Лента: Общество

При чтении полемических статей по поводу введения в школьную программу «Основ православной культуры» нельзя не удивляться тому, насколько по-разному сторонники и противники этого курса интерпретируют одни и те же события. Порою даже кажется, что живут они в разных странах и описывают разные реалии. Апеллируя к историческому опыту, сторонники религиозного образования говорят о том, что школа в России была православной и ее разрушение привело к созданию суррогатной культуры с искусственными коммунистическими ритуалами и атеистическим вероучением. Защитники противоположной точки зрения напоминают своим читателям, что из семинарий вышло немало революционеров, а на уроках Закона Божия гимназисты читали под партами отнюдь не благочестивые сочинения. При этом приверженцы обеих позиций ссылаются на многочисленные мемуарные свидетельства, и их рассуждения не производят впечатления явной натяжки.

Перенесение проблем, которые волнуют нас сегодня, в прошлое — очень эффектный полемический прием. В прошлом мы ищем единомышленников и из огромного множества свидетельств выбираем то, что соответствует нашим убеждениям. Но наши оппоненты поступают точно так же. И в результате деятели прошлого становятся активными участниками современных споров. Никакого насилия над материалом при этом не происходит, поскольку общественная полемика (как и гражданская война) предполагает, что у каждой стороны своя правда. И при чтении мемуаров несложно отыскать как свидетельства того, что этот предмет необходим, так и того, что его следовало исключить из школьной программы.

При чтении материалов предреволюционных дискуссий постоянно поражаешься тому, что за прошедшие 90 лет аргументы защитников обеих позиций ничуть не изменились. Единственное различие заключается в том, что реформаторы и консерваторы поменялись ролями. В начале XX века реформаторами были противники Закона Божия (они разрушали сложившуюся традицию, при которой школа давала элементарное религиозное воспитание). А в начале XXI века сторонники светской школы выступают с консервативных позиций, причем роль реформаторов, ниспровергающих советскую традицию атеистического воспитания, взяли на себя защитники «Основ православной культуры».

I

Пока православие было государственной религией, вопрос о том, должен ли Закон Божий входить в число обязательных школьных предметов, не стоял. «Вневероисповедного состояния» российские законы не предусматривали, поэтому, по крайней мере теоретически, каждый ребенок должен был изучать в школе основы вероучения той конфессии, к которой принадлежала его семья. Неправославным гражданам Империи Закон Божий преподавался в соответствии с их вероучением. Для иудеев, католиков, евангелистов или мусульман приглашались специальные учителя [2] . Школьные правила требовали, чтобы вероучительные дисциплины преподавались неправославным в те же часы, когда православные изучают Закон Божий: «В тех земских школах... в коих будут обучаться дети татар-магометан, разрешено допустить для них преподавание магометанского вероучения, но с тем, чтобы обучение сему предмету производилось в отдельных от классов помещениях и в часы, определенные по классному расписанию для Закона Божия ученикам православного исповедания» [3] .

После Февральской революции ситуация резко изменилась. Постановление Временного правительства «О свободе совести» от 14 июля 1917 года гарантировало гражданам России, что «пользование гражданскими и политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию, и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждения в делах веры» [4] . О том, что граждане России могут не исповедовать никакой религии, в этом документе прямо не говорится, но подразумевается, поскольку отдельный параграф (№ 8) посвящен ведению актов гражданского состояния лиц, «не принадлежащих ни к какому вероисповеданию» [5] . Допущение вневероисповедного состояния означало, что в школе может появиться учащийся, семья которого не исповедует никакой религии. Требовалось решить, чем такой ребенок будет заниматься в часы, отведенные на преподавание Закона Божия.

Следствием этого было принятие Государственным комитетом при Министерстве народного просвещения «Временного положения о преподавании Закона Божия». Согласно этому документу во всех заведениях, кроме высших, должна быть обеспечена возможность обучения Закону Божьему. Но одновременно с этим частные лица и организации получали право открывать учебные заведения, в которых Закон Божий вообще не преподавался [6] . 23 сентября «Вестник Временного правительства» поместил информацию о новом законопроекте, подготовленном министром народного просвещения А. А. Мануиловым. Этот документ был направлен на приведение учебного процесса в соответствие с требованием постановления «О свободе совести». Согласно этому законопроекту, в школе должны были появиться ученики, которые не изучали вероучительных дисциплин: «От обязательного обучения закону веры, — говорилось в этом проекте, — освобождаются те из учащихся, которые признаны... не принадлежащими ни к одной вере. От обучения закону своей веры освобождаются также те из учащихся... заботы о религиозном воспитании коих будут приняты на себя их родителями или опекунами, согласно сделанному последними письменному заявлению» [7] . А детям, достигшим 14-летнего возраста, проект представлял право самостоятельно определять свое отношение к религии. Они могли изменить свое вероисповедное состояние и тем самым отказаться от дальнейшего изучения вероучительных дисциплин. Право 14-летних учеников самостоятельно определять свое отношение к Закону Божию вытекало из постановления «О свободе совести», согласно которому достигшие 14 лет граждане России могли самостоятельно определять свое отношение к религии. Таким образом, проекты Министерства народного просвещения лишь конкретизировали постановление Временного правительства «О свободе совести», позволявшего гражданам России не принадлежать ни к какому вероисповеданию. Единственным нововведением «Временного положения» и проекта Министерства народного просвещения было то, что они допускали открытие школ, в которых Закон Божий вообще не преподавался.

II

Если постановление Временного правительства «О свободе совести» имело общий характер, то решения Министерства народного просвещения, касающиеся преподавания Закона Божия, влияли на повседневную жизнь многих людей. Изменение статуса этой школьной дисциплины активно обсуждали на съездах и собраниях не только законоучители, но и родители учащихся. Как известно, Закон Божий не относился к числу предметов, любимых школьниками. Весьма показательными в этом отношении являются результаты опроса, проведенного в 1912 году учителем начальной школы Логгином Кравченко [8] . В его классе из 30 учащихся Закон Божий любили 5 человек, диктанты — 10, славянское чтение и арифметику — 14, чтение — 17, географию — 24, а пение и рисование — весь класс. И тем не менее к отмене Закона Божьего отрицательно отнеслись и учащиеся, и их родители. Возникшие после Февральской революции родительские комитеты дружно выступили в защиту этого предмета. На Всероссийском родительском съезде (он работал в Москве с 7 по 10 августа 1917 года) были приняты следующие резолюции:

«1. Признавая, что христианство есть источник мировой культуры и великая сила, гуманизирующая и облагораживающая человека, что вся жизнь нашего отечества созидалась и утверждалась в единении с Православной церковью, что безрелигиозная жизнь может повлечь за собою духовное вырождение подрастающего поколения, ...Всероссийский родительский съезд полагает, что изучение Закона Божия, при условии коренной реформы его преподавания, в обновленной демократической школе должно быть признано обязательным для всех учащихся, сообразно религии и вероисповеданию каждого, и поставлено в одинаковые внешние условия со всеми главными предметами школьного курса. Для тех же учащихся, кои сами по себе или их родители осуществили на основании закона о свободе совести право выхода из своего прежнего религиозного состояния и право непринадлежности ни к одной из существующих религий, изучение Закона Божия необязательно.

