В оглавление «Розы Мiра» Д.Л.Андреева
Το Ροδον του Κοσμου
Главная страница
Фонд
Кратко о религиозной и философской концепции
Основа: Труды Д.Андреева
Биографические материалы
Исследовательские и популярные работы
Вопросы/комментарии
Лента: Политика
Лента: Религия
Лента: Общество
Темы лент
Библиотека
Музыка
Видеоматериалы
Фото-галерея
Живопись
Ссылки

Лента: Религия

  << Пред   След >>

«Нам необходимо право на пророчество»

Протоиерей Александр Уэбстер – доктор философии, полковник армии США в отставке, декан и профессор нравственного богословия Свято-Троицкой духовной семинарии (Джорданвилль, Нью-Йорк, США): «Россия сегодня – бастион традиционного православия. Я не говорю, что Россия – без греха. Ни один человек, ни одна страна не безгрешны. Но некоторые менее греховны, чем другие. И для меня сейчас Россия, пожалуй, и есть воплощение такого «Константинового проекта».

– Пару лет назад Вы упомянули «постхристианский водоворот» в США. Однако многие эксперты говорят сейчас о постсекулярном мире. Как вы считаете, эти тренды как-то связаны или существуют независимо друг от друга, или друг другу противостоят?

– Я не уверен, стоит ли пытаться навешивать ярлык постсекуляризма от Юргена Хабермаса на современное западное (американское, в частности) общество; постсекулярность подразумевает некий поиск религиозности в обществе, знавшем или исповедовавшем религию, а потом отказавшемся от ее. Я же в статье “Transfigure or Die Trying” пытался провести параллель между тем, что церковь переживала в первые три столетия своего существования, и тем, что происходит в западном мире сейчас, особенно после 1960-х годов.

Между этими состояниями есть сходство, но разница даже более глубока. Ранние христиане с самого начала существовали во враждебном мире, сначала испытывая гонения со стороны иудейских властей, затем еще более враждебное отношение со стороны греко-римской культуры. Но церковь пережила этот двойной натиск и Божьим провидением сумела обратить в веру самое власть, носителем которой было государство. Я считаю историю не только социо-политическим и эконом-географическим процессом, но еще и отображением божественного провидения. Тогда разве что самые исполненные надежд на лучшее будущее пророки могли сказать, что через 200 лет возникнет римская христианская империя.

Обратив в веру самую могущественную державу западного мира (да и всей ойкумены того времени, пожалуй), христиане сумели пережить на Западе вторжения германских племен, постепенно обращая в христианство вестготов в Испании, готов в Германии и Италии, франков, англов, саксов – и даже викингов в конце концов. Это были свирепые язычники – безбожники, сказали бы мы. И обращение викингов в религию мира и праведности, любви, милосердия и радости стало еще одним великим подвигом христианских миссионеров.

А на Востоке между тем царила Византийская империя, созидая блестящую тысячелетнюю цивилизацию. Даже после падения Константинополя в 1453 г. культура христианского Востока сохранилась как наследие Византии. Расцвет совершенно новой культуры среди славян достиг своего пика в Российской империи в XIX в. – во всяком случае, в развитии православия и культуры, особенно великолепной литературы.

На Западе же в процессе отделения церкви от государства под воздействием Реформации, так называемого Просвещения и философского нигилизма XIX–XX веков наследие христианства постепенно и неуклонно терялось.

На заре своего существования церковь не знала культуры, которую она могла бы назвать своей. Замечательная анонимная эпистола «К Диогнету» во II веке от Р. Х. говорит, что христиан нельзя отличить от других ни по одежде, ни по языку, ни по «житейским обычаям». Они встраиваются в любое общество, в любую культуру, поскольку они – люди всех культур: «Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество – чужбина». Вот так и выживала церковь все эти годы.

Затем при Святом Константине и последовавших за ним императорах отношения церкви и государства стали гармоничными. Мы называем это симфонией или «единоголосием». Но сейчас мы потеряли даже намек на это. Христианский мир – что на Востоке, что на Западе – не покорен, но потерян, растрачен самими христианами. Мы утратили свой Путь, свою цель, свою идентичность, свое ощущение ценности не просто христианства – особенно православия – как истинной веры, но христианства как великой цивилизации. Мы позволили секуляризму восторжествовать, даже не попытавшись дать отпор. И вот мы, пожалуй, на грани Потопа; в духовных терминах – свершается величайшее сатанинское схождение на культуру; даже древним римлянам не приходилось мириться с, например, «трансгендерными» идентичностями или однополыми «браками». Это ошеломляющий факт, если подумать! Даже самые закоренелые язычники, наши предшественники в западной цивилизации, никогда не думали о браке как о союзе между двумя мужчинами или двумя женщинами. Без детей брак не имел смысла!

