Лента: Общество

Как это обычно бывает, в день трагедии в московском метро звучали не только соболезнования семьям погибших, но и версии случившегося. Основной версией официально объявлена северокавказская. Бросается в глаза, что на Северном Кавказе убивают в основном сотрудников силовых структур, а в Москве убили мирных жителей. Поэтому очень хотелось бы рассчитывать на действительно исчерпывающее расследование.

Если северокавказская террористическая версия получит окончательное подтверждение, это станет страшным напоминанием для тех, кто считает, что проблема Кавказа в России решена. Для тех, кто верит телевизионным картинкам о торжестве мира и стабильности, кто уверен, что разбираться в сложных кавказских именах и еще более сложных реалиях—обременительно для обыкновенного обывателя.

38 обыкновенных обывателей отправились в понедельник утром на работу, а попали на войну и погибли на ней. Увы, неожиданностью это мог бы назвать только тот, кого официальная пропаганда о наступлении мира на Северном Кавказе начисто отучила анализировать происходящее.

Любая страна, на территории которой есть радикальный вооруженный ислам, должна быть готова к событиям такого рода постоянно. Увы, Россия—именно такая страна. Но российское общественное мнение настолько усыплено ежедневными сообщениями о торжестве правопорядка на Северном Кавказе и одновременно настолько устало от исходящего с этой территории негатива, что для многих в этот понедельник стало открытием: оказывается, мы все еще воюем. Оказывается, это не только в далеких и непонятных северокавказских селах могут быть перестрелки силовиков с боевиками. Оказывается, с этой войной можно встретиться лицом к лицу, привычно сев по дороге на работу в вагон московского метро.

Прежде всего это означает, что меры, принятые за шесть лет, минувшие с момента последнего подобного теракта, оказались недостаточными или неадекватными. А успехи, которыми в последние несколько недель особенно часто хвалились представители силовых структур, совершенно не гарантируют безопасности мирных жителей.

Уничтожение Саида Бурятского или Анзора Астемирова выглядит как победа только до тех пор, пока не выясняется, что их смерть абсолютно не мешает кому-то другому послать в московское метро смертников и убить несколько десятков людей, считавших себя абсолютно непричастными к происходящему на далеком от Москвы Северном Кавказе. Но в том-то и дело, что расстояние гораздо меньше, чем кажется, а мы, большинство жителей страны, даже не знаем толком, что там происходит.

Теракт в метро вдвойне страшен тем, что он молчалив и анонимен. Молчалив, потому что смертники взорвались, не выдвигая никаких требований. Анонимен, потому что спецслужбы несколько лет аккуратно извещали нас о регулярном уничтожении лидеров северокавказского подполья. Почти все имена, бывшие на слуху, вычеркнуты из списков живых. Но оказалось, что это отнюдь не панацея. На их место пришел кто-то, кто подготовил и провел боевую операцию в центре Москвы. Хотя казалось, что после печальных уроков «Норд-Оста», метро «Автозаводская», двух самолетов из Домодедово и метро «Рижская» вполне достаточно, чтобы исключить такую возможность навсегда. Оказалось, что в сети безопасности, которую силовики плели в течение всего последнего десятилетия, имея на руках абсолютный карт-бланш руководства страны, по-прежнему зияют дыры. Бюджетных миллиардов, выделенных на борьбу с терроризмом, не хватило для того, чтобы надежно обеспечить даже безопасность столицы.

Казалось бы, это само по себе подразумевает оргвыводы. Но и призыв сделать оргвыводы натыкается на негодование: увольнять сейчас ответственных генералов и чиновников—значит идти на поводу у террористов. Те, кто требует такого, «раскачивают лодку» и сами становятся чуть ли не пособниками боевиков—с точки зрения властей, именно так должна выглядеть общественная консолидация перед лицом террористической угрозы.

Между тем консолидация общества (а не собрание бюджетников и членов щедро финансируемых лояльных молодежных союзов под лозунгом противостояния терроризму) становится весьма проблематичной. В частности, потому, что в результате многолетней целенаправленной пропагандистской работы очень мало кто разбирается, что в действительности происходит на Северном Кавказе.

