Лента: Общество

Не осознаваемая профессиональным сообществом, а поэтому и нерешаемая концептуальная драма российской экономики заключается, на мой взгляд, в том, что для нее не существует человека в качестве думающего, переживающего, планирующего свою деятельность разумного существа. Даже самые продвинутые эксперты из тех, к кому прислушивается власть, во всех ситуациях, когда они обращаются к сферам более широким, чем собственно хозяйственная деятельность, — принимают в расчет только политические, международные, правовые и некоторые социальные отношения. Все, что связано с многообразной, часто не фиксируемой, осмысленной жизнью людей, аналитики традиционно выносят за скобки. Ни культура, ни общественная психология, ни мораль практически ими не учитываются. Они в подавляющем большинстве случаев не принимают во внимание мотивационную, тем более мировоззренческую системы человека, связанные с производством и потреблением разного рода смыслов. Речь идет о ценностях, нормах, целях, запретах, стереотипах, мифах, моделях поведения — обо всем том, что, собственно, и составляет понятие «культура». Что определяет, наполняет содержанием человеческую практику.

Именно национальная культура проникает в каждый миллиметр нашей повседневности, пронизывает буквально все и вся. Игнорировать это отторгаемое профессионалами обстоятельство опасно для результативного развития страны в период начинающейся модернизации.

40 правительственных ведомств полтора года назад занимались созданием антикризисной программы. Долго ее готовили, многократно переписывали, в этом участвовали лучшие интеллектуальные силы, и наконец в марте 2009 года она была подписана премьер-министром. В ней 132 подробно описанных пункта в восьми разделах, но отсутствуют всего четыре понятия — «культура», «мировоззрение», «мораль», «средства массовой информации».

Для большинства экономистов как главных проектантов будущих состояний общества люди почти никогда не воспринимаются как живые — со своими страхами, надеждами, страданиями, привычками и индивидуальными представлениями о происходящем. Как можно не учитывать, что, согласно последним опросам, 59% граждан не доверяют друг другу, 78% считают, что доверять людям вообще не надо, а более 70% российских предпринимателей не подают в суды в ситуациях экономических споров, потому что не верят в их справедливость. Они большей частью, как принято это называть, договариваются «по понятиям». Михаил Прохоров как-то в программе Владимира Познера искренне удивился: как можно в нашей стране жить не «по понятиям»? (Эта тема, кстати, теоретически табуирована.)

Работники, признаем, учитываются скорее в качестве неких агрегированных участников хозяйственной деятельности. Их рассматривают чуть ли не под тем же углом и в том же контексте, что и другие экономические составляющие: банковские активы, производственные мощности, энергетические и иные ресурсы. Либо в качестве субъектов социальной опеки — получателей пенсии, стипендии, льгот, выплат. Как своего рода инвалидов.

С точки зрения большинства, в том числе и либеральных по своим взглядам экономистов, человек наделен несколькими важными, причем исключительно демографическими, характеристиками: пол, возраст, образование, место жительства, наличие семьи, собственности, качество здоровья и жилья. Внедемографические свойства «человеческого капитала» практически полностью игнорируются. Это не может не влиять на понимание природы многих экономических процессов, а следовательно, и на управление ими.

Каким бы парадоксальным это ни казалось, но, к примеру, плутовство и даже воровство в России в рамках моральных переоценок национальных культурных матриц, по сути, не считается преступлением. Конечно, с точки зрения закона и представлений о должном воровать — нехорошо. Но культура через тонкую систему запретов / разрешений не маркирует эту деятельность как недопустимую. В практическом поведении людей она не осуждает и взяточничество, как, впрочем, и коррупцию: около 40% россиян убеждены, что коррупция в российском устройстве экономических отношений помогает решать многие актуальные проблемы, а 51% вообще относятся к ней терпимо. У нее есть, видимо, свои позитивные функции в качестве довольно эффективного способа перебороть предельно формализованную, иначе не работающую систему, где требуется, к примеру, 304 дня для сбора документов на новое строительство, в то время как в Европе — 58 дней, а в США — всего 40. Другой пример. Каждый из 77 млн человек, занятых в народном хозяйстве Российской Федерации, знает о существовании зарплаты в конвертах — сегодня это 11% ВВП страны. «Так поступают благородные, думающие о нас работодатели», — скажет любой рабочий, инженер, офисный служащий. В продвинутых, преуспевающих обществах это немыслимо, в России же — в порядке вещей.