Мы достигли новых глубин падения, но это вовсе не похоже на те времена, когда церковь цеплялась за жизнь, и все христиане были братьями и сестрами, они пытались выжить и донести Слово Божье до самых дальних уголков мира впервые. Мы почти сумели сделать это, но сейчас мы все это теряем. У нас осталась память о славном прошлом. Но мы отказываемся от нее, и ее забирают у нас воинствующие атеистические – или по крайней мере антихристианские – силы, а мы даже не пытаемся дать им бой.

А вот Россия – другой разговор. Россия, пожалуй, стала путеводной звездой после падения коммунизма. На Западе, в западной части христианского мира происходит повальное бегство от ответственности, беспрецедентный отказ от своего наследия. Это совершенно новая ситуация. Она требует более решительного подхода, чем те, что были актуальны для первых веков христианства.

– Не стоит ли в таком случае церкви попытаться, что называется, переосмыслить себя, чтобы выжить и восстановить эти ценности? «Изобрести себя» заново, переосмыслить само прочтение Слова Божьего, перестроить структуру, коммуникации?

– Что до «коммуникаций», то, как военный священник в отставке, я бы назвал это «тактическим» вопросом. Я же предпочитаю заниматься стратегическими. Что именно мы «коммуницируем»? В чем наша миссия, какова наша цель?

Нам не нужна «перестройка», наоборот – нам нужно заново открыть для себя и наполнить новой жизнью то наследие, которым мы и так обладаем. Вы же не пытаетесь «заново изобрести» колесо. Мы существуем две тысячи лет. Мы пережили – порой горсткой, порой массой – все виды политического тоталитаризма, с которыми сталкивались: от римских императоров и нашествия гуннов до тоталитаризма крайне правых и крайне левых.

И православию при этом не приходилось меняться. Мы не изменили ни учение, ни нравственное богословие, ни духовное наследие, ни неизъяснимую ценность молитвы или исповедания веры – личного или совместного. Мы не меняли ничего, даже если другие христианские течения менялись постоянно. Православная Церковь во всей уникальной полноте Божественного откровения продолжала держать корабль веры на плаву. Мы не всегда шли полным ходом, но шли постоянно, два тысячелетия. Нет никаких причин для того, чтобы мы не смогли делать это и дальше.

Моя миссия как православного теолога, изучающего нравственность, как в ХХ веке, так и сейчас, не в том, чтобы «изобрести христианскую церковь заново». И даже не в том, чтобы преобразовать ее. Моя миссия, миссия всех православных в том, чтобы вновь обрести фронему, – «образ мышления» Христа и Отцов Церкви – которую наши предшественники осознавали и ощущали с самого начала, распространять ее и, если надо, даже порой защищать ее от мирских нападок.

Мирянин Роб Дреер, прихожанин Русской православной церкви, недавно написал книгу под названием «Выбор Бенедикта (The Benedict Option)». Он – в очень экуменическом стиле – призывает верующих, традиционных христиан постараться пережить надвигающиеся напасти, не сопротивляясь публично политическим властям и новой культуре. Он ссылается на пример св. Бенедикта Нурсийского и его монастыря в Монтекассино, где в VI в. был основан первый монашеский орден. Этот монастырь пережил нашествия варварских орд и все войны в Европе – времен Римской империи, папские войны, националистические – и стоял до тех пор, пока в 1944 г. наступавшие войска союзников не превратили монастырь, который нацисты сделали стратегическим узлом обороны, в руины. Но монастырь прошел испытание временем, и Дрееру очень нравится этот пример. Он предлагает, чтобы мы создавали похожие общины – мелкие, незаметные – возможно, в сельской местности, вокруг монастырей или даже вокруг знающих друг друга людей в городах… Совсем как первые христиане, которые тайно общались между собой, чтобы сохранить свою культуру и, что важнее, веру, чистой и неизменной.

Это неплохой выход – но этого мало. В отличие от так называемой «эпохи варварства» VI–IX вв., сегодня на Западе мы сталкиваемся с теми, кто отвернулся от церкви, от христианства, от Бога. Как сказал Александр Солженицын, «люди забыли Бога». Это невероятно дерзкий вызов всей культуре, демонстративное пренебрежение цивилизацией. Их не умиротворить и не обуздать: любое обращение к ним будет бесполезным. Они будут безжалостными – и мы это уже видели. Американская политика никогда еще не была настолько исполнена злобы: как в противостоянии правых и левых, так и в противостоянии между «секуляристами» и верующими.

Мы, христиане, столкнулись с беспрецедентным, решительным, упорным противостоянием, и я уверен, что оно будет только обостряться. Но мы просто не можем затвориться в мелких монашеских общинах и надеяться на спасение или пытаться сберечь свое наследие, укрываясь в новых катакомбах и скитах от воинствующих безбожников или исламистов.