2.Признавая установленный в новом законе о свободе совести 14-летний возраст для осуществления прав на религиозное самоопределение совершенно несоответствующим психическим и физиологическим особенностям отрочества, Всероссийский родительский съезд постановляет немедленно обратиться к Временному правительству с настойчивой просьбой пересмотреть в спешном порядке упомянутый закон в смысле перенесения вышеуказанного срока на 17-летний возраст.

3.Секция по религиозно-нравственному образованию и воспитанию выражает пожелание, чтобы в преподаватели Закона Божия в средних учебных заведениях были допускаемы наравне с лицами духовного звания и миряне, стоящие на одинаковом уровне специального богословского образования с первыми» [9] .

Протестовали против отмены Закона Божия и участники проходивших в 1917 году съездов духовенства и мирян. Для того чтобы представить себе, что происходило на этих съездах, приведем выдержку из рапорта епископа Пахомия (Кедрова) о работе Черниговского епархиального съезда [10] :

«Второй чрезвычайный епархиальный съезд духовенства и мирян вверенной мне епархии, происходивший с 9 по 11 августа сего года, между прочим, по вопросу о постановке Закона Божия в школе, вынес следующую резолюцию: “С чувством жгучего стыда за русское христианское государство, с тяжелой болью за подрастающее поколение как оплот лучшего будущего обновляемой России, и с живой ревностью о правде Божией, как основе благоденствия, мира и счастья жизни человеческой, съезд клира и мирян узнал о том, что преподавание Закона Божия для наших детей в школах всех типов Министерством народного просвещения признается необязательным с объявлением свободы выбора исповедания своей веры. <...>

Исходя из того положения, что религиозное чувство есть основное свойство души человеческой... Съезд с полным убеждением выносит следующие постановления:

1) Закон Божий как предмет просветительно-воспитательный обязателен для преподавания в школах всех типов.

2) Самое преподавание Закона Божия, программы и учебники должны быть преобразованы на началах разумной веры и живой любви к Богу...

3) Закон Божий как изложение правды Господней должен быть чужд сухости, отвлеченности, безжизненности и затуманенности лукавыми измышлениями человеческого разума... <...>

6) При преподавании Закона Божия нужно главным образом выявлять положительное, основное учение Христа и Церкви, а не заниматься изучением отрицательных учений...<...>

10) Главная задача Закона Божия в его преподавании — облагородить человека через просвещение ума светом Христова учения, <укрепить> волю силою духа Святого и очистить сердца любовью к Богу как к Отцу.

11) Задача законоучителя — привести ученика своего ко Христу, как некогда привела самарянка своих соседей к Мессии. <...>

14) Законоучитель получает содержание от казны, так как служит и государству, образовывая и воспитывая разумных и честных граждан».


III

Вопрос о преподавании Закона Божия волновал очень многих, и Поместный cобор, начавший работу 15 августа 1917 года, не мог не откликнуться на эту проблему. Собор создал особый отдел, который должен был рассматривать вопросы, касающиеся преподавания Закона Божия. Об интересе членов Собора к этой проблеме свидетельствует тот факт, что по количеству членов Собора, пожелавших здесь работать, Отдел о преподавании Закона Божия оказался на 6-м (из 19) месте.

В адрес Собора приходили многочисленные протесты против отмены преподавания Закона Божия (те, кто поддерживали действия Временного правительства, адресовали свои письма не Собору, а различным правительственным учреждениям). После того как некоторые письма были зачитаны на втором заседании Отдела, у его членов возникло ощущение, что Собор, пользуясь всенародной поддержкой, в состоянии реально противостоять решениям Временного правительства. На этом же заседании были сформулированы вопросы, на которые следовало дать ответ. Эти вопросы выглядели так:

«1. Должен ли быть Закон Божий в государственной школе для православных обязательным и главным предметом при всяких условиях школьной жизни по всей России.

2. Должен ли законоучитель пользоваться одинаковыми правами с другими преподавателями государственной школы и одинаковым с ними содержанием.

3. Должны ли родители иметь право не обучать своих детей Закону Божию в государственной школе, в случае, если бы отдельные представители их пожелали этого.

4. Необходимо ли изменить в законе о свободе совести возраст для перехода из одного исповедания в другое с 14 на 17 лет.

5. Должно ли быть право (согласно закону о свободе совести) и у кого открывать учебные заведения без Закона Божия (совершенно светские в плане наук)» [11] .

Судя по протоколам [12] , работа Отдела особой четкостью не отличалась. Это было связано с тем, что положение в стране менялось настолько быстро, что Отдел не успевал подстраиваться к новой ситуации и адекватно оценивать происходящие перемены. Большинство членов Отдела полагало, что государство само заинтересовано в сохранении Закона Божия в школе, поскольку ему нужны нравственные граждане. На заседаниях Отдела говорилось о том, что преподавание Закона Божия ни в коей мере не противоречит свободе совести. Учение Христа должен знать любой образованный человек. Законоучитель лишь дает информацию, а не принуждает учащихся принять православное вероучение. Другие ораторы, ратуя за сохранение Закона Божия в средней школе, не считали правильным принуждать школьников изучать этот предмет вопреки желанию родителей. А чтобы такие ученики не выходили из школы совершенно незнакомыми с христианским учением, им следует рассказывать о христианстве в связи с историей философских учений [13] . Противники этой идеи указывали на то, что необязательный предмет школьники посещать не будут.

Предметом дискуссии становились не только проблемы статуса Закона Божия в школе, но и вопрос о том, проект какого документа должен подготовить Отдел. Одни считали, что следует составить альтернативный законопроект и представить его Временному правительству, а другие указывали на то, что «Временное положение о преподавании Закона Божия» хорошо известно обществу, поэтому Собор должен высказаться по поводу именно этих постановлений. Выработкой альтернативного положения о Законе Божьем в школе планировали заняться позднее. В конце концов было принято компромиссное решение и Отдел начал готовить протест против «Временного положения», но не в виде декларации, а с подробной мотивировкой, что давало возможность использовать эти материалы в будущем при подготовке альтернативного законопроекта.

