Лента: Общество

Сообщество фантастов представляет собой невероятно чуткий барометр состояния нашего общества. Издательский цикл литературы основного потока, как показывает опыт, гораздо протяженнее, чем в фантастике. Писатель, работающий в рамках фантастической литературы, во-первых, привык вслушиваться в массовые настроения: с 1980-х г. одно из ведущих мест в его "секторе" занимает социальная НФ; во-вторых, он имеет возможность, уловив значительную перемену в недрах социума, отреагировать на нее оперативно, почти как журналист.

И вот на исходе 1990-х в отечественной фантастической литературе родилось имперское направление. Оно не было выращено "проектным способом" – фантастика в большинстве своем является частью массолита, и там проектные стратегии чаще всего не срабатывают. Оно родилось из боли, тревоги и обиды миллионов людей.

До самого конца 1990-х российской фантастике было глубоко наплевать на Империю. Не на какую-нибудь конкретно, а на Империю вообще, на Империю как глобальную социокультурную категорию. Конкретным-то империям доставалось на орехи со всей либеральной прямотой, как это и бывает у сытых правдолюбцев. Вот, например, сталинская Империя... У! Страх, ужас, люди не ели, не пили, не спали, в том числе и друг с другом, а только страдали. То мумия Ильича мучает народонаселение Москвы, то ЧК преобразуется в чистейшей пробы Мордор. Технологии нехитрые, воздух свободы пьянил, издатели брали... Чего ж еще?

Правда, и в те годы иногда появлялись книги, в которых ясно видно предчувствие имперской идеи. Например, романы "Гравилет "Цесаревич" В.Рыбакова и "Времена негодяев" Э.Геворкяна. Но они обладали скорее пророческой силой, чем актуальной, и сыграли роль пташек, спевших до рассвета.

Рождение темы

В 1998 г. произошел всеобщий болевой шок. "Мы же только-только жить начинали... ну прямо как люди!" С фасада официальной либеральной идеологии времен дедушки Ельцина побелка сошла ручьями. "Как? Мы опять во вторичном продукте? И даже еще глубже? За что?!" И тогда же, в 1998–1999 гг., появляется волна имперской фантастики, а в 2000–2001-х начинается журнально-газетное сражение за нее, поскольку либеральный сегмент фантастической литературы наносит контрудар, не решивший, впрочем, своей задачи на уничтожение.

Империя всегда начинается с того мига, когда очень много людей одновременно кричат "За что?!". Им больно, им обидно, они работали, а их ограбили, никто их не защищает, никто за них не мстит, не имеют они штуку баксов в месяц и, значит, людьми себя ощущают с трудом. Надо выправлять положение в пользу более естественного устройства общества. Руки натурально тянутся к тяжелым предметам, а мозги – к Империи. И это не быдло просит колбасы, а народ ищет правды. Империя в конце 1990-х приняла роль суперавторитета, обещающего спасение.

На интеллектуальном уровне имперская идея выросла на почве решительного неприятия евроамериканских глобализационных проектов и широкими массами, и очень значительной частью образованного общества России. Глобалистов в нашей фантастике раз, два и обчелся. Имперство в фантастике несло в себе мощный отрицательный заряд по отношению к глобализации.

Напротив, в огромном большинстве случаев российский литературный текст с футурологической начинкой говорит с читателем не о присоединении России к глобализационному проекту, не о каком-нибудь "слиянии", а, напротив, о возвращении ей статуса великой державы. Речь идет о государстве, которое сохранит/расширит границы современной России, обзаведется мощными вооруженными силами, модернизирует экономику и технику, обеспечит социальную стабильность, решит национальный вопрос в пользу юридического и фактического равенства этносов при стратегическом главенстве русской культуры. Материальное процветание нигде в качестве важного аспекта грядущего великодержавства не декларируется. Важнее достойная жизнь, ликвидация нищеты, ненадежной экономической структуры, засилья криминалитета, атомизации общества.

Чаще всего между словами "великая держава", "сверхдержава" и "Империя" ставится знак равенства. Ярко выраженных сторонников имперства более чем достаточно. Это Роман Злотников, Эдуард Геворкян, Павел Крусанов, Андрей Столяров, Вячеслав Рыбаков, Александр Зорич, Дмитрий Володихин, Максим Жуков, Наталья Иртенина, Владимир Серебряков и Алексей Уланов. В менее явной форме великодержавное будущее прочат стране Александр Громов и Елена Хаецкая. В некоторых текстах наше государство XXI–XXII вв. так и называют: "Российская империя". Основным "строительным материалом" для образа новой Империи стали реалии и эстетика, во-первых, СССР и, во-вторых, дореволюционной России XIX – начала XX столетий. Реже в ход идет китайская фактура.