Мы должны действовать. Я думаю, нам нужно «право на пророчество», нечто подобное Господнему призыву пророков в Ветхом Завете. Нам нужны те, кто подобен Моисею, бросившему вызов египетскому фараону ради народа Израиля. Те, кто подобен осененному Духом Божьим Нафану, который перед царем Давидом обличал его греховную страсть к Вирсавии. Именно такие голоса нам нужны, а не надежды на то, что мы сможем переждать грядущее, укрывшись в «бенедиктинском убежище».

Нам нужны те, кого призовет Господь, чтобы твердо нести пророческое свидетельство, которое длится уже 2000 лет: св. Иоанн Креститель, противостоящий царю Ироду Антипе, св. Амвросий Миланский, лишивший императора Феодосия I Великого святого причастия за жестокость, св. Филипп, митрополит Московский, противостоящий царю Ивану Грозному – есть множество других блестящих примеров.

Конечно, ценой пророчества – так, кстати, называется одна из моих книг – часто бывает смерть. Люди не любят, когда их заставляют взглянуть в лицо реальности, своим собственным мерзостям – будь то прелюбодеяние, неправедность или идолопоклонство. Но я призываю христиан не прятаться, а наоборот – активно присутствовать в обществе, неважно насколько плохо или враждебно оно. Нам нужны те немногие, кто выберут для себя пророческую стезю. Когда Господь воззвал к Исайе: «Кого пошлю я?», тот ответил: «Вот я. Пошли меня, Господи!». Сегодня нам очень нужны такие Исайи…

Другой православный ученый, доктор философии Джон Марк Рейнолдс, предложил «Константинов проект», который я также считаю весьма достойной идеей. Он напоминает нам, что мы никогда не сможем обходиться вовсе без империи, без власти государства. Мы не можем просто спрыгнуть со скалы, чтобы укрыться от этого мира. Рейнолдс, разумеется, имеет в виду святого Константина, столь драматически разрешившего трения между церковью и государством, легализовав христианство и церковь в Римской империи. А еще проект Рейнолдса напоминает нам о том, что пока св. Бенедикт укрывался в Монтекассино, а по Западной Европе распространялись монастыри, на христианском Востоке царила Византия – опора цивилизации, бастион свободной православной церкви, мощная империя – защитник христиан. Тем же германским варварам так и не удалось, слава Богу, покорить Византию!

И сегодня, когда западная цивилизация рушится под грузом собственного вероотступничества без особого сопротивления со стороны церкви, Россия, сбросившая с плеч камень советскости, впервые за 30 лет представляет собой силу, с которой надо считаться. Русская православная церковь после 74 лет полного послушания советским властям, постепенно обретает свой львиный пророческий глас, глас смелый и праведный, говорящий правду наперекор враждебной силе. Именно в этом состоит библейское пророчество – божественная истина против неправой, аморальной власти.

Россия сегодня – бастион традиционного православия. Я не говорю, что Россия – без греха. Ни один человек, ни одна страна не безгрешны. Но некоторые менее греховны, чем другие. И для меня сейчас Россия, пожалуй, и есть воплощение такого «Константинового проекта». Для сегодняшнего неоварварского Запада Россия может быть новой Византией. Возможно, сильные, громкие голоса патриарха Кирилла, митрополита Илариона (Алфеева) и многих других в России могут дать нам некоторую надежду на то, что еще не все потеряно – каким бы ужасным ни казалось нам то, что происходит здесь, на Западе.

– Но на Украине сегодня мы видим раскол. Каковы будут последствия этого кризиса для православного мира в целом, для Константинополя, Москвы и Киева в частности и для Русской православной церкви за границей?

– Первая мировая война фактически началась 28 июня 1914 г. в Сараево с убийства эрцгерцога Франца Фердинанда – жестокого, трусливого, злобного, вовлекшего западный мир и Россию в водоворот тотальной войны, породившей «потерянное поколение».

Действия Гаврилы Принципа в каком-то символическом смысле аналогичны волюнтаристскому, ненужному, неоправданному, неканоническому вторжению патриарха Варфоломея на Украину. Первая мировая началась с события, казалось бы, мелкого, локального. То, что в 2018 г. совершил на Украине патриарх Варфоломей, тоже, возможно, кажется остальному миру чем-то малозначительным, местечковым.