В числе причин, по которым не следует отменять преподавание Закона Божия, были указаны следующие: «1) Христианство является основой мировой культуры, определяющей моральное, эстетическое и научное развитие человечества, поэтому знакомство с христианским вероучением необходимо любому образованному человеку; 2) безрелигиозное воспитание приводит общество к духовному разложению; 3) христианство имеет для русского народа огромное национально-историческое значение; 4) школьное воспитание должно быть всесторонним и гармоничным, и ограничиваться лишь рациональными способами познания мира не стоит; 5) религиозное воспитание отвечает естественной потребности детской души, и лишить ребенка вероучительных дисциплин будет насилием над его духовной природой; 6) школьный возраст наиболее удобен для религиозного образования и воспитания; 7) в 14 лет ребенок не может решать вопроса о своей конфессиональной принадлежности, поскольку переходный возраст — не самая подходящая пора для такого решения; 8) многие проблемы можно решить, изменив положение законоучителя в школе; 9) отмена преподавания Закона Божия до созыва Учредительного собрания юридически незаконна; 10) эта мера является антидемократической, поскольку не считается с мнением православного населения, которое высказывается за сохранение этой дисциплины» [14] .

Надо сказать, что многим членам Отдела эти аргументы казались не особенно убедительными: «Все доводы и рассуждения отдела, — говорил на заседании Отдела свящ. А. П. Масальский, — не производят впечатления, тогда как яркая речь противника Закона Божия на одном учительском съезде увлекла всех участников съезда, несмотря на все речи защитников. Противники Закона Божия очень выдвигают мысль, что обязательное обучение ему нарушает свободу совести: у нас об этом сказано мало» [15] .

Много споров вызвал вопрос о том, должны ли посещать уроки Закона Божия дети, чьи родители объявили о том, что они больше не являются православными. По мнению одних членов Отдела, в вопросах веры школа не должна вступать в конфликт с волей родителей: «Школа не может проводить опеку над родителями, — говорил А. Ф. Гораин. — Закон Божий не только предмет обучения, а и воспитания; ученик впитывает с ним вероисповедные понятия, поэтому родители имеют право не обучать ребенка Закону Божию, в случае выхода их из Православной Церкви» [16] . Другие же члены Отдела настаивали на том, что Закон Божий должен оставаться общеобязательным предметом. Так, по мнению Н. И. Троицкого, этот предмет должны учить и евреи, и мусульмане, и православные, и католики, и протестанты, и старообрядцы, и сектанты, и лица вневероисповедного состояния: «Еврей или христианин, православный, католик или лютеранин, раскольник или сектант, или даже “состоящий вне религий”, если они граждане России, то они тем самым обязаны знать ее “исповедание” — религиозную веру и основанное на ней нравственное и государственное законодательство, а вместе и ее историческую жизнь, в основе которой всегда лежало это законодательство христианское, а в быту и воспитании самого народа русского, зиждителя своей государственности, было начало православно-церковное. Такое знание существенно необходимо для взаимного понимания всех граждан России; а это столь же необходимо для взаимных добрых отношений при постоянном их общении, при неизбежном сожительстве, чтобы оно было... чуждо всякой ненависти и проникнуто взаимным доверием. Ведь мы не желаем и не стремимся навязать кому бы то ни было своего исповедания для его личной жизни, но требуем знания оного для полного образования и государственного мирного сожительства» [17] .

Для того чтобы преподавание христианского вероучения не противоречило свободе совести, И. Ф. Иорданский предложил придать Закону Божию статус гуманитарной дисциплины. Это означало, что преподавание этого предмета не обязывает учеников принимать участие в богослужении [18] . Однако это предложение вызвало протест архиепископа Кирилла (Смирнова), который считал, что такое нецерковное преподавание Закона Божьего произведет соблазн [19] .

Из двух проектов определения (один из них был составлен протоиереем Е. З. Капраловым, а другой — протоиереем Н. М. Боголюбовым) Отдел остановился на проекте Е. З. Капралова как более объективном и менее полемичном. Этот проект требовал, чтобы во всех учебных заведениях, где учатся дети православных родителей, преподавание Закона Божия было поставлено в одинаковые условия со всеми другими предметами школьного курса. Проект предусматривал отмену установленной законом нормы, позволяющей в 14-летнем возрасте менять конфессию или же объявлять себя человеком нерелигиозным. Прекратить изучение Закона Божия учащиеся могли бы лишь при оставлении ими православия в связи с выходом из православия их родителей [20] .

Отвергнутый Отделом проект Н. М. Боголюбова [21] исходил из того, что решения Временного правительства предполагают не запрет преподавания Закона Божия, а превращение его в необязательный предмет. Большинство членов Собора считали эту идею ошибочной, поскольку государственная политика была направлена именно на постепенное вытеснение вероучительных дисциплин из общеобразовательной школы: «Отдел имел в виду, — говорил архиеп. Кирилл (Смирнов), — не только закон 14 июля, но всю совокупность современных условий, тот ветер, который начинает ныне дуть. И Государственный комитет, и социалистическая печать, и отдельные представители педагогических организаций спешат использовать этот закон в смысле создания такого положения, которым Закон Божий низводится на степень необязательного предмета. Но те, кто преподавал Закон Божий или кто сам имел детей, знают, что значит необязательное преподавание Закона Божия. Это скрытый прием, направленный к полному устранению его из школы, и было высказано предположение прямо исключить его из школы» [22] . Эти слова были сказаны 23 сентября (6 октября) 1917 года, когда до большевистской революции оставалось чуть более месяца. Так что архиепископ Кирилл вполне точно почувствовал «ветер, который начинает ныне дуть».

Подготовленные Отделами проекты соборных определений передавались на обсуждение пленарных заседаний Собора.

IV

При обсуждении определения «О преподавании Закона Божия» члены Собора исходили из того, что Собор говорит от лица «115 миллионов православного русского народа» [23] , поэтому государство должно считаться с его голосом. В зачитанном протоиереем Е. З. Капраловым докладе (так в соборном делопроизводстве назывались подготовленные отделами проекты) Отдела о преподавании Закона Божия было четко сформулировано, что интересы государства и интересы Церкви могут и не совпадать, но Церковь должна не только защищать интересы верующих, но и требовать, чтобы государство их учитывало: «Православно-русская Церковь может понимать закон о свободе совести... только как акт, которым государство желает выразить свое глубокое уважение к неотъемлемому праву каждого своего члена на религиозное самоопределение. С тем вместе Церковь, соблюдая вечные интересы верных своих чад, хранит убеждение, что закон этот в практическом своем осуществлении должен быть всесторонне справедлив, не только справедлив по отношению к лицам, потерявшим религиозную веру, но и к лицам верующим» [24] .

