Лента: Религия

На сайте «Новой Газеты» появилась статья философа Максима Горюнова «Где искать христианство». Она интересна тем, что развивает взгляды на христианство, популярные в определенной среде, и нам стоит их рассмотреть. Тезис, который выдвигает автор, может показаться парадоксальным:

«Почти двадцать лет назад итальянский философ Джанни Ваттимо, рассуждая о современном положении христианства в Европе, пришел к неожиданному выводу: в наши дни христианство процветает как никогда. В начале нового тысячелетия Европа ближе к Христу, чем в Средние века. Все, что в консервативных кругах принято считать кризисом веры — легализация однополых браков, эмансипация, женское священство, пустующие храмы, закрытые монастыри, низкий конкурс в семинариях, — на самом деле является ее апофеозом».

Но на самом деле этот тезис просто ложен. В чем его бросающаяся в глаза ошибка? «Некое явление является порождением христианской цивилизации» и «некое явление является апофеозом христианства» — это очень разные утверждения. Марксизма-ленинизма и всего пафоса «кто был ничем тот станет всем» не было бы без пророка Исайи, Господа Иисуса и Апостола Павла. Коммунистические лозунги — это часто просто парафразы из священного Писания. Негодование на угнетателей и обещание им суда и гнева, сочувствие простым трудящимся людям — это важная часть библейской пророческой традиции.

Искание грядущего мира братства и справедливости, где перекуют мечи на орала, мира, который должен явиться после апокалиптических потрясений, тоже имеет несомненно библейские корни. Но делает ли это марксизм-ленинизм «апофеозом христианства»? Некоторые полагали, что да, что тт. Ленин и Троцкий, а потом т. Сталин и есть истинные христиане. Но думаю, мы сейчас согласимся, что это мнение ошибочно.

Будучи несомненным порождением христианского мира, марксизм-ленинизм был идеологией, которая предполагала полное искоренение христианства — и всякого богопочитания вообще. К чему эта идеология привела, и как ее адепты обращались с христианами (обычными, не «апофеозными», теми, которые читают Библию и молятся Богу) думаю, нет необходимости напоминать.

«Однополые браки» (я беру этот оборот в кавычки, потому что это противоречие в определениях, как например, «одиночная дружба»), как и все гей-движение было бы невозможно за пределами библейской цивилизации. Если бы в общественном сознании не было библейской идеи вступаться за угнетенного, если бы эта идея не была так мощно развита в американском обществе баптистским пастором Мартином Лютером Кингом, для гей-движения не было бы необходимых материалов для постройки. Сами усилия гомосексуалистов объявить себя «угнетенным меньшинством» были бы бессмысленны в другом культурном контексте.

Но считать гей-движение раскрытием христианства — такая же ошибка, как считать таковым марксизм-ленинизм. Это две тотально и абсолютно враждебные христианству идеологии — хотя да, Исайя сильно порицал угнетателей и заступался за людей труда.

Но в чем главная проблема этого текста? В глубоком пренебрежении к истине.

Пламенные миссионеры атеизма, вроде Ричарда Докинза, имеют гораздо больше общего с христианами, чем постмодернистские мыслители вроде Джанни Ваттимо. Докинз, как и христиане, верит в существование истины. Докинз, как и христиане, считает истину важной. Докинз, как и христиане, считает, что человек должен избирать истину — хотя бы неудобную, и отвергать ложь, хотя бы и приятную. Докинз, как и христиане, считает, что истина стоит того, чтобы о ней спорить и ее искать. Докинз принимает христианскую веру всерьез — да, если Христос воскрес, это все меняет, мы оказываемся в совершенно другой вселенной, и ему важно настаивать, что нет, не воскресал. На условной карте мировоззрений воинственный атеизм Докинза находится ближе к христианству, чем постмодернизм Ваттимо.

Докинз стоит неподалеку от храма, и ругается на Бога — а за спиной у него простирается безбрежный холод и мрак безбожия. И где-то там в глубине, в этом холоде и мраке постмодернисты рассуждают об «апофеозе христианства» в виде опустевших храмов. Для них сам вопрос о том, есть ли Бог, и воскресал ли Христос, является просто мертвым — в то время как для докинсиан он является в высшей степени живым и актуальным.

Придерживаясь противоположных взглядов на устройство реальности, христианин и атеист могут быть едины в своем отвращении к той чудовищной измене человеческому призванию, которую совершает постмодернист. Тот и другой верят, что человек должен искать истину, и главное в христианстве — это как раз его притязания на истину. Бог действительно сотворил мир, Христос действительно воскрес из мертвых, те, кто пребывают в покаянии и вере, действительно обретут жизнь вечную и блаженную. Христианин утверждает эти притязания, атеист их оспаривает, и выдвигает свой набор утверждений о реальности, которые он полагает истинными.

