Лента: Общество

Александр СОКОЛОВ родился в 1959 г. В 1972–1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. В 1982 г. окончил отделение реставрации Московского государственного художественно-промышленного училища им. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Работы находятся во многих храмах России, Японии, США, Польши, Германии и других стран. Живет и работает в Москве.

Выдающийся русский иконописец, богомаз, как сказали бы в XIX веке, Александр Соколов среди современных русских мастеров занимает одно из ведущих мест, коллегами по цеху заслуженно признан. Несмотря на его относительно молодой возраст, работы Соколова есть и в частных коллекциях по всему миру, и в самых знаменитых храмах России. Одна из них – икона «Неупиваемая чаша», ныне находящаяся в Серпухове в Высоцком мужском монастыре, – признана чудотворной. Люди к этой иконе едут со всей России, случаев исцеления от страшного русского недуга – пьянства, да и от других физических и социальных недугов, уже несть числа. Но разговор наш вышел не только об иконописи...

– Александр, я знаю, что писанием икон вы занялись еще в брежневские годы…

– Все вышло очень естественно. Я учился в художественной школе, хотел быть художником. И когда в возрасте 16 лет пришел в Церковь, то профессиональный выбор мною уже был сделан. Оставалось только приспособить себя к церковной жизни в качестве иконописца. Хотя семья наша не была православной, обычная советская семья. Так что о вере я все узнавал сам – из книг, благодаря не совсем случайным встречам с разными людьми, которым я очень многим обязан и очень за все благодарен. После армии учился в Строгановском училище и в то время уже начал писать иконы. Мне хотелось лучше изучить собственно живопись. Я учился на отделении подготовки мастеров-реставраторов. Мы копировали иконы и изучали технологию иконописи, для иконописца такой курс обязателен.

– Что из себя представляет современный стиль иконописи? И есть ли среда, о которой, впрочем, широкая публика почти ничего не знает?

– Так и должно быть по определению, это искусство безымянное, анонимное, соборное. Это искусство церковное, оно не принадлежит кому-то одному. Если я пишу икону, то я не стараюсь самовыразиться и поставить свою подпись под ней. В качестве примера такого церковного отношения к авторству можно привести греческий обычай, когда икона подписывается: «рукою такого-то». Обычай этот очень старый, но он существует и сейчас. Автор обозначает свое имя, но таким вот ненавязчивым образом. А по поводу иконописной среды можно говорить много, но в каком-то смысле мы все маргиналы. Мы занимаемся таким видом искусства, который хотя и широко распространяется сегодня, но авторы его не столь известны. Все очень условно. И если мы говорим, что вот это икона рублевская, – не факт, что ее писал именно Рублев. Он в одиночку обычно не работал, иконопись вообще очень социальный вид искусства. Если и подписывалась икона, то ставилось «мастерская Рублева», «круг Рублева», «манера Рублева». А само по себе авторство здесь несущественно. Это соборное искусство, и если сравнивать его с музыкой, то это исполнительское искусство. И исполнители эти, как правило, не солисты, они работают ансамблем. Современная иконопись разнообразна и часто очень далеко уходит от идеала церковного искусства. Потому что главный смысл церковного искусства – не производство предметов культа. Это не самовыражение, это продолжение богослужения. И это свидетельство об обращении Бога-Слова в Дело. И не на уровне теории, а это есть как бы соучастие в Творении Бога.

Ведь мы видим, что Господь присутствует в этом мире в Своем Творении: в хлебе и в вине, преобразующихся в тело и кровь Христовы. И через таинство воплощения не только люди, но и весь мир освящается. И в идеале церковное искусство должно быть наполнено осознанием этого сотворчества. Но иногда в реальной жизни, к сожалению, иконописание превращается в производство предметов культа, в способ существования.

– А в какой иконописной традиции находятся ваши работы?

– Меньше всего хотелось бы об этом думать. Если следовать какой-либо иконописной традиции, строго следовать чьему-то стилю, манере, то это будет имитация. Поэтому хочется забыть про традицию, про стиль – не про канон. Не потому, что это ненужное или презренное, но это не главное.

– То есть творческое озарение присутствует?

– Куда ж от него деваться. Но канон – это правило. Эти правила церковного искусства не очень жесткие, не настолько страшные, чтобы не дать художнику проявиться. Скорее это скелет, это направление, то, что помогает работать. И если определена задача идейная, духовная, мировоззренческая, то художник в каком-то смысле уже свободен от этих поисков. Иконопись по сравнению с живописью не очень творческое дело. Канон – это партитура, а работа церковного иконописца – это исполнительство. Импровизация допускается, но в разумных пределах. Это все дело вкуса.