При обсуждении вопроса о возрасте, в котором молодой человек может менять вероисповедание, А. Ф. Одарченко указал на то, что 14-летний возраст противоречит не только церковным, но и гражданским законам: «Закон о свободе совести в вопросе о возрасте находится в коренном противоречии и с гражданским и с уголовным законом. 14-летний возраст в гражданском законе не имеет серьезного значения, а есть 17-летний, когда кончается опека. Но даже и 17-летний возраст по гражданскому праву не дает полной дееспособности» [25] .

Нужно сказать, что предложенный Отделом проект критиковался как слева, так и справа. Некоторые члены Собора полагали, что законопроект Государственного комитета был истолкован Собором произвольно и что соборное определение только скомпрометирует Собор в глазах общества. Наиболее резко это мнение высказал Д. А. Олсуфьев, считавший позицию авторов проекта соборного определения уязвимой и слабо аргументированной: «Если мы говорим, что необходимо обязательное преподавание Закона Божия в школе, так как он составляет существенный элемент религиозного воспитания и имеет высокое культурное значение, то богослужение имеет еще более высокое воспитательное значение. Но обязательное посещение богослужения... вопрос спорный. Мы знаем, во что обращается и к каким результатам приводит обязательное посещение богослужения» [26] . Критики справа упрекали Собор в нерешительности и неготовности противостоять антицерковным действиям правительства [27] .

В обсуждении этого закона принимал участие и С. А. Котляревский, который являлся и членом Собора, и членом Временного правительства. По его словам, идея, что Закон Божий не будет преподаваться в школах, возникла в Государственном комитете по народному образованию еще до того, как был опубликован Закон о свободе совести. По мнению Комитета, Закон Божий мог бы преподаваться в школах лишь по особому желанию родителей. Сам С. А. Котляревский полагал, что этот вопрос лежит вне компетенции Временного правительства и должен быть отложен до созыва Учредительного собрания: «Всякое радикальное решение вопроса о преподавании Закона Божия было бы предвосхищением прав Учредительного собрания. Если общий вопрос об отделении Церкви от государства не вправе решить государственная власть до Учредительного собрания, то секуляризация школы явилась бы тоже предвосхищением прав Учредительного собрания» [28] .

В конце концов проект Отдела был утвержден без существенных изменений:

«1) Во всех светских, как государственных, так и частных школах — низших, средних и высших, где есть учащиеся православного исповедания, преподавание Закона Божия в качестве обязательного предмета должно быть поставлено в одинаковые условия со всеми главными предметами учебного курса.

2) Установленный в законе 14 июля 1917 года о свободе совести четырнадцатилетний возраст для перемены вероисповедания или признания себя не принадлежащим ни к какой вере, а следовательно и для прекращения изучения Закона Божия в школе, представляется слишком юным, так как не обеспечивает надлежащей зрелости суждения ввиду душевных и телесных особенностей отрочества, и потому упомянутое постановление о возрасте подлежит немедленной отмене в законодательном порядке.

3) Переход из одного исповедания в другое, а также и признание себя не принадлежащим ни к какой вере не могут быть осуществляемы учащимися во время пребывания их в низшей и средней школе.

4) Учащиеся средней и низшей школы могут прекратить изучение Закона Божия только при оставлении ими православия в связи с выходом из православия их родителей.

5) Православный законоучитель служит делу просвещения и воспитания в такой же и даже в большей мере, чем прочие преподаватели других обязательных предметов, и посему пользуются всеми правами государственной службы» [29] .

Нужно сказать, что по отношению к преподаванию Закона Божьего Временное правительство не настаивало на своей позиции. А. Ф. Керенский на встрече с членами Собора сказал, что правительство готово к поиску компромисса (в вопросе о передаче всех церковных школ в ведение Министерства народного просвещения Керенский на уступки не шел). Однако эта беседа происходила 11 октября 1917 года, т. е. за две недели до большевистской революции, а потому не имела никаких последствий.

Судя по всему, члены Собора не отдавали себе отчета в том, что Закон Божий может быть действительно изгнан из школы. Происходящие политические события казались недоразумением, которое в ближайшее время так или иначе разрешится. Прекратив обсуждение вопросов преподавания Закона Божия, Отдел открыл в здании Московской духовной семинарии законоучительский кабинет, в котором все желающие могли ознакомиться с современными пособиями по этому предмету. Судя по дневниковой записи одного из членов Собора, представленные здесь материалы вызывали большой интерес: «Когда я вошел в кабинет, то там находилось несколько духовных и светских лиц; одни сидели за столами и читали, другие переходили от одной книги к другой; те отмечают в записную книжку интересные книги, иные рассматривают картины, альбомы, ученические работы. Если Бог поможет возвратиться в Сухум, то непременно нужно будет устроить законоучительский кабинет» [30] .

Эта дневниковая запись была сделана 12 (25) февраля 1918 года, т. е. уже после того, как Декрет об отделении Церкви от государства запретил преподавание каких бы то ни было конфессиональных дисциплин в общеобразовательных учебных заведениях. И тем не менее автор дневника предается размышлениям о том, что подобный кабинет следует организовать и в родной епархии. Поверить в то, что Закон Божий не будет преподаваться в течение нескольких десятилетий, было невозможно.

V

С приходом к власти большевиков положение церкви ухудшилось. Уже 11 декабря 1917 года Комиссариат народного просвещения издал постановление, в котором подтвердил все акты Временного правительства, касающиеся перехода церковных школ в ведение Министерства образования [31] . Большевистский документ требовал немедленной передачи Министерству всего школьного имущества, денежных средств и т. д. Вскоре [32] появился приказ Комиссариата государственного презрения, согласно которому с 1 марта 1918 года прекращается выплата жалования законоучителям [33] . Появляющиеся в печати проекты Декрета об отделении Церкви от государства [34] также не внушали большого оптимизма. В проектах говорилось, что «…преподавание Закона Божия в высшей, средней и низшей школах признается необязательным» [35] . В окончательной версии Декрета (подписан 20 января (2 февраля) 1918 года) отношение к церковной школе было сформулировано следующим образом: «Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом» [36] . Поскольку Церковь уже была лишена всех школьных зданий, учебных пособий и средств, на которые можно было бы осуществлять образовательные программы, Декрет фактически уничтожал церковную школу, причем не только начальную, но и профессиональную. Православную школу приходилось создавать заново, практически с нуля — без денег, без помещений и без учебников. При этом законодательные акты, препятствующие воссозданию духовной школы, сыпались как из рога изобилия. Так 17 января (4 февраля) 1918 года появилось постановление Народного комиссариата просвещения, согласно которому с 1 января 1918 года, т. е. задним числом, должности законоучителей упразднялись [37] . Наконец, 24 августа 1918 года появилась «Инструкция о проведении в жизнь Декрета об отделении церкви от государства», которая подтвердила как запрет преподавания религиозных дисциплин во всех учебных заведениях, за исключением специальных богословских, так и окончательно лишило конфессиональную школу материальных средств:

«33. Ввиду отделения школы от церкви преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений ни в коем случае не может быть допущено в государственных, общественных и частных учебных заведениях, за исключением специальных богословских.