Но в чем настоящая суть этого? Константинопольский патриарх вторгся на Украину, каноническую территорию Московского патриархата с 1686 г., что определено в письме патриарха Дионисия царю Петру I, которое недвусмысленно гласит: «отныне и впредь». Что бы ни говорили в Фанаре или США, в Западной Европе или на Украине, это была необратимая передача в юрисдикцию Московского патриархата. С учетом шаткого положения Константинопольского патриархата в Османской империи в конце XVII в. патриарх в Стамбуле не видел будущего для Вселенской патриархии на Украине. Для Киевской Руси или того, что от нее осталось, перейти под покровительство Москвы – нарождающегося церковного центра всех восточных славян – это было со всех сторон хорошее решение.

Вторжение Константинопольского патриарха на Украину именно в это время и именно в такой манере – без консультаций с другими православными патриархами и автокефальными митрополитами – напоминает незаконное проникновение в жилище. Представьте, что сосед, живущий напротив вас – немного к юго-западу, как Константинополь от Москвы – врывается в ваш дом и заявляет: «Значит, так. Мы займем гостиную и кухню. Мы желаем заявить права на нее, поэтому она наша. Ты можешь жить на втором этаже, в спальне, пожалуйста, но на кухню и в гостиную ты входить не можешь». Вот так и обстоят дела. Без разрешения, без консультаций, без переговоров. Киев и украинская земля – это исконная родина, средоточие Русской церкви. Это всем известно.

По вдохновению избранного епископа Луки (Мурянки), настоятеля Свято-Троицкого монастыря и Свято-Троицкой семинарии, где я служу деканом, хочу сказать: «Киев – это Русская православная церковь, а Русская православная церковь – это Киев». Они неразделимы, это более чем тысячелетний континуум православной веры и идентичности. Киев – это место, где живет наше наследие, живая традиция – Киево-Печерская лавра и Почаев монастырь. Монахи здесь, в Джорданвилле, возводят свою историю к Почаеву монастырю. И они русские!

Говоря по-простому, все это воняет дальше некуда. Для такого вмешательства не было нужды. Это точно было не вовремя – если только тут нет каких-то скрытых политических, глобальных факторов, о которых я ничего не знаю наверняка. Давайте взглянем на перечень неправомерных действий Константинопольского патриарха, который включает и восстановление в сане или чине епископа тех, кто был Московским патриархатом из сана извержен. Я прежде всего имею в виду Филарета (Денисенко). Восстанавливая в сане отлученных священников, даруя канонический статус раскольникам, патриарх Варфоломей проигнорировал суждения и решения другой автокефальной церкви, принятые в полном соответствии с канонической церковной процедурой. Это дает основания не только для протеста со стороны патриарха Кирилла, но и для осуждения со стороны других автокефальных церквей.

«Автокефалия» в переводе с греческого означает «самоуправление». Почему же одна автокефальная церковь должна отчитываться перед другой? А константинопольская «церковь» на Украине должна это делать. Почему миропомазание в одной автокефальной церкви должно зависеть от дозволения другой? А константинопольская «церковь» на Украине должна получать его. Почему автокефальная церковь не может провозглашать своих святых? Константинопольская «церковь» на Украине должна получить одобрение от Константинополя на это.

Русская православная церковь ничего этого делать не должна. И автокефальные православные церкви в Сербии, Румынии или Болгарии не должны. Вселенский патриарх состряпал на Украине не подлинно автокефальную православную церковь, а полуавтономную «церковь» раскольников, подчиненных Фанару. Еще хуже этой экклезиологической фикции то, что патриарх Варфоломей открыто прегрешил против уникальной экклезиологии Святой православной церкви.

Сейчас, в этот час внутреннего разлада и даже признаков отступничества внутри православия, как никогда нужно потребовать, принять и свидетельствовать о полноте веры и жизни и нравственности в церкви.

– Как должны поступить Русская православная церковь и другие православные автокефалии?

– Патриарх Варфоломей не оставил Русской православной церкви иного выбора, как только прекратить евхаристическое общение с Константинопольским патриархатом и подчиненными ему православными церквами по всему миру. А ведь патриарх Кирилл и другие публичные фигуры РПЦ, особенно митрополит Иларион (Алфеев), неоднократно призывали собрать подлинный собор всех православных автокефалий, чтобы представить позиции сторон перед всей православной церковью. И теперь Москва может просто заявить: «Церковь на Украине – наша, и мы ее не отдадим». Но это будет так же дерзко и вызывающе, как эскапада Константинопольского патриарха.

Однако Москва демонстрирует благородство. Конечно, в разрыве общения нет ничего приятного, но это необходимое, хотя и болезненное решение. Так, в Постоянной конференции православных епископов Америки, которую возглавляет архиепископ Греческой православной церкви, теперь епископы Русской православной церкви (включая, естественно, и РПЦЗ) не могут проводить богослужения вместе с братьями-священниками из Греческой православной епархии, Украинской православной церкви (КП) или Американской карпаторосской православной епархии, поскольку те находятся в прямой юрисдикции Вселенского патриархата и назначенных им митрополитов.

