Лента: Общество

"The OBSERVER": "Край затерянных храмов. Поиски всеми забытых церквей в сельской глубинке Центральной России привели Робина Стаммера туда, где время течет вспять"

Туман и водка – неплохие попутчики для путешествия в уголок сельской России, где время не столько застыло, сколько засасывает современность в свои глубины. То, что этот призрачный, но незабываемый край лесов, болот и лугов раскинулся всего в нескольких часах езды от шумного, купающегося в деньгах мегаполиса 21 века – Москвы, лишь усиливает ощущение нереальности.

Ни имперская, ни советская бюрократия так и не удосужилась дать имя этому неповторимому краю, организованный туризм здесь, по сути, не налажен до сих пор, дорожных знаков как не было, так почти и нет, а Пушкин, Лермонтов или Чехов не посвящали ему восторженных срок, что врезались бы в культурную память россиян.
Поэтому доставайте карту: так вы по крайней мере узнаете, что находитесь где-то в Тверской области – административной единице с центром в городе Тверь, расположенном в ста милях к северо-западу от столицы. А если вам попадется в руки официальный справочник, составленный областной администрацией (вероятность этого, как говорят, до оскомины высока), в нем вы прочтете, что на территории региона 'площадью 53000 квадратных миль проживает всего 1,6 миллиона человек, имеется более 800 рек, 1769 озер, выращивается лен, добывается торф, есть деревообрабатывающие производства'.

Чего не передают сухие цифры статистики – так это необычайной красоты этой пустынной земли, застывшей в ожидании пяти месяцев суровой зимы. На повороте дороги сквозь ветви нескончаемых берез и рябин пробивается золотистый солнечный свет; густая зелень полей и сейчас пестреет васильками, шиповником, даже маками, мальвами и ясменником; в лесах сквозь палую листву пробиваются здоровенные грибы любых оттенков бурого, серого и бледно-оранжевого – как съедобные, так и ядовитые. На всем лежат долгие вечерние тени; туман сливается с рекой и заболоченными берегами. Кроме этого, есть лишь тишина, настолько глубокая после пульсирующего шума центра Москвы, что вдруг с ошеломлением понимаешь: далекий приглушенный стук, привлекший твое внимание – это биение собственного сердца.

Наш микроавтобус неожиданно сворачивает с асфальта на ухабистый проселок; затем водитель Олег – немногословный москвич в темных очках, обладающий гуманным навыком избегать столкновения с российскими мотоциклистами-камикадзе – бьет по тормозам и мрачно произносит: 'Приехали'.

В сотне метров слева я увидел большую церковь – или маленький собор? – с огромным, нависающим куполом, высокой барочной колокольней и портиком с колоннами в античном стиле. Вокруг – лишь леса, поля, кустарник. И все та же тишина. Словно некий русский Рэндольф Херст купил в Риме большую древнюю церковь и по непонятному капризу перевез ее сюда, в пустынную глушь.

Но пустынно здесь было не всегда. Церковь Владимирской иконы Божьей Матери, на которую мы любуемся, и десятки, а то и сотни других храмов, разбросанных по этому краю, были построены в начале 17 – середине 19 веков, чтобы удовлетворять духовные нужды процветающего сельского населения.

Судьбу многих здешних сел решили Сталин и Гитлер: первый – путем принудительной коллективизации, второй – развязав войну, которую в России называют Великой Отечественной. К концу 1950-х сотни деревень исчезли с лица земли, снесенные до последнего бревнышка и кирпичика; а еще больше превратились в живых призраков – там осталась лишь горстка стариков. Большинство колхозов обанкротилось или было распущено в девяностые – лес уже активно отвоевывает обратно их непаханые поля. Часто видишь, как землю ковром устилают красные шары – так много уродилось яблок, и так мало осталось людей, чтобы их собрать.

Резкое сокращение населения страны стало смертным приговором для многих поселений. Российским картам, даже современным, верить можно не всегда: от многих обозначенных на них деревень сегодня остались, по сути, лишь названия – типографские надгробья.

Судьба церквей сложилась не лучше. Конфискованные государством, оставшиеся без прихожан, они пришли в запустенье. Что во Владимирской церкви, что в бесчисленном множестве других, картина одна и та же: кладка осыпается, местами кирпичи превратились в хрупкую, влажную красноватую массу, внутри, где стены часто покрыты изысканной роспись, перекрытия либо рухнули, либо обветшали. Порой в грудах мусора, устилающих пол, мелькает искорка позолоты или пятнышко яркой краски.