34.Все кредиты на преподавание религии в школах должны быть немедленно закрыты и преподаватели религиозных вероучений лишены всякого рода довольствия. Ни одно государственное и иное публично-правовое общественное установление не вправе производить преподавателям религии каких-либо выдач денежных сумм как за настоящее, так и за истекшее с января месяца 1918 года время.

35.Здания духовных учебных заведений всех вероисповеданий, а также церковно-приходских школ как народное достояние переходят в распоряжение местных Советов рабочих и крестьянских депутатов или Народного комиссариата просвещения» [38] .

Несмотря на то что Закон Божий не относился к числу любимых школьных предметов, его отмена вызвала протест как у школьников, так и у их родителей. Согласно результатам опроса, проведенного осенью 1918 года в Орле (было опрошено 500 учащихся средних и старших классов), примерно четверть опрошенных поддержали отмену Закона Божия, 12% проявили безразличие, а 62,5% высказались против этой отмены [39] . О том, что прекращение преподавания Закона Божия вызывало недовольство, свидетельствуют и адресованные Собору обращения и петиции, которые приходили из разных концов страны. Приведем выдержки из нескольких документов подобного рода:


Резолюция Всероссийского родительского союза (23 января 1918 года)

«Совет и Центральный исполнительный комитет, объединяющие родительские организации всей России, обсудив совместно с правлением Московского родительского союза декрет Народных комиссаров о запрещении преподавания религии в учебных заведениях, признают, основываясь на мнении, ясно выраженном в резолюции по этому вопросу Всероссийского родительского съезда, что означенный декрет является явным нарушением основного принципа автономии свободной русской школы, по своему усмотрению определяющей круг преподаваемых в ней предметов и отрицанием истинной свободы совести, дающей и моральное и юридическое право родителям решать вопрос о религиозном воспитании своих детей, в особенности в частных учебных заведениях, существующих на средства самих родителей без всякой поддержки со стороны государства» [40] .


Из протокола собрания прихожан Сергиевской церкви (Владимир, 18 февраля 1918 года)

«Мы, нижеподписавшиеся прихожане Сергиевской церкви губернского города Владимира в общем собрании 18 февраля 1918 года, заслушав декрет о запрещении преподавания Закона Божия в школах, даже в частных, постановили: категорически требовать отмены такого декрета и требовать, чтобы преподавание Закона Божия было в школах обязательным, потому что только изучая Закон Божий, дети наши могут быть полезными членами Церкви православной и нашей растерзанной Родины» [41] .


Из протокола совещания родителей учащихся Павловского женского двухклассного училища (Нижегородская губ.)

«1918 года 11–4 февраля родители учащихся в количестве 89 человек на совещании обсуждали декрет об упразднении преподавания Закона Божия в школе и пришли к тому заключению, что преподавание Закона Божия необходимо в школах как предмета, излагающего высоконравственные истины и готовящего детей к пониманию богослужения Православной церкви. Закон Божий должен преподаваться в школе, а не дома, т. к. родители частью за неимением времени, а частью за неподготовленностью к истолкованию истин веры не могут быть руководителями своих детей в понимании православной веры. Принимая во внимание все вышеизложенное, родители ходатайствуют пред комиссаром народного образования об оставлении преподавания Закона Божия при школах. А также просят Всероссийский церковный Собор со своей стороны ходатайствовать пред комиссаром по народному образованию об оставлении преподавания Закона Божия в школе» [42] .

Новая ситуация радикально отличалась от предреволюционной, поэтому практически все подготовленные Собором материалы, касающиеся проблем религиозного просвещения, оказались устаревшими. Возникла необходимость в выработке новой концепции религиозного образования. И нет ничего удивительного в том, что после заседания 30 ноября 1917 года Отдел о преподавании Закона Божия не заседал вплоть до апреля 1918 года. Практически всю вторую сессию Отдел не работал: слишком неясными были внешние обстоятельства. Требовалось время для того, чтобы осознать, что Православная церковь не просто перестала быть государственной церковью, но вступила в эпоху гонений. А это означало, что религиозное просвещение теперь будет вестись не при поддержке государства, но вопреки его воле. Теперь члены Отдела говорили уже не о том, как заставить государство изменить политику, а о том, как продолжать учительную деятельность, несмотря на прямое противодействие со стороны государства. А государство на удивление быстро приступило к выработке и внедрению методов антирелигиозной пропаганды.

VI

Принятая VIII съездом РКП (март 1919 года) партийная программа говорила о том, что школа должна быть превращена «из орудия классового господства буржуазии в орудие... коммунистического перерождения общества» [43] . Надо сказать, что мысль об идеологической составляющей школьного дела звучала в партийной программе очень жестко: «В период диктатуры пролетариата, т. е. в период подготовки условий, делающих возможным полное осуществление коммунизма, школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, организационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс, в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм» [44] . Учителей готовили к проведению этих принципов в жизнь как посредством издания различных методических материалов, так и организуя учительские съезды и слеты. Так, например, в докладе М. Н. Покровского «Марксизм в программах школы I и II ступени», прочитанном на одном из таких съездов в мае 1924 года, говорилось о том, что все темы, обсуждаемые во время школьных занятий, должны обсуждаться с марксистских позиций. А конкретный материал является лишь иллюстрацией, подтверждающей истинность общей схемы. «Заключением всего, — утверждал М. Н. Покровский, — не в качестве отдельной заключительной главы, разумеется, — должны быть две основные мысли, которые в виде “припева” могут сопровождать многие из предыдущих объяснений: первое, что материалистическое и диалектическое объяснение мира самое простое и удобное его объяснение, наиболее практическое... второе, что именно поэтому победа материалистического мировоззрения невыгодна эксплуатирующим классам. <...> Это свяжет всю схему с пролетарской революцией, которая должна быть центром всей обществоведной части программы» [45] . При этом М. Н. Покровский прекрасно отдавал себе отчет в том, что при изучении политграмоты можно использовать методы, которые в прежнее время использовались преподавателями Закона Божьего, поскольку «марксизм — это религия свободного человека» [46] . Ввиду того, что для большинства жителей России церковный календарь во многом определял быт, перед учителями ставилась задача приучить людей жить, руководствуясь новым, советским календарем: «Хуже всего будет, если политграмота будет изучаться по книгам, и тут детские праздники играют очень большую роль. <...> Разве религия воспринималась только путем сухого катехизиса? Если бы дело ограничивалось одним катехизисом, то мы бы из школы выходили с громадным отвращением к религии, и тогда антирелигиозная пропаганда была бы делом нетрудным. Но именно праздники и оставляли неизгладимое впечатление в душе ребенка. Именно Пасха, говение, сочельник, Троицын день — вот что помогало воспринимать религиозное миросозерцание, что действительно укрепляло религию и, выражаясь старыми словами, западало в душу ребенка. Поэтому мы должны теперь использовать наши революционные празднества, наши пролетарские праздники в точно таком же смысле. <...> Мы должны детские массы заставить жить общественной жизнью» [47] .