И тем не менее у Москвы не было выбора. Вы не можете просто отдать первый этаж своего дома захватчику, тому, кто ведет себя как преступник, кто нарушает нормы морали. Захват дома нельзя ни уважать, ни оправдать. В нынешних обстоятельствах Русская православная церковь не может притворяться, что мы остаемся братьями у алтаря правды и любви рядом со священниками Вселенского патриархата.

– Нет ли здесь участия каких-то иных групп влияния, действующих вне рамок борьбы за власть в православном мире?

– Мне очень больно признать, что с самого начала этого внутреннего православного кризиса вокруг Украины Государственный департамент США пел дифирамбы патриарху Варфоломею и его решению «дать независимость» украинскому православию. В этом хоре звучали и посол США по вопросам религиозной свободы Сэмюэль Браунбэк, и официальный представитель Госдепа Хизер Науэрт, и посол США на Украине Мэри Йованович, и, наконец, госсекретарь США Майк Помпео, которого я очень уважаю… И Науэрт, и Помпео подчеркнуто называли «новую» церковь на Украине «автокефальной». Но мне как православному теологу и священнику интересно, могут ли эти два государственных чиновника верно определить значение слова «автокефалия», уникального православного термина, которым они ничтоже сумняшеся разбрасываются в дипломатических заявлениях.

К сожалению, правительство США публично, однозначно и безоговорочно поддержало махинации Вселенского патриарха на Украине. А как же границы между церковью и государством? Я сторонник византийской концепции симфонии – особенно в странах, где православные составляют решающее большинство населения. В Америке, однако, правительство светское. Считается, что оно отделено от церкви. Но тогда почему это светское правительство вмешивается, выбирает стороны, провозглашает победителей на Украине? Оно, конечно, не называет проигравших, но тем не менее все же выбирает стороны в этом исключительно внутреннем церковном православном конфликте.

Кроме того, против канонической Украинской православной церкви МП и всего русского яростно выступают президент Украины Петр Порошенко – эдакий Ришелье всей этой церковно-политической операции – и украинская Рада. По инициативе президента украинский парламент принял закон, обязывающий УПЦ МП сменить название на «Русская православная церковь в Украине»! Вы можете себе представить Конгресс США, заявляющий какой-либо религиозной группе: «Нам не нравится имя, которое вы выбрали – поменяйте его!»? Мы видим, как священников, монахов и архимандрита Киево-Печерской лавры – все они принадлежат УПЦ МП – вызывают в кабинеты СБУ по подозрению в «разжигании розни». Мы видим, как банды захватывают церкви, принадлежащие УПЦ МП, как ее священников не допускают к службам, блокируя церкви. Мы видим и другие примеры травли. Но в истории Русской православной церкви такое уже было: это все уже устраивали большевики, захватившие власть в России в октябре 1917 года. Теперь мы проходим через это снова – на Украине!

Все автокефальные православные церкви должны согласиться созвать собор, чтобы разрешить эту проблему раз и навсегда. Это – «самострел», рана, умышленно нанесенная телу Христа Константинопольским патриархом, и он должен быть призван к ответу перед своими братьями-предстоятелями. Если же он будет настаивать, что только он, как Вселенский патриарх, имеет право созвать собор, но откажется сделать это, то это несомненно подтвердит, что он действует как папа. Мы, православные, анафемствовали одного папу в Риме почти тысячу лет назад; нам не нужен еще один в Константинополе. Совершенно ясно, кто действует в соответствии с традиционной православной нравственностью, каноническим законом, духовностью и теологией. И это – не Вселенский патриарх.

– Возможно, в такой ситуации и прозвучит, как Вы сказали, пророческий глас. В таких обстоятельствах может появиться пророк, который и возглавит такой собор…

– Я надеюсь, что Господь призовет пророков в других автокефалиях. В этой связи я бы хотел упомянуть митрополита Диоклетианского в отставке Каллиста (Уэра). Недавно он публично заявил, что считает действия своего патриарха – Варфоломея – на Украине недостойными. Одновременно он критиковал решение Московского патриархата прервать евхаристическое общение с Вселенским. Митрополит Каллист может стать тем первым пророческим гласом, который так нужен мировому православию.

– Какие современные идеи и практики православная церковь не примет никогда?

– Прежде всего я хочу отметить, что Свято-Троицкая семинария РПЦЗ, где я служу деканом и преподавателем, не приветствует и не распространяет теологические инновации. Мы не стесняемся провозглашать своей миссией (или своим «брендом») «Традиционное православие ХХI века». Традиционное православие. Никаких переосмыслений. Никакого приспособленчества или адаптации до потери собственной души в попытках «достучаться» до современной культуры, идеологий или модных экуменических или межрелигиозных течений. Мы должны быть верны себе, Церкви и Господу нашему – всегда и в любых обстоятельствах.