Как давно уже писал К.С.Льюис, «Вот — дверь, за которой вас ждет разгадка мироздания. Если ее там нет, христиане обманывают вас, как никто никого не обманывал за все века истории. И всякий человек (человек, не кролик) просто обязан выяснить, как обстоит дело, а потом — или всеми силами разоблачать преступный обман, или всей душой, помышлениями и сердцем предаться истине».

Постмодернист, фактически, исходит из того, что христианство является обманом — что все разговоры о любящем Боге, создавшем нас для жизни вечной и блаженной, не соответствуют реальности. Но он, в отличие от нашего честного поединщика-атеиста, не призывает метать этот обман с размаху на свалку истории. Он вообще избегает говорить об этом прямо. Он принимается играть с христианством во всякие игры.

Это отталкивает не только верующего — это грех не только против веры, но и против интеллекта. Содержательная дискуссия требует, чтобы мы использовали термины в ясном и общепринятом значении. Христианство — это, и для его последователей, и для людей внешних, определенная религиозная традиция, восходящая к проповеди Апостолов, и имеющая определенное содержание. Оно может нам нравится или нет; мы можем с ним соглашаться или нет — но мы не можем переопределять его под себя.

Воздержание от такого переопределения — это не вопрос благочестия. Это вопрос соблюдения некоторых условий, необходимых для любого содержательного рассуждения о предмете. Чтобы говорить, скажем, о буддизме, я должен употреблять слово «буддизм» в значении «религиозная традиция, восходящая к проповеди Гаутамы Будды», а не «то, что лично мне, или лично мне нравящимся авторам будет угодно назвать буддизмом». Рассуждая, скажем, о марксизме, или кантианстве, или феминизме, или любой другой философской или мировоззренческой традиции, я должен исходить из ее внутреннего содержания — а если я буду переопределять ее как мне удобнее, никакое рассуждение не будет возможно.

Поэтому, когда, например, тот же цитируемый Максимом Горюновым Ваттимо «уверен в том, что массовый отказ от участия в церковных ритуалах и забвение догматики напрямую следуют из духа Евангелия», мы имеем дело даже не с ошибочным высказыванием. Мы имеем дело с не-высказыванием, с набором слов, который просто не несет никакого содержания, которое могло бы быть принято или оспорено. Откуда автор извлекает этот «дух Евангелия»? Совершенно определенно, не из текста Евангелия — потому что в тексте евангельский Иисус делает вполне догматические утверждения о Своей Личности и деяниях, и устанавливает Таинства Крещения и Евхаристии. Если в Евангелии Христос «взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша [есть] Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается» (Лук.22:19,20), а «дух Евангелия» предполагает отказ от «участия в церковных ритуалах», если Евангелие требует веры — «Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Иоан.3:36), а «дух Евангелия» никакой веры не требует, и так далее — то какое вообще отношение «дух Евангелия» имеет, к, собственно, Евангелию?

Максим Горюнов пишет, что «Смысл Евангелия исключительно в любви: в том, чтобы возлюбить ближнего, как самого себя и действовать, руководствуясь этой любовью».

Это не так в нескольких отношениях.

Во-первых, ничего специфически евангельского в заповеди любить ближнего нет. Это, на самом деле, ветхозаветная заповедь, «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь» (Лев.19:18) Более того, такие же (или похожие) нравственные максимы можно найти и далеко за пределами библейского мира — у Конфуция, у буддистов, у стоиков, и люди отлично знали ее до прихода Иисуса. Нравственный закон, как об этом пишет Апостол Павел, вложен в сердце каждого человека, и сознание этого закона еще не является Евангелием.