– С появлением фильма «Андрей Рублев», с выходом книги Владимира Солоухина «Черные доски» в русском обществе пробудился интерес к иконе, появились собиратели. А кто сегодня известен среди иконописцев?

– Я не буду перечислять своих друзей и коллег, потому что этот круг очень узкий.

Недавно я купил альбом современной иконописи и нашел в нем почти всех своих друзей и знакомых, «иконописцев в законе», которые давно работают. Есть много молодых людей, недавних студентов различных художественных школ. Они хорошо подготовлены и здорово работают. Не буду перечислять – кого-то упущу, и будут обиды. Замечу лишь, что в среде иконописцев отношения чище, нравственнее, открытее, чем у живописцев. Сейчас я вместе с четырьмя другими иконописцами работаю на росписи храма в Мытищах. И отношения наши совершенно дружеские, без каких-либо дрязг, можно сказать, коммунизм в отдельно взятой бригаде. Может быть, у нас еще нет такой жесткой конкуренции, как в живописной среде. Сейчас бум церковного строительства, и всем хватает работы.

Пусть расцветает сто цветов, как говорил Мао Цзэдун. Это очень применимо по отношению к церковному искусству. Сейчас существуют не только разные стили, манеры иконописи, но и разные люди приходят в церковь. С очень разными проблемами: душевными, духовными, психологическими. И если в церковь приходит светский художник, он имеет возможность пообтесаться, воцерковиться и идти верным путем. Ведь церковное искусство – это путь, это своего рода аскетическая практика.

– В годы застоя многие художники, начав заниматься реставрацией храмов, мало-помалу становились верующими людьми: крестились, воцерковлялись…

– Да, это очень типичный, обычный случай. И это естественно. Ведь если икона – это церковное свидетельство, то невозможно, просто даже находясь рядом, не попасть под ее воздействие. И это не просто энергетическое воздействие, икона побуждает многих людей, смотрящих на нее, задавать массу вопросов: про жизнь, про смерть, про любовь, про ее историю, про символику иконы. Это концентрированное послание нам.

– Есть понятие «намоленная икона». Когда веками и десятилетиями перед иконой молились поколения людей, то это накладывало на нее свой отпечаток, и возникала особая духовная энергетика, творились чудеса. А как вы сами определяете икону?

– По поводу намоленности и таинственного мистического воздействия иконы говорить очень трудно, и я не буду говорить ни про свой опыт, ни про то, что я видел и слышал от людей.

Чудеса, которые случаются перед иконами, от икон, описаны многими. Но механизм их воздействия на нашу жизнь – это воистину тайна. В 1980 году я написал первую свою икону. И по мере того как я углублялся в эту тему, изучал технику, стили и историю, сам пытался что-то делать, я пришел к такому определению: икона – это путь. И для меня гораздо важнее сам процесс создания иконы, чем даже результат. Потому что свою душу можно и должно воспитывать и формировать через какое-то делание. Это очень распространено в восточных искусствах. Икебана-до, айки-до. До – это путь. Икона тоже до. Тоже путь.

– Ведь вы одно время преподавали иконопись в Японии?

– Да. И кое-чего там набрался. Хотя серьезной философской подготовки у меня нет. Но японцы сразу поняли, что именно сам процесс важнее всего. Он важен как род аскетической практики, как способ познания мира и формирования собственной души. Если это происходит, то главная задача церковного искусства выполняется. Я думаю, что огромное количество икон, которые дошли до нас еще со времен Средневековья, связано с тем, что многие люди иконописанием занимались как деланием. Не хочу говорить, что это рукоделие или хобби. Для многих иерархов Русской Церкви это было излюбленное дело. Вспомним Петра, митрополита Московского, Феофана Затворника, которые писанием икон занимались как упражнением.

– Александр, одна ваша работа, икона «Неупиваемая чаша», ныне находящаяся в Серпухове, воистину стала всенародно любимой и чудотворной. Как вы относитесь к происшедшему?