Советская школа куда более последовательно выполняла воспитательные (в ситуации 20-х годов скорее «перевоспитательные») функции, чем школа дореволюционная. Отвечая на вопросы учителей, считавших недопустимым оскорблять чувства верующих, Покровский призывал не церемониться с религией. Приведем лишь один из его ответов: «Должен ответить товарищу, который написал: «Как вы отнесетесь к тому, что во время пасхальной заутрени заиграл оркестр “Интернационал” и покрыл все благолепное песнопение, заиграл в школе, где окна были открыты?» Я отвечу вот чем: а как вы отнесетесь к тому, что христианские миссионеры, которые проводили христианство у язычников, брали топор и на глазах у язычников рубили идолов? Вежливо это было, мягко? А между тем христианство они насадили. Ведь мы до сих пор, даже теперь, считаем годы от Рождества Христова, празднуем воскресенья, а между тем знаем, что Христа не было, а значит никакого рождества не было. Нежничать с таким зверем, как религия, не следует, и тут должна быть единственная сдержка, та политическая сдержка, о которой я говорил. Не следует вызывать ненужных эксцессов, не следует делать такие вещи, которые могут заставить прибегать к огнестрельному оружию. Это — да. Но щадить религиозное чувство как таковое — простите меня» [48] .

Таким образом, школьный учитель становился главным действующим лицом в деле всенародного перевоспитания. Это прямо декларировалось в программной статье Н. И. Бухарина, открывавшей появившийся в 1924 году журнал «Народный учитель»: «Наш народный учитель... должен быть агентом нового мира среди крестьянского моря, он должен уничтожить крестьянское невежество, он должен убить безграмотность, он должен соединить город с деревней. Коротко, он должен стать одним из самых крупных строителей социализма» [49] .

Советская школа совершенно сознательно противостояла семейному воспитанию. В подготовленной Н. И. Бухариным и Е. А. Преображенским «Азбуке коммунизма» прямо ставилась задача освободить детей от реакционного влияния родителей. От школы требовалось, чтобы она «перешла в наступление против религиозной пропаганды в семье» [50] . Ребенка, пошедшего против воли родителей, воспевала литература. Наиболее талантливым из текстов такого рода является известное стихотворение Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки» (1932), посвященное умирающей от скарлатины девочке, которая отказалась надеть крестик [51] .

В первые послереволюционные годы школьным учителям, пытавшимся воспитывать «нового человека», часто приходилось иметь дело с детьми, уже получившими минимальное религиозное воспитание. Работа с такими детьми осознавалась как особая педагогическая проблема. Конечно же, существовали чисто репрессивные методы: прямые запреты ходить в церковь, конфискация крестиков [52] и т. д. Педагоги всячески провоцировали детей высмеивать своих верующих сверстников и спорить с ними. В результате уже в 20-е годы молодежь начинает стесняться ходить в церковь. Детям церковных старост и просто церковных людей приходилось терпеть насмешки сверстников [53] .

Существовали специальные методические пособия, посвященные воспитанию сознательных атеистов. Журнал «На путях к новой школе» поместил на своих страницах рассказ об антирелигиозных беседах, которые проводил в одном из детских домов двадцатилетний учитель П. М. Алампиев. Беседы строились по схеме платоновских диалогов, т. е. учитель задавал детям наводящие вопросы («Что такое религия?», «Что такое Бог?», «Возможна ли религия, если нет языка?», «Были ли попы у древних людей?») и, разбирая их ответы, постепенно подводил их к нужным выводам. В этой школе задачам формирования атеистического мировоззрения были подчинены и дисциплины естественно-научного цикла. Детям рассказывали о несостоятельности религиозных представлений в связи с вопросами о происхождении жизни и человека, об устройстве вселенной и т. д. И лишь после того, как дети усваивали в качестве истины в последней инстанции предлагаемые атеистическим мировоззрением схемы, учителя начинали читать с ними Священное Писание: «Из ветхозаветной Библии, по-моему, для работы подобного рода можно выбрать только две книги: Бытие и Второзаконие. Первая удобна как сводка воззрений космологических, геологических, биологических, исторических и т. д. <...> Кружок наш действовал в контакте с естественноведческим, и там перед этим ребята познакомились с современными научными взглядами на происхождение земли и эволюцию жизни на земле» [54] . «Подходим к словам: “да будет свет”. Это ребят рассмешило: так просто и категорически разрешается вопрос. Обмениваются замечаниями. Маня заявляет:

— А вот когда я раньше в школе учила Ветхий Завет, так не смеялись, а теперь кажется таким смешным...

Во время занятий дети подробно обсуждали вопрос о том, откуда взялся свет, когда еще не сотворено солнце, о небесной тверди и т. д. А в связи с грехопадением среди детей возник спор о том, права ли была Ева, послушавшись змея, или нет. При этом часть детей утверждала, что Ева проявила самостоятельность, а другие полагали, что она попала под дурное влияние. После такого чтения Священного Писания была совершена экскурсия по храмам. <…>

— Я был в некотором затруднении, — признавался организатор этих занятий, — меня смущала такая мысль: следует ли детей вести в церковь и дать возможность религиозной обстановке подействовать на них. Ни для кого не секрет, действие церковной обстановки, ошеломляющей, отрывающей от земли, действие чисто декоративной стороны, которая даже на взрослого может произвести довольно сильное впечатление, тем более на детей. Я опасался чувства благоговения, которое может у них возникнуть и повлиять на их критическое отношение ко всякой религии.