Увы, многие из моих православных коллег-ученых, более того, именно в области нравственного богословия, гоняются за каждым модным веянием в философии, теологии или других дисциплинах.

Вот, Христос Яннарис из Греции, прославленный нравственный богослов – он просто одержим философией экзистенциализма. В книге «Свобода морали (Freedom of Morality)» 1994 г., которую я даю своим семинаристам в рамках курса нравственного богословия, он соорудил какую-то неудобоваримую смесь из Карла Маркса, Мартина Хайдеггера и св. Григория Паламы. Это вряд ли можно назвать традиционным православием. Но это мощнейшее искушение для православного, жаждущего быть «современным».

В быстро меняющемся современном обществе православный верующий может спросить: «Почему мы не можем быть более похожими на наших неправославных друзей и соседей?» А я отвечу: «Мы не хотим быть похожими на них. Наш выбор – быть похожими на древнюю Церковь без модернистских примесей, отклонений и искажений». Это, безусловно, подчеркнуто пре-модернистская парадигма, но мне нечего ее стыдиться. Мы должны призвать всех верующих, все приходы, а порой даже священников и епископов вернуться к исконным источникам святой православной традиции. Слишком многие современные православные теологи игнорируют или, что еще хуже, отвергают Отцов Церкви. Нас, православных, всегда отличала наша преданность писаниям Отцов – включая постановления и каноны Вселенских соборов.

Еще, конечно, мы должны проникнуться Священным Писанием, краеугольным камнем Церкви, и житиями святых. Эти жизнеописания – неиссякаемый источник нравственного и духовного воспитания, наставлений для повседневной жизни. Порой мы сталкиваемся там с неожиданными противоречиями (хотя на самом деле эти противоречия кажущиеся). Именно это подтолкнуло меня к тому, чтобы заняться изучением православного нравственного богословия войны и мира. Церковь в XI веке канонизировала св. мучеников Бориса и Глеба, двух миролюбцев, которые в Киевской Руси отказались защищать свои жизни против убийцы Святополка Окаянного. А через 500 лет Русская православная церковь канонизировала св. Александра Невского, князя-воина, возглавившего сопротивление Новгорода шведам и тевтонским рыцарям в XIII веке. Позднее тот же герой склонился перед монгольским ханом, чтобы спасти свой народ от всепоглощающей ярости монголов. Его подданные посчитали это позорным деянием. Но св. Александр был мудр – он знал, когда надо сражаться, а когда не надо. Будучи еще новообращенным православным и начинающим ученым, я задался вопросом, как Церковь принимает в качестве святых и пацифистов, и воинов, сражающихся в справедливых войнах? Я посвятил более 40 лет научным размышлениям над этим вопросом и ему подобными с точки зрения нравственного богословия.

– Вы служили в армии США и служите в церкви. Собственный опыт службы и служения помог Вам разрешить этот парадокс?

– Прежде всего я должен заметить, что я не был регулярным военнослужащим, боевым офицером. Я был православным капелланом – военным священником с первого дня службы до выхода в отставку. Капелланы не носят оружия и не вступают в бой. Православным военным священникам запрещено церковным каноном, как и другим православным священникам, убивать кого бы то ни было – даже случайно. Если мы запятнали руки кровью – даже по недоразумению, даже в порядке самообороны, даже защищая соседа или народ Божий (что в православных уложениях является обычным, хотя и ограниченным оправданием войны) – мы не можем входить в Святой Алтарь и прикасаться с плотью и кровью Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа.

Этому есть мистическая причина. Нас еще в семинарии учили, что единственная кровь, пролитая на алтаре, – это человеческая кровь Господа нашего. Его смерть на кресте была искупительной жертвой за всех; Его кровь была невинной, чистой, совершенной человеческой кровью. Ничья больше кровь не должна испачкать ее, даже пролитая во имя нравственно оправданного поступка – такого, например, как защита невинных от неправедного нападения.

И все же на протяжении двух тысячелетий истории православной церкви мы можем выделить две четкие траектории – в Ветхом Завете (греческой Септуагинте) и в Новом, в писаниях Отцов Церкви, в житиях святых, в литургических и гимнографических текстах, на церковных иконах, в духовных произведениях и даже в православной художественной литературе недавнего времени, в романах Достоевского и Солженицына, например. Две непрерывных и противоположных друг другу нравственных траектории проложены в этих источниках: абсолютного пацифизма и того, что я называю «справедливой войной».

Какую бы из этих траекторий православной традиции я лично ни предпочитал, как православный военный священник я был де факто абсолютным пацифистом, который, однако, может благословлять солдат на справедливую войну – и делает это.