Сквозь полы и стены пробиваются деревца, неф, приделы и алтарь заросли кустами. Фантастические гравюры Пиранезе с благородными развалинами древнего Рима словно оживают перед тобой в кирпиче, камне и штукатурке. Медленно уходя обратно в глубь времен, сливаясь с тонами окружающего ландшафта, церкви сохраняют благородство и величие. Медленно, невероятно, пейзаж на сотни миль вокруг обретает тот же вид, что и тысячи лет назад – нигде больше в Европе время не течет вспять на таком огромном пространстве. В оставшихся деревнях часто видишь ухоженную традиционную избу, окруженную с обеих сторон заброшенными, обвалившимися руинами. И когда люди уходят, их место занимают заросли гигантских сорняков.

Русская природа наступает, а древняя архитектура ветшает. Если бы в Западной Европе хоть одна церковь такого размера и красоты оказалась в столь ужасном состоянии, разразилась бы буря возмущения; в России же эти гибнущие сокровища исчисляются сотнями, если не тысячами. Протеста в обществе это не вызывает.

К счастью, кое-что удается сделать группе энтузиастов-реставраторов во главе с пенсионеркой Светланой Мельниковой – в прошлом химиком. За последние 15 лет благодаря их усилиям, несмотря на отсутствие средств и бюрократические препоны, несколько разрушавшихся церквей удалось привести в относительный порядок; там даже идут службы. Но большинство по-прежнему предоставлены своей судьбе.

Зачастую судьбе оказываются предоставлены и туристы. Пришелец с Запада, к примеру, может увязнуть в бесконечном торге с владельцем какой-нибудь из немногочисленных здешних гостиниц. Один из них на вопрос о том, сколько стоит номер, упорно отвечал вопросом: 'А вы сколько дадите?' Или, как это случилось со мной, вам придется провести ночь в бревенчатой избе, совмещенной с хлевом – скотину, правда, оттуда временно убрали, чтобы я чувствовал себя комфортнее. А если закончится ваш запас водки – что может легко произойти, ведь ночи здесь длинные и холодные, а магазинов мало и до ближайшего, бывает, добираться надо долго – вы можете пасть жертвой некачественного самогона. Это подпольное пойло, которое гонят из всего, от яблок до опилок – и неотъемлемая часть, и проклятье сельской жизни.

Чтобы побывать в гибнущих церквах, вам нужен надежный транспорт, – в идеале внедорожник – компас, подробная карта, защитный шлем, мощный фонарь, непромокаемая одежда, опытный водитель и гид; и еще внимание, чтобы вовремя услышать звук падающих сверху обломков. До многих храмов добираться надо через поля или по проселкам, поэтому не забывайте о распутице – осенних и весенних дождях, превращающих дороги в трясину; в свое время она помогла замедлить наступление гитлеровских армий.

Однако, если вы проявите упорство, вас ждут памятники, равных которым по красоте вы немного найдете в европейской глубинке, и картины столь гармоничные, что поневоле задаешься вопросом – а не срежиссировано ли все это каким-нибудь государственным туристским ведомством? Так было в деревне Еськи под Бежецком; все утро шел дождь, но вдруг сквозь облака пробилось солнце. Пахарь – первый, которого я увидел за несколько дней, понукал свою лошадку; мимо торопливо прошла женщина в платке – ее корзинка была полна только что собранной моркови, зелени, лука и картошки.

Остов брошенного советского грузовика тихо позвякивал и потрескивал – ржавый металл расширялся от неожиданного тепла. Смотрительница почты вышла на порог, и начала что-то кричать как оглашенная, заглушая мощным голосом двух своих овчарок. По улице брела девочка, устало волоча заляпанный грязью велосипед. А позади, как огромная театральная декорация, высилась гигантская масса двухвековой давности кирпича, штукатурки и железа, называемая, или прежде называвшаяся церковью Богоявления; темно-бурая в лучах осеннего солнца, словно колоссальный галеон, застрявший на мели. Воистину, явление господне!

Робин СТАММЕР

Источник: "Интерфакс-Религия"