– Чудотворной является любая икона, потому что она являет чудо воплощения. Не могу не напомнить о том, в чем уверены все христиане, что во время Евхаристии каждый день во множестве храмов хлеб и вино преобразуются в плоть и кровь Господа. Это чудо, свидетелями которого мы все становимся. И это чудо затмевает отдельные случаи исцеления, происходящие по молитве людей и по милости Божьей. А сама по себе икона ее создателем не может быть «заряжена». Сколько бы я ни молился и ни постился, создавая икону, она все равно будет воздействовать независимо от моей воли. Неважно, будет она прославлена или нет. Это милость Божья и молитвы братии монастыря и многих-многих людей, приходящих к ней. Многие люди шли к этой иконе с молитвой, с просьбой и получали то, что просили. И я лишь один из цепочки проводников.

– Но ведь не все в такую цепочку попадают.

– Я намек понял. Тщеславия мы все не лишены, но тут немножко страшновато даже. Хотя я думаю, что это нормальное явление.

– Александр, а писание икон требует какого-то особого состояния?

– А я с момента прихода к Церкви вообще воспринимаю жизнь как чудо. Поэтому какие-то странные и необычные вещи в нашей жизни иногда происходят, просто их бывает достаточно много. Хотя я вообще не мистически, а скорее скептически настроенный человек. Да, чудеса происходят, но они происходят обычно. И это меня не очень удивляет.

– То есть чудо – это составная часть вашей жизни?

– Да, и как чудо мы можем воспринимать многие явления нашей жизни. Каждый восход солнца – это чудо. Или встречи с людьми. У меня бывает очень много чудесных встреч, которые происходят порой совершенно невероятным образом, промыслительны и неслучайны. Многие люди, которых я встретил, просто ангелы, то есть посланники Божьи. Как происходит моя работа? Первое условие – смирение.

– Страстей надо стремиться избегать.

– О, да. Иногда спрашивают: как вы поститесь, как вы молитесь, как вы готовитесь, и зависит ли от этого результат? Результат зависит от Господа Бога. А человек по мере совершения каких-то аскетических подвигов: пощения, молитвы становится прозрачным. По мере смирения своего. Для священника, для духовника самое главное качество – это прозрачность. Чтобы воля Божия проявлялась через него в полной степени. И для церковного художника это тоже достаточно важно.

– Расскажите о вашей семье. Знаю, что ваша жена – довольно известная художница Мария Вишняк. А дети ваши иконописью занимаются?

– Моя жена – художник-живописец. Она тоже в свое время пыталась помогать мне писать иконы, но продолжалось это недолго. Просто она ошибочно считала, что жена иконописца должна ему помогать. Но у нее свое призвание, свой талант и свое Служение. Как живописец она духовнее многих иконописцев. Ведь само по себе изображение этого мира с осознанием того, что Господь в этом мире присутствует, иконично. И через изображение этого мира можно почувствовать присутствие мира горнего. Четверо наших детей запах краски впитали с детских лет, и у них не то что идеосинкразия на краски, но для них очень актуально найти свой путь в жизни.

– Сейчас многие люди стремятся приобрести подлинную икону. При обилии поделок что вы могли бы посоветовать: как правильно выбрать икону?

– Самый простой способ: руководствоваться своим вкусом, интуицией и, может быть, даже помолиться о том, чтобы икона была явлена. Сейчас легко найти старую икону и спасти ее от гибели, от вывоза за рубеж. Можно поискать в антикварных магазинах, в Измайлове. Я бы сначала пошел таким путем. Потому что заказать новую икону никогда не поздно. Но с обретением иконы все происходит по-разному.

– А сами вы старые иконы собираете?

– Да. Хотя у меня нет коллекции. И я их как собираю, так и раздаю. Мой духовник отец Анатолий Яковин, ныне покойный, настоятель церкви св. Параскевы Пятницы в селе Пятница Владимирской области, был страстным любителем церковного искусства, собиратель и раздаватель икон. Он много икон приобретал, заказывал. Они к нему стекались во множестве, люди их к нему приносили. И точно так же он легко их раздавал. И мне от него досталась такая интересная заповедь. К нему как-то приехал один человек, которого он впервые в жизни увидел. И он ему подарил очень хорошую икону. Я спросил: «Не жалко ли?» На это отец Анатолий ответил: «Жалко? – Может, и жалко. Только дарить то, что не жалко, нет смысла».

Вообще же жизнь и судьбы икон – это очень интересная тема.

– Надеюсь, что мы к этой теме еще вернемся. Спасибо.

Беседовал Евгений ДАНИЛОВ
Источник: "Политический Журнал"