– Можете сравнить ваш личный опыт службы в армии и служения в церкви?

– Хотя у меня и нет боевого опыта, милостью Божьей я прослужил 24 с половиной года, не снимая формы, до выхода в отставку в июне 2010 года. Последние пять лет карьеры я провел на постоянной службе – так, как я начинал ее в 1986 году. В мои основные обязанности входила работа по ликвидации чрезвычайных ситуаций, пасторская поддержка военнослужащих, возвращавшихся из районов боевых действий, и членов их семей, а также уведомления о смерти – все эти задачи легли на меня вследствие беспрецедентной атаки исламских террористов на Центр международной торговли в Нью-Йорке и Пентагон.

Но главной причиной призыва на действительную службу было служение передвижным православным капелланом в звании полковника в течение трех периодов православных постов и литургий для войск США и коалиции в Афганистане, Ираке, Кувейте и Катаре; на армейском жаргоне – «на земле». В период с 2005 по 2010 г. я 12 раз откомандировывался на срок от 30 до 35 дней, после чего возвращался к служебным обязанностям в месте основной дислокации, чтобы снова отправиться в очередную командировку. Моей семье и матушке тяжело далось то, что я пять лет подряд не был с ними на Рождество и Крещение Господне, но видеть радость на лицах православных солдат (и даже гражданских контрактников) из Румынии, Болгарии, Грузии, Греции, Македонии, Словакии и Египта – как и тех, что были из США, Канады, Великобритании и Австралии – встречавших вместе со мной Рождество, было бесценно. И я никогда не смогу этого забыть! Это были одни из лучших лет моей жизни.

Должен добавить, что половину сознательной жизни я с огромным наслаждением служил в трех ипостасях: священника, падре (это универсальный термин для военного священника) и ученого. Но я всегда в первую очередь был именно священником, а падре и ученым – во вторую и третью.

– Можете ли вы сравнить армию и церковь как институты – их миссию, их предназначение. Есть ли у них что-то общее?

– Ваш вопрос напоминает мне замечательное наблюдение Сэмюэля Хантингтона, гарвардского профессора, известного своей книгой 1996 г. «Столкновение цивилизаций (The Clash of Civilizations)», которая наделала много шума. Эта книга – полезная модель изучения религиозной компоненты большинства вооруженных конфликтов последней четверти века. Но в 1957 г. он написал другую великолепную книгу – «Солдат и государство (The Soldier and the State)». Я не знаю, исповедует ли Хантингтон христианство – или какую-то религию вообще. Но в этой книге есть прекрасный раздел, где он сравнивает готическую архитектуру и «строгость, единообразие и дисциплину» Вест-Пойнта со знаменитым французским монастырем Мон-Сен-Мишель, история которого уходит в Средние века.

Читая эту книгу, я поразился удачному, хотя и неожиданному, сравнению. Идея полностью структурированной жизни, когда каждый день, каждый час, каждое действие направлены на то, чтобы сформировать и обучить определенный тип человека, определенный продукт. В одном случае это монах, духовный воин, который где-то далеко «в тылу противника» молитвой сражается с Сатаной и его приспешниками от имени церкви. Они не просто уходят от мира. Монахи ведут свою битву в «ином» мире, каждый час, каждый день. Это очень строгий, аскетический образ жизни.

Сравните его с обучением в любой военной академии США: это очень строгая, можно даже сказать аскетическая четырехлетняя программа бакалавриата. А после выпуска кадеты, которые отобраны прежде всего для того, чтобы стать лучшими из лучших, получают низшие офицерские звания – вторых (младших) лейтенантов или мичманов и постепенно поднимаются по цепочке командования. Многие из них становятся генералами и адмиралами.

И Хантингтон считал образование и духовное воспитание воина очень похожим на воспитание монаха. Кто еще мог об этом подумать в 1957 году? Это потрясающая идея, которую лично мне, прослужившему столько лет армейским капелланом, одной ногой – в церкви, а другой – в армии, очень импонирует.

И в своем нынешнем положении декана Свято-Троицкой семинарии я вижу много общего между военным формированием и семинарией. Наша семинария расположена совсем рядом и связана тесными узами с монастырем Святой Троицы. Обучающиеся у нас на четырехгодичном богословском бакалавриате носят рясы и монашеские пояса, а их расписание достаточно сурово. Любой день, кроме воскресенья и главных праздников, начинается с ежедневной Божественной литургии в 6 утра (нечто вроде армейского «за полчаса до рассвета»), затем завтрак, утренние занятия, послушание или общественные работы после обеда в трапезной, снова занятия, вечерние молитвы и еще час или около того на занятия перед отбоем в 22.00.

