Двое американских сенаторов заявили, что вера в исключительность Иисуса Христа как единственного Спасителя делает человека непригодным для государственной службы. Это было бы невозможно вообразить еще недавно — но теперь служит индикатором того, насколько укрепилась и что из себя представляет современная либеральная идеология.
Но изложим историю по порядку. В прошлом году профессор Ларисия Хокингс из христианского Уитон Колледжа решила носить хиджаб в знак солидарности с мусульманами — сказав, при этом, что мусульмане и христиане поклоняются одному Богу.
Это вызвало немалую дискуссию — в которой одни согласились с ее мнением, другие нет. Богослов Джон Стакхауз сказал, что, хотя мусульмане имеют неполное (то есть не-тринитарное) представление о Боге, это не значит, что они не могут пребывать с ним в отношениях молитвы и веры. Другой автор — выпускник Уитон Колледжа, Рассел Воут, возразил, что «Мусульмане не просто имеют неполное богословие. Они не знают Бога, поскольку они отвергли Его сына, Иисуса Христа, и остаются осуждены»
Воут, очевидно, цитировал Евангелие от Иоанна: «Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Иоан.3:18)
Что же, нормальная богословская дискуссия, если бы я тут высказывал свое мнение, я бы сказал, что Христос, Судия и Искупитель всего человеческого рода, судит каждого индивидуально и говорить обобщенно о вечной судьбе больших групп людей едва ли осмысленно — Евангелие дано нам, чтобы мы уверовали и спаслись, а не чтобы мы предвосхищали таинственные суды Божии.
Но дальше события приобрели неожиданный оборот. Дональд Трамп назначил Рассела Воута на высокую должность в министерстве финансов. Американский союз за гражданские права (ACLU) выразил протест, заявив, что назначать на такую важную должность человека с такими взглядами противоречит «разнообразию, как одному из величайших преимуществ нашей страны». Парадокс ситуации в том, что люди, на знаменах которых написано «разнообразие», его, на самом деле, не терпят — почему бы, для разнообразия, не потерпеть, наряду с другими, и консервативного христианина. Примерно через час после заявления ACLU, сенатор Берни Сандерс (бывший кандидат в президенты от демократов) заявил, что по его убеждению, «высказывание мистера Воута неизвинительны, полны ненависти, являются исламофобскими и оскорбляют более чем миллиард мусульман по всему миру. Наша страна, со дня ее основания, боролась, иногда с огромным трудом, чтобы преодолеть дискриминацию во всех ее формах... Мы не должны откатиться назад»
Сенатор Кристофер Ван Холлен присоединился к критике Воута, сказав: «Я думаю, это неопровержимо, что подобные комментарии предполагают для множества американцев, что… вы осуждаете людей всех вер… Ваши комментарии предполагают, что Вы предаете общественное доверие, которое нужно для такого высокого поста».
Любопытно, что о реакции со стороны предположительно оскорбленных мусульман ничего не сообщается — похоже, они отнеслись ко всему этому гораздо спокойнее.
Что же, рассмотрим эту поучительнейшую ситуацию по порядку. Само по себе утверждение, что мы попадем в ад, если не обратимся в истинную веру, никоим образом не является проявлением враждебности. Как раз напротив, оно является проявлением человеколюбия. Если вы верите, что людям грозит ужасающая опасность, вы, конечно же, будете их предупреждать, чтобы они ее избегли. Представим себе, например, человека, убежденного, что кофе вызывает рак желудка. Он настойчиво уговаривает и призывает всех отказаться от употребления этого напитка, чтобы избежать лютой смерти — и вероятно, портит настроение любителям кофе. А производителям и продавцам — еще сильнее. Но можно ли упрекнуть его во враждебности и ненависти? Это было бы совершенно несправедливо. Он просто заблуждается — у нас нет оснований приписывать кофе такие зловещие качества. Но если бы он был прав — уговаривать нас оставить кофе было бы его нравственным долгом. В рамках его системы представлений он действует из искреннего сострадания — а никак не из ненависти. Он пытается спасти нас от мучительной смерти — каковую угрозу полагает совершенно реальной.
