в Грузии, безусловно, создали, но инвестиций почему-то от этого больше не стало. Бизнесменам, конечно, приятно знать, что они могут любого работника в любой момент выкинуть за ворота, но для того, чтобы они вкладывали деньги, требуется что-то еще. Заботясь об инвестиционном климате, правительство не подумало, зачем вообще в обнищавшей стране с разрушенным внутренним рынком строить новые предприятия? Что они будут производить? Для кого, на какие рынки? В каких условиях? Можно, конечно, выпускать товары на экспорт, но тут требуется развитая и эффективная транспортная инфраструктура, которую, опять же, создает не рынок, а государство.

Итог всех усилий за несколько лет — одна обувная фабрика. Безработица официально достигла 17 процентов, по другим данным она гораздо больше. Причем не на несколько процентов, а раза в три. Власти большую часть безработных записывают в «самозанятых». Люди ведь копаются на огородах, иногда чем-то подрабатывают. Да и зачем безработных считать, пособий-то все равно нет.

Российские либералы восхищаются тем, как М. Саакашвили покончил с коррупцией в полицейском ведомстве. И новыми прозрачными зданиями, в которые он переселил стражей порядка.

Вообще-то далеко не во всех полицейских участках стены стеклянные, но несколько таких сооружений я действительно видел. В одном из них стекла были плотно закрыты занавесками. И не потому, что за этими шторами снова стали брать взятки и бить задержанных. Просто находиться в стеклянном доме при ярком солнце невыносимо. Да и психологически это не особо приятно. Что же касается взяток, то дело вовсе не в «прозрачности». В стране, где 300 долларов считается очень хорошей зарплатой, а доходы учителя колеблются между 50 и 70 долларами в месяц, полицейский офицер, не слишком утруждая себя, получает две тысячи «зеленых», начальник участка — 8 тысяч. «Прежние коррупционеры обходились нам дешевле», – ворчит тбилисский таксист.

Неолиберальный эксперимент проведен в Грузии в чистом виде, последовательно и бескомпромиссно. Результат можно видеть на улицах города, на разбитых мостовых, на лицах людей. «Всех ваших либералов, которые хвалят Саакашивли, переселить бы сюда, в Грузию», – бросает Никуша. Он получил среди знакомых прозвище «Маркс», потому что оказался единственным на весь курс, кто прочел «Капитал». И «Общую теорию» Кейнса тоже никто кроме него не читал. На экономическом факультете, объясняет Никуша, сегодня «могут подготовить очень хороших бухгалтеров». Большего неолиберальной Грузии и не требуется. Дискуссий нет, вырабатывать стратегию развития не надо, обсуждать нечего. Все вопросы уже решены – раз и навсегда.

Наука в принципе не нужна неолиберальному государству, ведь она не имеет никакого отношения к рынку. Исследовательские центры закрываются, а интеллигенция сетует на то, что страна становится все более провинциальной.

В советское время и грузинская культура, и наука имели в качестве своей внешней среды всю огромную страну, которая, несмотря на «железный занавес» и «холодную войну», развивались отнюдь не в изоляции от остального мира. Теперь Грузия, предоставленная сама себе, оказывается в культурном смысле все более изолированной. Политика вытеснения русского языка, последовательно проводимая сменяющими друг друга режимами, в сочетании с систематическим урезанием средств на образование, привела к тому, что «английский не выучили, а русский забыли».

Можно, конечно, переживать за русский язык, но еще больше оснований в такой ситуации беспокоиться о будущем именно грузинской культуры. В университетах нет нужных книг. Переводить всю необходимую литературу на грузинский — дорого. Английских книг не хватает, и они тоже в цене. Русских книг также становится все меньше, как и людей, способных их читать. Книжных магазинов осталось немного, а на полках мало литературы. Бросаются в глаза потрепанные корешки советского времени — грузинские и русские. Здесь нет никакой дискриминации — старые книги стоят на полках в тесном строю, как ветераны, держащие последнюю оборону.

Борьба с русским языком дополняется не менее последовательной борьбой против левой идеологии. Многие университетские преподаватели, специалисты, признанные и в России и на Западе, остаются без работы. Их взгляды не соответствуют новой господствующей идеологии. Зато немногие левые профессора, которые все еще преподают, становятся любимцами студентов, как лидер социал-демократов Гия Жоржолиани.

Несмотря на идеологические гонения, Тбилисский университет становится «цитаделью левых». И молодые активисты настроены все радикальнее. Студенческий протест начался и в Академии художеств. В противовес официальной системе преподавания молодежь создала собственную «Свободную мастерскую». «Мы, студенты академии, — гласит декларация мастерской, — сами возьмемся за формирование такой реальности, в которой наше стремление к знанию и творчеству максимально будет удовлетворено». В аварийном здании Академии, купеческом особняке XIX века, где остатки лепнины и дорогих обоев напоминают о былой роскоши, активисты мастерской захватили пустующее помещение и там работают. Выступая перед ними, я думал, что разговор пойдет об искусстве, о культурном процессе или, быть может, об образовании. Но очень скоро стали говорить о революции и социализме.

Арабские революции вызывают бурные дискуссии и огромный интерес. За последние годы Грузия восставала уже не раз, но всегда борьба заканчивалась перераспределением власти внутри элиты.
После «революции роз» низам общества стало только хуже, а очередная оппозиция, несколько раз выводившая народ на улицы, доверия не вызывает. Она — из той же обоймы, в ней такие же неолибералы. Стоит ли бросаться на полицейские дубинки ради того, чтобы сменить одних угнетателей на других?

В обществе постепенно зреет ощущение того, что перемены придут снизу, в тот момент, когда люди начнут организовываться сами, отстаивая свои социальные права и интересы. Вопрос не в том, будет ли у власти М. Саакашвили, а в том, как обеспечить работой тех, кто ее лишен, как восстановить образование и науку, как наладить отношения с Россией, помириться с абхазами и осетинами. «Грузии нужно социальное государство», – повторяет Гия Жоржолиани. И ресурсы для этого есть. Нет только политической воли — до тех пор, пока неолибералы остаются у власти.

…На единственном оппозиционном телеканале царит атмосфера безалаберной домашней непринужденности. Меня даже не гримируют перед камерой, просто сажают в студию и начинают разговаривать. В какой-то момент я замечаю, что камера уже включена — о чем даже не предупредили. Ведущий не столько спрашивает, сколько сам рассуждает, перескакивая с одной мысли на другую. Вот, арабы же смогли изменить ситуацию! Неужели мы хуже? У нас и у вас ведь все примерно одно и то же, правда? Неожиданно он прерывает свой спонтанный монолог и оборачивается ко мне: «Так как вы думаете, доберется к нам на Север верблюд демократии?»
Я думаю, что доберется. Верблюд – животное упрямое. И, между прочим, морозостойкое.


Борис Кагарлицкий – директор Института глобализации и социальных движений
Источник: "Столетие "