А на Северном Кавказе давно и интенсивно идет диверсионная война. Она очень сильно отличается от той, что была в Чечне в 1994--1996 годах. Тогда часть этнической группы сражалась за политическую независимость от России. Сейчас речь идет примерно о том же самом, но под другим знаменем: боевики хотят не суверенную Чеченскую Республику, а шариатский эмират Кавказ. Если бы мы не отучились слушать кого бы то ни было, кроме официальных пропагандистов, мы бы знали, что самопровозглашенный эмир Кавказа Доку Умаров регулярно сообщает, как он намерен освободить от русской оккупации Краснодарский край и Ставрополье. Как растет до десятков тысяч численность его единомышленников. Как они готовы идти в бой на всей территории противника, значит, в том числе и в московском метро.

На самом деле сторонников Доку Умарова категорическое меньшинство. Огромная часть жителей Северного Кавказа хотела бы жить в нормальной светской и демократической России, растить детей и зарабатывать деньги. Они знать не хотят ни о каком эмирате Кавказ, даже несмотря на то, что за последние полтора десятилетия по очень многим из них прокатилась российская репрессивная машина.

Вчера уполномоченный по правам человека в Чечне Нурди Нухажиев попросил не отождествлять смертников с какими бы то ни было регионами, этническими и конфессиональными группами. Мотивация г-на Нухажиева понятна: официально считается, что ислам—религия мира, что воюют за эмират Кавказ с оружием в руках одни «шайтаны» и отморозки, что обвинять всю этническую группу или даже весь Кавказский регион за преступление нескольких человек некорректно.

Тем не менее отрицать, что на Северном Кавказе идет именно религиозная война, значит серьезно грешить против истины. Об этом лучше других известно близким сторонникам президента Чечни Рамзана Кадырова и ему самому: в 1999 году его семья вступила в войну с теми, кто пытался насадить в Чечне нетрадиционную для нее форму ислама. Сам Рамзан Кадыров неоднократно говорил, что потерял в этой войне несколько сотен родственников и друзей. Война эта продолжается, поскольку, как вчера заметил сам чеченский президент, «одними уговорами искоренить зло невозможно».

Проблема в том, что эти тонкости про религиозную войну почти никому не известны. Для огромного количества людей враг после теракта ассоциируется не с кучкой вооруженных радикалов, а с любыми выходцами с Северного Кавказа. В том числе с теми, кто просто привез на рынок картошку. Любые попытки официальных лиц с самого Северного Кавказа и из Москвы призвать к этнической терпимости многими воспринимаются как ложь и лишний раздражитель. Наоборот, любая реакция, направленная на поражение Северного Кавказа в правах, будет воспринята с одобрением. Хотя именно это и есть путь к распаду страны—не обязательно территориальному, но общественному и нравственному. Всплеск этнической и конфессиональной нетерпимости практически неизбежен: кавказцев и мусульман будут избегать, бояться, а возможно, и преследовать. Кто бы ни стоял за организацией взрывов, какие бы цели ни преследовал, если этот маховик раскрутится, результат будет гораздо страшнее итогов минувшего понедельника.

Уже почти не остается сомнений в том, что если бы вопрос об отделении Северного Кавказа был поставлен на референдум, значительное количество людей, не живущих на Северном Кавказе, поддержали бы эту идею. Потому что идея «высокого забора» абсолютно естественно приходит в голову в ситуации, когда даже многолетние усилия военных и спецслужб не приводят к решению проблемы. При том что «за забором» осталось бы несколько сотен тысяч этнических русских, которых на самом деле некому «прикрыть». Даже русские беженцы, покинувшие Кавказ в начале 1990-х годов, зачастую до сих пор живут в жалких общежитиях и враждебно воспринимаются местным населением. При том, что подавляющее большинство коренных жителей Кавказа в принципе против отделения и не имеет никакого отношения к терактам и террористам.

Мировой опыт ответа на теракты вообще знает не так уж много способов реагирования. Первым делом обращаются, как правило, к эскалации применения силы, но это лишь увеличивает уровень взаимного насилия. Кроме того, практикуется строительство заборов и ограничение демократических прав в пользу усиления безопасности. Но забор—это распад. А усиление безопасности в условиях, когда сто рублей способны решить любую проблему с документами при возникновении вопросов у сотрудника милиции, выглядит фикцией.

Получается, что о собственной целостности и безопасности может позаботиться только само общество, но оно спит, и любая попытка проснуться воспринимается властями как угроза пострашнее смертников в метро: достаточно взглянуть на милицейское оцепление у «Маяковской» в дни малолюдных мероприятий демократической оппозиции.


Иван Сухов
Источник: "Время новостей"