Затем я решил, что это — преувеличенные страхи, что работу проверить на опыте необходимо, что стоит детей подвести вплотную к религии не только в теории, но и на практике. Кроме того, передо мною ясно вырисовывалась такая мысль: ведь мы готовим детей к жизни. Почему же не ввести их в жизнь, почему бы не познакомить их с теперешней религией на практике сейчас, когда они могут столкнуться с религиозной обстановкой под моим руководством? <...>

Чтобы чувствовать себя совершенно спокойным, я составил такой маршрут: сначала в православный собор, затем в костел, в кирху. Это сделано было с таким расчетом, чтобы последнее впечатление было наиболее бледным. Ребята, возвращаясь домой из кирхи с бедной и неуютной обстановкой, где какой-то пастор непонятно бормочет что-то, размахивая руками, конечно, будут в самом веселом и далеком от всякой религиозности настроении. <...>

Цели мы поставили перед собой такие: осмотреть обстановку храмов, узнать, что и как там происходит, проследить на молящихся и на себе действие религиозной обстановки. В частности, обратить внимание на торговлю свечами, просфорами, поминовение умерших, на отличие церкви от обычного дома: стены, окна, высота; иконы, оклады на иконах, свечи и лампады, каждение, алтарь и иконостас, одежда жрецов и вообще их отличие от недуховных, произношение их, церковное пение, отличие его от уличного. <...>

Подойдя к собору, мы осмотрели его извне и малость побеседовали о его высоте, стоимости и т. д. Смотрели на входящих в церковь, строили догадки об их социальном положении. <...> Перед самым входом даю детям задачу: в церкви осмотреться и прикинуть, для какой более полезной цели можно было бы использовать храм. <...>

Вечером в тот же день мы собрались для организованного обмена впечатлениями и выяснения возникших во время экскурсии вопросов и недоумений. <...> Дети были поражены богатствами, какими изукрашена церковь, жалели, что они не служат другой, более полезной цели. Мне пришлось сказать кое-что об украшении церквей как одном из способов накопления и закрепления церковного капитала, кстати напоминая разобранный нами раньше вопрос о роли церкви как банкира, торговца и помещика. Вспомнили и об изъятии церковных ценностей для спасения Поволжья и отношении к этому Тихона и других церковных воротил. <...> Много говорим о волосах попов, о их ризах, о роли риз, заставляющих верующих видеть вместо толстопузых мещан-попов что-то вроде херувимов и серафимов. Сравниваем блестящий костюм генерала и ризу попа как направленные на усиление чувства страха и покорности у “паствы”.

Дети, заметившие, как в церкви ставили кому-то на голову чашу, задавали вопрос: для чего это делается? Я сказал о веровании в “божью силу”, которая помещается в чаше, а затем переходит на головы. Ребята, смеясь, сравнивали чашу с лейденской банкой» [55] .

Само собой разумеется, у воспитанников детского дома, участвовавших в работе этого кружка, практически не было шансов противостоять учителю. Прошлый опыт, почерпнутый на уроках Закона Божьего, который некоторые ученики посещали, здесь едва ли мог помочь. И в этом не следует винить дореволюционных законоучителей, поскольку преподавание детям вероучительных дисциплин не было рассчитано на полемику с атеистами. Оторванный от семьи и попавший в школу, все преподавание которой направлено на формирование атеистического мировоззрения, ребенок оказывался не в состоянии без посторонней помощи найти аргументы для защиты веры. Из воспитанников таких кружков вырастали наиболее убежденные атеисты, которым казалось, что к этому мировоззрению они пришли самостоятельно, в результате анализа текстов Священного Писания и наблюдений за современной церковной жизнью.

Следующее поколение — дети членов этого кружка — воспитывались уже совершенно иначе. Для них атеизм был данностью, которая принималась без сомнений. Они уже не читали Библии, пусть даже в атеистических целях. Они не знали о церковной жизни практически ничего, поэтому информация о ней стала вызывать интерес, а не отторжение, как это было у детей, получивших советское воспитание в 20-е годы.

Надо сказать, что столь эффективной антирелигиозная пропаганда могла быть лишь в детских домах. В деревнях общественное мнение было не на стороне коммунистических агитаторов. В появившемся в том же 1924 году исследовании деревенского быта отмечалось, что несмотря на резкое уменьшение числа людей, посещающих храмы, убежденных атеистов в деревнях почти нет, причем крестьяне всех их знают и воспринимают как какую-то экзотику. Автор этого исследования отмечал, что вернувшиеся из армии молодые люди первое время говорят, что Бога нет, но вскоре они женятся (а без венчания браков почти не бывает), и их воинствующий атеизм постепенно исчезает, а ему на смену приходит пусть «теплохладное», но православие [56] . А. М. Большаков [57] , наблюдавший в 20-е годы жизнь Горицкой волости Кимрского уезда, с удивлением писал, что число людей, посещающих богослужение, резко сократилось, однако ни один храм волости не закрыт и крестьяне исправно оплачивают содержание причтов. А. М. Большаков спрашивал у крестьян, зачем они платят священнику, хотя сами в храм не ходят. На этот вопрос крестьяне отвечали по-разному. Одни говорили про религию в селе: «не нами начато, так как же мы ее бросим» [58] , а другие опасались, что закрытый храм сразу же разберут, а кирпич может достаться жителям другой волости [59] . Как бы то ни было, но в середине 20-х годов основная масса крестьян выступала против закрытия храмов. В волости, в которой имелось несколько коммунистов, не было ни одного дома, обитатели которого не принимали бы священника по праздникам [60] . Практически всех новорожденных крестили, а умерших — отпевали. Лишь считаное число молодых пар ограничивалось гражданской регистрацией [61] . А после того, как в 1924 году скончался младенец, которого вместо крещения подвергли советскому обряду октябрин, желающих принимать новые обряды больше не было [62] .

Одним из направлений создания нецерковной обрядности было восстановление дохристианских празднеств и обрядов. Атеисты 20-х годов считали возможным использовать дохристианские по происхождению обычаи и обряды в борьбе с Православной церковью. Высказывались предложения возродить празднование дня Ивана Купалы. Языческая составляющая заметно проявлялась и во время празднования Дня урожая [63] . Однако создать действующую систему советских языческих обрядов коммунистическим властям так и не удалось.


Александр Кравецкий
Источник: "Отечественные записки"




[1] Статья представляет собой фрагмент готовящейся к изданию книги «Между проповедью и диалогом: церковная миссия в эпоху перемен». Работа выполнена при поддержке фонда Russia Cristiana.