Впрочем, хватает и критиков имперской фантастики. Надо подчеркнуть: именно критиков, а не позитивных глобалистов, художников либерально-демократического будущего. Картины России будущего в сливочном соусе благодатного либерализма редки, как снег в июне. Что, в общем, и правильно с точки зрения здравого смысла и нравственного чувства. Любопытно, что критика имперства велась и ведется с более или менее демократических позиций; насколько в публицистике "националисты крови" противостоят Империи, настолько в художественной литературе они незаметны, их голоса не слышно. Только осторожные намеки, аккуратные разговоры рядом с темой "русской крови"... Но это – пока. Судя по нарастанию численности этнократически настроенных публицистов, в ближайшие годы просто обязаны появиться романы, транслирующие ультранационалистическую точку зрения.

Мы – сами по себе!

В подавляющем большинстве случаев имперство и великодержавность предполагают – на втором плане – признание России самостоятельной цивилизацией. Это в имперской фантастике проговаривается не всегда и даже если присутствует, то выражается порой косвенно. Иными словами: в позитивном смысле "инакость", "отдельность" предъявляется без особого напора. Зато в отрицательном – очень резко. Здесь концепты "мы – сами по себе" переходят в более жесткую версию: "а ну-ка тронь, попробуй!" Речь не идет о принципиальном изоляционизме. Да, мотив изоляционизма есть, но он представлен довольно умеренно. Скорее можно говорить об устойчивом ощущении самодостаточности. Неоднократно российскую имперскую фантастику обвиняли в антиамериканизме. Но ее основной источник – отнюдь не слепая ненависть к США (хотя в романах фантастов-имперцев тут и там встречаются негативные пассажи об американском обществе). Нет, принципиальная основа литературного имперства – антиглобализм. За концептом великодержавства стоит идея государства-чаши. Вкратце ее можно выразить следующим образом: если мы иначе себя ведем, если у нас иная культура, иная вера, иное общественное устройство, если мы не желаем подчиняться, то должны защищать свою инакость. Почти все фантасты-имперцы высказывались в духе: "Россия – отдельно! Никакого единого человечества на условиях, которые нас не устраивают!" Во множестве случаев прямо говорится о возможности вооруженного столкновения с другими цивилизационными мирами. А для этого нужна политическая, экономическая и военная мощь. Вино инакости наливается в чашу с прочными стенками... Именно такова квинтэссенция имперской идеи в нашей фантастической литературе.

Сопротивление

Мотив имперского "сопротивления", охватывающего любые мыслимые сферы и формы, повторюсь, очень силен в нашей фантастической литературе. На сегодняшний день существует совсем немного текстов, где Россия-Империя, Россия-цивилизация ведет активную экспансию на чужие территории. И мотив экспансии воспринимается большинством читателей и критиков как нечто неестественное. В романе Максима Жукова "Оборона тупика" один из главных героев осуществляет военные операции в Европе, а второй отговаривает его, считая, что неприятностей от этого будет больше, чем бонусов. Второй оказывается прав. Зато всякого рода попытки насильственного поглощения России глобализированным Западом, интервенции на ее территорию, установления "миротворцами" нового порядка предсказаны неоднократно. Они всегда и неизменно бывали представлены читателям в крайне негативном ключе. В нынешней фантастике мотив "придут американцы и все устроят" отсутствует начисто.

Возникла довольно обширная литература, наполненная духом войны с предполагаемыми оккупантами: США, Евросоюзом, НАТО. С ними на территории нашей страны ведется вооруженная борьба во всех мыслимых и немыслимых формах – ядерная война (скрытое табу на нее снял Олег Кулагин в романе "Московский лабиринт"), магическое противоборство, городская герилья... Наиболее распространенный вариант – появление бойцов-одиночек и/или возникновение партизанских отрядов, ведущих с интервентами бескомпромиссную войну на уничтожение.

Квинтэссенция идеи "вооруженного сопротивления" представлена в повести Ника Перумова "Выпарь железо из крови", правда, крепко испакощенной туповатым воинствующим антихристианством автора. В этот же бранч входит роман Виктора Бурцева "Пленных не брать". Именно его перу принадлежит наиболее мрачная картина разорения России "эффективными менеджерами", посаженными извне. Мало того, положение страны ухудшено несчастливыми обстоятельствами войн с "санитарным кордоном" вокруг России: в романе упомянуты боевые действия с Украиной и Грузией, причем тактическое ядерное оружие было применено против России по приказу из Киева.

Храмы и космодромы

В крупных произведениях ранней имперской фантастики намечено несколько ее важнейших тем. В большой повести А.Столярова "Жаворонок" и романах Л.Вершинина "Великий сатанг", "Сельва не любит чужих", "Сельва умеет ждать" ясно видна тоска по временам единого СССР, по мощи и державности, по общему порядку, по взрывному развитию науки и техники.

Однако впоследствии "красная", или "советская", составляющая оказалась на втором плане. Имперская фантастика усвоила: кое-что из истории и достижений СССР не следует забывать. Стоит считать его государственную силу, его высокоразвитый научно-технический блок наследством, которое принадлежит постсоветской России по праву, да и двигаться дальше.