По воскресеньям и в главные праздники Всенощное бдение начинается в 7 вечера на закате и продолжается три часа и более, на следующее утро – Божественная литургия с 9.00 до примерно 11.30. В эти дни уроков не бывает, поэтому у семинаристов есть личное время для учебы или отдыха во второй половине дня. Этот ежедневный распорядок, исключительно строгий по меркам обычного колледжа, по иронии судьбы очень напоминает «учебку» для новобранцев в Америке.

Так что сравнивать бытование наших семинаристов с монашеской жизнью или военной подготовкой вполне уместно.

– Каковы же тогда различия?

– Кто-то сказал, что военный – современный американский военный, во всяком случае – напоминает неточно настроенный радиоприемник. Представьте, как он звучит: он ловит сигнал, но тот слегка искажен, плывет или его перебивают статические разряды.

В отличие от духовенства и прихожан православной церкви, любой служащий американских вооруженных сил – человек, готовый посвятить свою жизнь на два, четыре, шесть или 20 лет одной-единственной главной миссии: защищать страну от всех врагов – будь то враждебные государства или международные террористические группы – и применять для этого при необходимости смертельное оружие. Это может повлечь за собой убийство живых людей (хотя бы и агрессоров) и уничтожение вещей. Но что еще важнее в нравственной перспективе, такая миссия означает готовность солдата пожертвовать своей жизнью ради других. Для этого нужно быть выдающимся человеком. В Евангелии от Иоанна Господь говорит: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (15:13). Но то, что постоянно готов сделать солдат, выходит за пределы Божьей заповеди. Солдат готов пожертвовать жизнью за абсолютных незнакомцев, за тех, кого он никогда не встречал и никогда не встретит: за людей своей страны.

Армия любой страны, включая, конечно, и Россию, и США, действует в соответствии с лучшими этическими нормами западной цивилизации и нашей православной нравственной традиции только тогда, когда она применяется для защиты родины против иностранного вторжения или против вспышки глобального терроризма, или для возвращения несправедливо захваченных территорий, или для спасения тех, кто попал в плен. Только применение военной силы в оборонительных целях оправдывает ее использование; в ином случае армия используется лишь как прикрытие попытки захвата или насаждения религии или идеологии в иностранном государстве.

Православные миряне в любом государстве могут служить в армии в любом качестве в соответствии со своей совестью. Но православное духовенство – епископы, священники или дьяконы – ни под каким видом не имеет права брать в руки оружие. Православные капелланы могут сопровождать войска в бою – невооруженные. Возможно, в этом смысле они даже более уязвимы, чем регулярные военнослужащие: у тех хотя бы есть оружие.

В целом высшим призванием верующих, традиционных православных христиан является не защита страны. Наша миссия как Церкви состоит в том, чтобы свидетельствовать о Евангелии и приводить всех к спасению в Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе. В наших домашних приходах главная роль православного священника – быть пастырем народа Божьего: заботиться, воспитывать и служить ему всеми силами и средствами, особенно когда прихожане больны, умирают или испытывают эмоциональные страдания, делать все, чтобы помочь верующим расти в любви Христа и жить во Христе. И не только нашим прихожанам.

В Евангелии от Матфея 25:31-46 Господь призывает каждого православного христианина накормить голодных, напоить жаждущих, приветствовать незнакомца, посещать больных и узников и одевать обнаженных. И каждый член Церкви призван также быть евангелистом. Христос сказал апостолам: «Идите на край земли». Каждый член Церкви может начать свой путь по крайней мере в собственной семье или среди своих друзей и соседей.

Мы всегда должны быть свидетелями, делясь Евангелием Иисуса Христа, что нам посчастливилось открыть или унаследовать от наших родителей в качестве бесценного дара. И даже сейчас, говоря с вами, я проповедую вам!

– Безусловно.

Однако солдаты не призваны свидетельствовать о Евангелии Иисуса Христа (или об ином религиозном учении). Они носят форму и выходят на поле боя опять-таки не для того, чтобы обратить кого-то в современную западную идеологию. Во всяком случае, я уверен, что использовать их для этого не стоит! Это один из наиболее смущающих меня компонентов внешней политики США и НАТО: иногда завуалированные, а иногда и открытые попытки экспорта нравственно неполноценной национальной культуры вместе с более привычными современными ценностями – свободой и правами человека.


Протоиерей Александр Уэбстер – доктор философии, полковник армии США в отставке, декан и профессор нравственного богословия Свято-Троицкой духовной семинарии (Джорданвилль, Нью-Йорк, США)
Источник: "Россия в глобальной политике "




"Загрузить в полном масштабе 525x857, 152k "

 Тематики 
  1. Религия и государство   (560)
  2. Религия и общество   (748)