[2] Настольная книга по народному образованию / Сост. Г. Фальборком и В. Чернолусским. Т. III. СПб., 1904. С. 1658, 1679, 1689.

[3] Там же. C. 1744–1745.

[4]Собрание узаконений и распоряжений правительства за издаваемое при правительствующем Сенате. Пг., 1917. № 1099. C. 1950.

[5] Там же. C. 1951.

[6] Религия в школе // Вестник Временного правительства. № 160 (206). 23 сентября/6 октября 1917 г. С. 3.

[7] Религия в школе // Вестник Временного правительства. № 160 (206). 23 сентября/6 октября 1917 г. С. 3.

[8] Кравченко Л. Духовный мир и мысли учащихся // Русская школа. 1912. № 3. С. 42–53.

[9] Священный Собор Православной Российской Церкви. Письма преподавателей Закона Божия, доклады Отдела, справки, проекты положений и другие материалы по разработке нового положения о преподавании Закона Божия (ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 397. Л. 4).

[10] Священный Собор Православной Российской Церкви. Письма… Л. 56–59.

[11] Священный Собор Православной Российской Церкви. Протоколы заседаний отдела о преподавании Закона Божия (ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 396. Л. 2–2 об. — Далее: Протоколы).

[12] Изложение хода работы Отдела дается по протоколу (Протоколы… Л. 2–4), в котором не указано, кто из членов отдела высказывал и защищал ту или иную точку зрения.

[13] В постсоветское время эта идея была отчасти реализована в курсах религиоведения.

[14] Протоколы… Л. 12–13.

[15] Там же. Л. 21.

[16] Там же. Л. 21–21 об.

[17] Там же. Л. 25–26

[18] Там же. Л. 21 об.

[19] Там же.

[20] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Т. 2. Пг., 1918 [Репринт. М., 1994]. С. 61.

[21] Там же. C. 61–62.

[22] Там же. C. 56.

[23] Там же. C. 55.

[24] Там же. C. 57.

[25] Деяния Священного Собора... С. 95.

[26] Там же. С. 68–69.

[27] Там же. С. 89–90.

[28] Там же. С. 66.

[29] Священный Собор Православной Российской Церкви. Собрание определений и постановлений. Вып. 2. Пг., 1918 [Репринт: М., 1994]. С. 13.

[30] Прот. Георгий Голубцов. Поездка на Всероссийский церковный собор: Дневник (29 января — 18 апреля 1918 г.) // Российская Церковь в годы революции (1917–1918): Сборник / Подготовка текста и публикация М. И. Одинцова (Материалы по истории Церкви, кн. 8). 
М., 1995. C. 186.

[31] <М. М. Персиц>. К истории отделения церкви от государства и школы от церкви в СССР: Документы и материалы // Вопросы истории религии и атеизма. Сборник статей V. М., 1958. C. 3–4.

[32] 20 января 1918 года.

[33] <Персиц М. М.> К истории… C. 6.

[34] О законодательных актах, предшествующих этому декрету, см.: Кравецкий А. Г. К истории появления «Декрета об отделении Церкви от государства» // Священный Собор Православной Российской Церкви. Обзор деяний. Первая сессия / Сост. А. Г. Кравецкий, А. А. Плетнева, Г. Шредер, Г. Шульц. М., 2002. C. 424–435.

[35] Кравецкий А. Г. К истории… С. 430, ср. с. 427.

[36] <Персиц М. М.> К истории… С. 8.

[37] Там же. С. 10.

[38] <Персиц М. М.> К истории… С. 17.

[39] Азбукин Д. Психология школьников в начале Октябрьской революции (Очерк, основанный на анкете 1918 г.) // Педологический журнал (Орел). 1923. № 3. С. 71. Автор этой статьи полагал, что несогласие детей с отменой преподавания Закона Божия связано не с их высокой религиозностью, а с тем, что школьники видят в отмене этого предмета акт насилия.

[40] Священный Собор Православной Российской Церкви. Письма преподавателей Закона Божия… Л. 66.

[41] Священный Собор Православной Российской Церкви. Письма различных лиц и резолюции родительских советов, гимназий и других учебных заведений по вопросам, касающимся преподавания Закона Божия (ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 399. Л. 234).

[42] Священный Собор Православной Российской Церкви. Письма различных лиц и резолюции... Л. 227–227 об.

[43] Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 7. Часть 1. 1898–1924. М., 1954. C. 419.

[44] Там же.

[45] Доклад М. Н. Покровского на съезде центральных и местных ОПУ и представителей методических бюро ГУБОНО 28 мая 1924 г. «Марксизм в программах школы I и II ступени» // На путях к новой школе. 1924. № 4–5. C. 162.

[46] Там же. C. 165.

[47] Там же. C. 177. О советских праздниках см.: Малте Рольф. Советский массовый праздник в Воронеже и Центрально-Черноземной области России 1927–1932 гг. Воронеж, 2000; Цехновицер О. В. Празднества революции. Л., 1931.

[48] Доклад М. Н. Покровского на съезде… С. 179.

[49] Бухарин Н. Народный учитель // Народный учитель (Ежемесячный журнал). 1924. № 1. С. 6.

[50] Цит. по: Балашов Е. М. Школа в российском обществе 1917–1927 гг. Становление «нового человека». СПб., 2003.

[51] Позже детская литература перестала противопоставлять детей родителям и послушание старшим вновь вошло в число детских добродетелей. Новые поколения детей, читая включенное в школьную программу стихотворение Багрицкого, искренне недоумевали, почему девочка не хочет пойти навстречу матери и почему такой пустяк, как отказ надеть крестик, является героизмом.

[52] Алампиев П. Опыт антирелигиозной пропаганды среди детей // На путях к новой школе. 1924. № 1. C. 66.

[53] Очерки быта деревенской молодежи. М., 1924. C. 16.

[54] Алампиев П. Указ. соч. № 4–5. C. 138–139.

No index! и акад. С. Ф. Ольденбурга). М., 1927. C. 408.

[55] Алампиев П. Указ. соч. C. 146–149.

[56] Яковлев Я. Наша деревня. Новое в старом и старое в новом. М., 1924. C. 131.

[57] А. М. Большаков настроен антицерковно, поэтому его нельзя заподозрить в идеализации.

[58] Большаков А. М. Деревня: 1817–1927. (С предисловиями М. И. Калинина

[59] Там же. C. 408–409.

[60] Там же. C. 410.

[61] Там же. C. 411.

[62] Там же. C. 412.

[63] Малте Рольф. Указ. соч. C. 26.