Позднее появились еще две темы, получившие статус магистральных линий литературного имперства. Во-первых, Российская империя должна быть космической державой. Это воспринималось как естественное состояние русского будущего: космос – наш! Романы В. Рыбакова (особенно "Звезда Полынь"), А. Зорича, А. Первушина и автора этих строк несли в себе призыв: "Русским летать необходимо!"

Во-вторых, быстро установилось мнение, согласно которому Российская империя будущего обязательно должна опираться на мощный конфессиональный фундамент. Как ни странно, первое время на роль такого фундамента предлагалось все что угодно, только не христианство. Ветеран нашей фантастики Владимир Михайлов занялся пропагандой "исламской России" (роман "Вариант "И"). Хольм Ван Зайчик (коллективный псевдоним В.Рыбакова и И.Алимова) предлагал конфуцианские ценности. Павел Крусанов в знаменитом романе "Укус ангела" связал имперскую государственность... с оккультизмом.

Православная империя стала преобладающей идеей в нашей имперской фантастике сравнительно поздно. Четыре-пять лет назад. Зато на протяжении этих лет на образ христианской державы успело поработать множество авторов. Максим Жуков создал в романе "Оборона тупика" проект перехода от современного состояния России к имперскому государству, в деталях прописав стадии государственного переворота и будущее устройство страны. Так вот, у него духовником главных людей во власти является сам Патриарх Московский. В романе Н.Иртениной "Белый крест» Россия остается монархической державой, приобретя черты христианской теократии. У С.Чекмаева в романе "Анафема" Церкви передается ряд полномочий МВД, и она успешно справляется с задачами «чистки» страны от всяческой скверны. Но, пожалуй, наибольшую известность приобрели книги Р.Злотникова. Собственно, символом имперства в современной отечественной фантастике стала иллюстрация из книги Р.Злотникова "Бешеный медведь": космодром на отдаленной планете, контролируемой русскими, а рядом с ним православный храм. Просто и четко: энергия высокотехнологичного развития, укорененная в традиции и вере. Отказ от такого будущего мыслится значительной частью наших фантастов как нравственное преступление.

Православие представлено у Злотникова как самоочевидная ценность. Совершенно так же все общество пронизано христианством у Натальи Иртениной в романе "Белый крест". Церковь в обоих случаях (да и во многих других) не играет какой-либо особой, отличной от современности, роли в социальном разделении функций. До православной теократии никто пока не додумался, хотя некоторые ее элементы есть у той же Иртениной. Фантасты, рисующие Православие как первостепенно важный фактор будущего устройства социума, придают ему одно существенное отличие от современного статуса: это конфессия большинства, и ее влияние на все неоспоримо прежде всего по той причине, что само общество православно. Значительно реже сталкиваешься с вариантом, при котором значимым является законодательно закрепленное первенство Православия. В ряде случаев видно прямое воздействие Церкви на государственные дела или же влияние косвенное – через соблюдение нравственных норм, установленных христианской этикой. Во всех случаях наличие агностицизма, иноверия или инославия рядом с Православием допускается, хотя в наиболее радикальных вариантах видно: это временно-терпимое состояние дел, и "внутреннее миссионерство" должно его понемногу выправлять. В принципе, никто не ведет разговора о расколе между Церковью и государством; но наличие конфликтов допускается. Более того, норма "Основ социальной концепции РПЦ", допускающая в некоторых ситуациях гражданское неповиновение верующих, нашла сторонников и среди писателей-фантастов: если правитель футурсоциума или кто-то из чиновников, силовиков и т.п. поступает безбожно, Церковь в лице верховного архиерея или даже простой христианин должны и смеют поправить зарвавшегося.

Оно и правильно.

***

В сущности, тема Империи в нашей фантастике доведена до состояния, после которого начинается составление планов политиками и политтехнологами. Некоторые концепты, родившиеся на этой почве, вошли в лексикон и в интеллектуальный оборот политической среды, другие вошли в сознание широких масс.

Нельзя назвать какую-то одну книгу, которую можно было бы считать "витриной достижений" имперской фантастики или "образцом для подражания". Совершенно так же невозможно назвать одного автора, достойного звания "главного духовного авторитета" у фантастов-имперцев. Однако вал фантастической литературы – всей в целом – сделал свое дело.

Он прежде всего был одним из тех реально работающих факторов, которые способствовали повороту массового сознания от либерального идиотизма 1990-х к национально-государственному мышлению нашего времени.

И во-вторых, он создал устойчивый образ космической христианской державы, выросшей на фундаменте русской культуры, а значит, сохранившей связь с Традицией. Иными словами, ему удалось проделать работу, на которую оказались неспособны публицисты, – создать полноценную русскую утопию.


Дмитрий ВОЛОДИХИН
Источник:"ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ" 29 февраля 2008 года