Жизнь как детище культуры, включая и ее экономическую составляющую, в нашей стране — семиотически чрезвычайно сложная система. Одновременно она существует на многих уровнях, спокойно совмещая, например, искреннюю любовь к родине… с тотальным неверием в нее, интенсивную работу… с желанием утащить со своего предприятия то, что там плохо лежит. Более половины всех экономических преступлений в нашей стране — ущерб тем самым организациям, на которых трудятся «попавшиеся» наемные работники. Здесь даже ребенок прекрасно знает, что реальная практика не соответствует тому, что зафиксировано в законах, их применении, в разного рода бумагах и документах, а говорят люди не то, что делают. Тем более — имеют в виду.

Не менее серьезная, можно сказать, тоже научно табуированная проблема, напрямую связанная с состоянием национальной культуры и, конечно же, влияющая на экономику, — качество морали. Российское общество в настоящее время довольно аморально: я имею в виду среди прочего не только зарегистрированную и латентную преступность, но и психологическую терпимость к насилию. Нашу нечувствительность к ценностным и поведенческим запретам, наплевательское отношение к человеческой личности, к самой жизни, к разного рода издевательствам над детьми. Стоящие за этим крайне неадекватные вызовам времени поведенческие модели не обсуждаются и не анализируются учеными, общественными деятелями, политиками. Как, впрочем, и природа распадающихся человеческих связей, отсутствие солидарности или благотворительности. По этому показателю Россия в этом году находится на 138−м месте из регистрируемых 153 стран.

Непрозрачность монополий, коррупция, плохое финансирование малого бизнеса и многое другое публично не связываются у нас с национальной культурой, реально действующими мотивациями, ментальностью. Культура ведь, по общему убеждению, касается только досуга, фольклора, памятников, высокого искусства и жизни его гениев. Но ведь очевидно, что недавние трагедии в пермском клубе «Хромая лошадь» или на Саяно-Шушенской ГЭС — в первую очередь культурного происхождения. За пару месяцев до тех августовских событий приборы зафиксировали, что в два раза увеличилась вибрация, а за два часа до катастрофы она была в пять раз выше допустимого. Никто не решился рассказать начальству о масштабных неприятностях и отключить агрегаты. В соответствии с культурным предписанием люди думали: «авось пронесет» — и погибли. У них сработали поведенческие запреты. Им казалось, что неправильно такой важный для бизнеса и политики объект отключать из-за «пустяков». Известно, что угольщики в Кузбассе закрывали телогрейками английские датчики, измеряющие объемы опасного превышения концентрации метана, чтобы не потерять работу. Они тоже погибли.

С начала 1990−х о культуре стали говорить исключительно как о специальной зоне деятельности. Спросите любого экономиста, политика, общественного деятеля: как вы понимаете культуру? Наверняка как нечто уникальное, замечательное, но отдельное от экономической практики, от проблем безопасности, семейных отношений, даже от мировоззрения. Тем более от представлений о том, что нужно делать завтра на работе, как вести себя с начальником, с гаишником, на политических выборах. Культура — это место, где, по мнению многих, продаются большей частью развлечения. Может быть, есть еще маленькое местечко для интеллектуальных усилий, но и оно — отдельное. Главная концептуальная коллизия модернизации России — разведение жизни и культуры, культуры и экономики.

Все понимают, что телевидение — основной сегодня институт управления страной. Не армия, не секретные службы, не правоохранительные органы. Его смотрят в нашей стране 105 млн человек в течение суток! Вся художественная культура даже близко не подходит по своему влиянию на массовую аудиторию. Для сравнения, интернет (по данным на начало 2010 года) занимает примерно в 24 раза меньше времени. Очевидно, что российские бизнесмены вовсе не намерены перепугать политическую власть, что с таким неконкурентоспособным качеством личности, который мы воспроизводим с середины 1990−х годов, невозможно идти в будущее. Не получится конкурировать с остальным миром. За какие-то 4 млрд долларов (0,3% ВВП), которые через рекламные бюджеты получают телеканалы, они, повреждая моральные скрепы общества, ухудшая качество человеческого капитала, наносят гигантский ущерб национальной экономике. Я имею в виду способность трудящихся моделировать будущее, их представления о жизни, отношениях, труде, творчестве. Откуда может взяться умная экономика, ведь для нее нужны сложные, рефлексирующие люди. Наши лидеры довольно часто говорят о человеке. Но это ведь не только предоставление кредитов в банках, квартир военным или молодежи, не только обеспечение школ компьютерами и автобусами.