Во-вторых, записывать добродетельных неверующих людей в христиане есть грубое неуважение к их личному выбору. Человек может стать христианином только по своей свободной воле. Если человек не хочет быть христианином, он имеет на это полное право. Было бы отвержением реальности — и отвержением его свободы — записывать его в христиане, когда он сам записываться не хочет. Если, скажем, кришнаит, желая меня похвалить, скажет мне, что я следую Бхагават-Гите, я с этим не соглашусь — нет, не следую, сознательно решил не следовать. Точно также мы не имеем права записывать людей в последователи Евангелия если они сами на это не соизволяли. Хуже того, это значило бы впадать в такого рода христианский шовинизм, в который сами христиане не впадают — то есть объявлять любую добродетель христианской добродетелью. Мы, христиане, верим, как и в Писании есть примеры, что нехристиане, не имеющие никакого отношения к Евангелию, могут совершать добродетельные поступки. Добродетель встречается в людях и за пределами христианства — отрицать это было бы невероятно заносчиво, да и противно Писанию, которое хвалит добрые поступки людей, не принадлежащих к народу Божию. Замечательный миссионер святитель Николай Японский с большой похвалой отзывается о японских буддистах, именно потому, что видит у них действенную любовь к ближнему — но ему в голову не приходит называть их христианами. Люди считают себя буддистами, они имеют право считать себя буддистами, это их выбор, его следует уважать. Поэтому неверующий волонтер сам имеет право сказать, чему он следует — и если он следует своим нехристианским убеждениям, мы должны это за ним признавать.

В-третьих, само слово «Евангелие» известно нам из Священного Писания, и в нем оно означает не заповедь о любви, а определенное возвещение, «благую весть». Это возвещение о спасительных деяниях Бога в Иисуса Христе. Когда Апостолу Павлу надо коротко напомнить его содержание, он говорит: «Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали. Ибо я первоначально преподал вам, что и [сам] принял, [то] [есть], что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию» (1Кор.15:1-4) Что такое Евангелие — нам лучше, все же, спрашивать у Апостолов.

Кстати, об Апостолах. Максим Горюнов пишет «Ученики, находясь в плену предрассудков, неверно понимали слова своего учителя. Даже апостол Павел, несмотря на его ум и невероятную широту взглядов, не смог выйти за рамки ближневосточной патриархальной культуры».

Было бы странно отрицать то, что Апостолы, конечно же, были людьми своей эпохи и культуры. Но было бы еще более странно отрицать, что мы с Максимом Горюновым тоже являемся людьми своей эпохи и культуры. И Джанни Ваттимо является человеком своей эпохи и культуры. Да, мы этого обычно не замечаем — как люди средневековья понятия не имели, что они живут в средние века. Но это, тем не менее, так — мы тоже подвержены предрассудкам, только другим. Это обычная проблема — мы часто не отдаем себе отчета в том, что сами находится в рамках определенной культуры, которая (де)формирует наши взгляды. И что позиция, с которой мы пытаемся великодушно снисходить к Апостолам, просто одна из исторически обусловленных культурных позиций. Люди постоянно склонны воспринимать как последнее слово добра и правды ту или иную идеологию — просвещение, марксизм, феминизм, национализм, социальный либерализм, евгенику, гендерную идеологию, еще что-нибудь — и оценивать Апостолов с точки зрения своих идеологических предпочтений. Но проблема в том, что притязания всех этих идеологий на то, чтобы служить точкой отсчета, сами по себе весьма относительны.

У Апостолов же есть одно, но все перевешивающее, преимущество — именно их избрал Иисус для того, чтобы передавать Его послание. Иисус не наделил меня, или Максима Горюнова, или Джанни Ваттимо апостольскими полномочиями. Он отправил проповедовать Евангелие всей твари тех, кого отправил — значит, Он счел их подходящими. Более подходящими, чем все мы.

Более того, у нас нет других источников сведений об Иисусе вообще, кроме Писаний Апостолов, сохраненных апостольской Церковью. Если вы не доверяете Апостолам — у вас просто нет Евангелия, и взять его неоткуда. Никакого другого Христианства, кроме Апостольского просто не существует. И только у них мы и можем искать христианство.

А выдавать за Евангелие, или за Христианство что-то свое — значит создавать бессмысленную путаницу. У людей могут быть свои представления о добром и прекрасном, и они имеют на них полное право. Но Евангелие — это именно свидетельство Апостолов об Иисусе Христе, распятом, воскресшем и паки грядущем. Свидетельство, отозвавшись на которое покаянием и верой, люди могут обрести жизнь вечную и блаженную.

Если оно ложно — то это нужно просто и прямо признать. Из любви и уважения к людям, потому что люди не должны верить в ложь.

Если оно истинно — то именно любовь к ближнему и желание ему вечного блага требует возвещать его именно так, как оно провозглашено Апостолами. Как это делали люди, которые умирали — и умирают — провозглашая благую весть. А вот искажать, переписывать, или подменять его чем-то своим — тяжкий грех, причем грех именно против любви.

Но главная беда с рассматриваемым текстом в том, что как раз вопрос об истине он и не желает поднимать. А это, на самом деле, единственный вопрос, который достоин рассмотрения.


Сергей Львович Худиев
Источник: "Радонеж "