Лента: Общество

За суетой вокруг назначения преемника как-то забывается вечное, нетленное, то к чему (или к кому) будешь возвращаться всю жизнь. В современной России таким человеком является разве что Александр Исаевич Солженицын, отметивший свое 89-летие.

Александр Солженицын велик не только своей прозой, но и своей гражданской позицией. Он никогда не отделял литературу от истории и от политики, и видел в своем творчестве возможность художественными методами исследовать смысл существования человечества.

Никакой другой русский классик не связывал так тесно литературу и жизнь, прямо влияя своими книгами на общественное сознание, причем не только России, но и мира. И ни один наш классик не работал в таких условиях, прямо противопоказанных для творческой деятельности. Достоевский, вернувшись из Сибири, мог свободно писать, не страшась репрессий. Опала на Льва Толстого свелась к его отлучению от церкви, никто и помыслить не мог изгнать его из Ясной Поляны или не пустить отдыхать в Гаспру. Солженицын же противостоял целому государству и его уникальному репрессивному механизму, беспрецедентному по своей мощи и влиянию. Противостоял – и победил.

Сегодня нам – его современникам – даже трудно представить, с кем в одно время мы живем. Те события, в которых Солженицын принял участие, и которые отозвались по всей планете, прошли 35-40 лет назад. И уже тогда Александру Исаевичу уже было пятьдесят и более (шутка ли сказать – Нобелевскую премию он получил еще в 1970 году!). В известном смысле он – живая история целой страны.

Для нашего поколения Солженицын по сути то же, что и Лев Толстой для поколения Пастернака и Ахматовой – великий старец, чьи заслуги признаны столь давно, что даже удивительно, что он где-то рядом, и его теоретически можно увидеть и о чем-нибудь спросить. Впрочем, если Толстого спрашивали докучливые газетчики, то сегодня к нашим услугам телевидение, и мы можем иногда видеть подмосковного затворника на своих экранах.

Любопытно сравнить Солженицына с Нельсоном Манделой – они одногодки, оба боролись с режимами, и оба победили, привлекая внимание всего мира. Только Мандела – лицо публичное, а Солженицын нет. Мандела – левак, Солженицын – консерватор. Мандела – классический любимец СМИ, Солженицын же – скорее вечный изгой мейнстрима масс-медиа. Но Мандела – товар массового спроса, для рок-музыкантов и студентов, а Солженицын – для избранных, для знающих, для ценителей, он глубже и умнее, он точнее в прогнозах, он не грешит бездумным оптимизмом. Мандела верит в то, что политикой можно человека исправить, а Солженицын верит в силу традиционной морали, и, скорее, считает, что политика человека портит. Мандела говорит своему народу то, что тот хочет от него услышать, а Солженицын – неприятные истины. Когда отменяли апартеид, Мандела излучал оптимизм и обещал расцвет, чего не произошло. Солженицын же в момент падения коммунизма был настроен пессимистично, и предостерегал не попасть под его обломки, но к нему не прислушались.

Особенность нашего юбиляра в том, что он всегда шел и идет против течения. В 70-е годы, когда большинство советского народа пребывало в дремотной спячке, он вещал неприятные истины, к которым прислушивалось меньшинство. Напротив, в конце 80-х, когда народ пробудился, выйдя на демонстрации, Солженицын, как мы уже отметили, опять пошел вразрез с мнением народа – и элит, и низов.

Обращает на себя внимание необыкновенный практический ум писателя. Написать в подпольных условиях трехтомный "Архипелаг ГУЛаг", находясь под наблюдением, написать одновременно еще несколько романов, параллельно вести поединок с властью, заставляя ее порой испуганно метаться – на это способен не рефлектирующий интеллигент, а ум в высшей степени собранный и организованный. Недаром для большинства советских диссидентов и эмигрантов Солженицын, ценящий каждую минуту своего дня, был неприятен именно этой своей пунктуальностью, которую они принимали за сухость и высокомерие, столь резко контрастировавшую с их необязательностью и расхлябанностью, склонностью к кухонным посиделками, долгим душевным разговорам, водочке и т.п.

Но вместе с тем, его ум и интуиция также отталкивали и по другой причине – кто мог представить себе в 70-е, что СССР скоро развалится? Когда Солженицын убежденно говорил о том, что он обязательно вернется в Россию, домой, ему никто не верил, и над ним смеялись. Вот этот его оптимизм тоже был неприятен "образованцам". Кто же сегодня признается в том, что их малодушие было посрамлено, а "прекраснодушный" оптимизм Солженицына восторжествовал? В этом еще одна причина отторжения писателя от "элиты".

Солженицын религиозен в век нерелигиозности, он верит в то, что говорит, а не бравирует своим скептицизмом, он убежденно вещает, а не смиренно вопрошает. Его корни – в веке XIX, но он удивительно современен и всегда точен с анализом конкретной ситуации.

Можно сказать, что Солженицын до сих пор не услышан в России. Да, его "Архипелаг ГУЛаг" свободно издается, но повлиял ли он на умы соотечественников? А его эпос "Красное колесо"? Прочел ли в России кто-либо все это повествование целиком? А ведь в нем содержится самый глубокий анализ причин трагических катаклизмов в нашей стране в XX веке. Ни один историк не дотягивает до глубины осмысления Солженицына. Взять ту же Февральскую революция – после Солженицына стыдно называть ее великой и знаменательной, но кое-кто и сегодня пытается поднимать ее на щит. А его "Как нам обустроить Россию?". Никто не сделал боле точного прогноза развития событий, точнее, предостережения, но кто воспользовался советами писателя?

Но не стоит об этом в день рождения Александра Исаевича. Рано или поздно Россия вернет свой долг писателю. Поэт Лев Лосев, прочитав "Красное колесо", написал замечательные строки:

Столыпина жаль, говоря исторически,
и просто так, житейским манером...

Когда каждый читатель Солженицына что-то почерпнет в этом для себя, подобно Лосеву, который вырос в атмосфере предубеждения к Петру Аркадьевичу, тогда задача писателя будет точно выполнена.


Источник: "Новая Политика"