Недавно один олигарх меня спросил: «Вот все говорят про Голливуд, а что это по деньгам?» Я ему рассказал, что не так много. Сборы от показа американских фильмов — это всего 21 млрд долларов от 35 млрд, которые сегодня собираются в кинотеатрах мира (без учета ТВ, DVD и интернета). В сравнении с другими отраслями это смешные деньги. Создавая 9% мирового кинопроизводства, американцы контролируют 65% всех сборов. Но это невероятно значимая и эффективная сфера создания символических продуктов. Распространяемую Голливудом культуру — модели поведения, ценности, отношения между людьми, взгляды, приоритеты, лидеров, моду — знает, за исключением Северной Кореи, Кубы, Ливана, каждая девочка и каждый мальчик в мире. Совокупный символический капитал, созданный кинопроизводством США, оценивается триллионами долларов.

Другой пример. Российские мужчины, умирают (мы на одном из первых мест по мужской смертности) не потому, что у нас плохая экология, здравоохранение, не только от пьянства или в результате несчастных случаев — обычно выделяют восемь главных причин. Но потому, что наши мужчины… подсознательно боятся жить. Причина: внутренние, напрямую не мотивированные страхи. В последние десятилетия у людей нет драйва для освоения реальности, преодоления ее трудностей и проблем. Нет необходимых им утопий, моделей будущего. Эти виртуальные обстоятельства не связаны с объемом западных инвестиций. Миллионам наших соотечественников не хватает проектных, продуктивных «картин мира». Культура не поставляет принимаемые обществом идеологические конструкции, элита не создает продуктивную массовую культуру.

В государственном стандарте по образованию написано прямо: «Школа должна обеспечить детей и подростков адекватными картинами мира». Какими? Год назад мы вместе с «Башкировой и партнерами» проводили социологическое исследование по заказу Института общественного проектирования. Опросили почти 2 тыс. человек в 100 населенных пунктах разной величины. Вывод: люди не имеют представления об основных вызовах времени. Население страны отстает на 30–40 лет по восприятию частной собственности, модернизации, оценке того, что произошло в 1990−е годы, по отношению к труду, успеху, интеллектуальной деятельности, Сталина, иностранцев. По поводу всего. Гигантские, десятилетиями измеряющиеся отставания. Работают «картины мира», созданные в 1970−е годы, а люди входят во второе десятилетие XXI века. Сталкиваясь с новыми драмами, они — советские, квазисоветские, транссоветские — часто не знают, что им делать, какое решение окажется правильным.

Один из главных, но нерефлексируемых кодов нашей культуры, по моему мнению, заключается в том, что она каким-то удивительным образом всячески избегает адекватных знаний сама по себе. Таково одно из таинств ее невероятной семиотической сложности. Иногда кажется, что это всем удобно. Многое у нас перемешано, перепутано, обменивается функциями. Важно пытаться ставить такие вопросы, которые смогут хотя бы некоторые концептуальные узлы попытаться развязать. Приучить, в частности, начальство не бояться самой разной, пусть и огорчительный информации. Когда знания неудобны, культурная матрица испытывает затруднения. Такой информацией трудно обладать, приходится на нее реагировать.

У российской элиты сегодня нет необходимой установки на проектирование выходов из разных проблемных ситуаций при существующем дефиците интеллектуальных ресурсов, взглядов, знаний, подходов. Проектная установка возникает либо в периоды больших подъемов, либо вдохновляющих утопий. Именно тогда появляются проектанты и строители. К сожалению, отсутствует драйв, необходимый для этого рода деятельности. Это невероятно сложная и быстро не решаемая проблема. Она еще даже не начала ставиться.

Я убежден, если экономисты не изменят своего отношения к «культуре в широком смысле» (Д. Медведев), к учету хотя бы некоторых мировоззренческих факторов человеческой деятельности, не перестанут воспринимать индивида только как предмет социальной опеки или политического манипулирования, не попытаются понять и скорректировать его многомерный мотивационный мир, наша страна не сможет развиваться. Ведь политики воспринимают экономику, культуру, человека, саму жизнь именно так, как это делают эксперты.


Даниил Дондурей, Главный редактор журнала «Искусство кино»
Источник: "Эксперт"