Любимой страшилкой самих американских либералов является глобальное потепление (мы сейчас не будет останавливаться на том, насколько такие страхи обоснованы). Они много и охотно говорят о том, какие великие бедствия нас постигнут, если мы пренебрежем их предупреждениями. Значит ли это, что они желают нам таких бедствий? Очевидно, нет. Возможно, они ошибаются в оценке угрозы — но раз они искренне считают ее реальной, было бы странно, если бы они не пытались о ней предупредить. Подобное же мы видим в области религии.
Если, скажем, вайшнав заявляет, что я после смерти превращусь в хищное животное, потому что ем говядину, его можно упрекнуть в том, что он слепо привержен ложному учению — но никак не в ненависти. Если ближнему грозит такая беда, будет делом человеколюбия его предупредить. Как-то я беседовал с благожелательным, миролюбивым мусульманином, который уверял меня, что отказываясь признать Мухаммеда пророком, я противлюсь Всевышнему и навлекаю на себя осуждение. Было ли это проявлением ненависти? Ничуть. Лучшее, что можно сделать для человека — это указать ему путь вечного спасения, и он искренне полагал, что этот путь открыт в Коране. Проявлением ненависти было бы как раз, искренне полагая, что ближний движется по направлению к вечному несчастью, не пытаться его предупредить. Конечно, я считаю, что нехристиане заблуждаются в вопросе вечного спасения — но приписывать им ненависть и враждебность было бы совершенно несправедливо. Как несправедливо приписывать ее и христианам, которые цитируют слова Господа Иисуса, который говорит о Себе как об исключительном пути спасения. Вопрос имеет смысл ставить по-другому — какие утверждения о спасении истинны? Человек создан, чтобы искать истину, найти ее, покориться ей, возрадоваться ей во веки. Пытаться запретить разговор о путях вечного спасения просто потому, что он может кого-то огорчить — значит восставать против самой природы человека, как существа, ищущего истину.
Одним из уникальных достижений европейской цивилизации является свобода личного поиска истины. По умолчанию, для всех предыдущих цивилизаций, личный выбор в религии весьма опасен — религия неотделима от государственной и гражданской жизни общества, и отказ разделять религию сограждан означает вызывающую гражданскую нелояльность. Именно по обвинению в гражданской нелояльности преследовали христиан, которые отказывались чтить отечественных богов или воскурять фимиам статуе императора. Смертная казнь, которая в шариате предписывается за оставление ислама, связана с той же неразделимостью религиозной и гражданской лояльности. В христианстве Церковь и государство с самого начала являлись разными установлениями, и в античную эпоху люди присоединялись к церкви благодаря своему личному выбору. Когда христианство стало государственным, установилось более традиционное для человечества восприятие религии как социального клея, и в средние века ересь преследовалась как государственная измена. Потому что она и была государственной изменой — человек, отвергавший религию государя, отвергал и все социальные обязательства, которые она освящала. Однако изначально заложенная неидентичность Церкви и государства со временем — уже после Реформации – привела к распространению убеждения, что вполне возможно составлять одно национальное и государственное сообщество с иноверцами. Первоначально, как, например, в мэрилендском акте о терпимости 1649 года, речь шла только о тринитарных христианах, но постепенно принцип свободы вероисповедания распространился на любые вообще религиозные группы, так, что в законодательстве современных развитых стран закрепился принцип свободы совести: вероисповедание человека вообще никак не должно сказываться на его отношениях с государством. Люди пришли к убеждению, что если вы уверены, что сосед принадлежит к пагубной ереси и попадет в ад, это не повод поражать его в гражданских правах. Как не повод поражать его в правах и его уверенность в том, что вы сами принадлежите к пагубной ереси и попадете в ад, а вот он исповедует спасительную истину. Дискуссии между различными вероисповеданиями не должны разрешаться путем государственного принуждения.
Этот принцип был одним из основополагающих для классического либерализма, и предметом особой гордости американцев. В эпоху «холодной войны» «Голос Америки» не упускал случая поставить на вид советским людям, что в СССР такой свободы нет — то есть формально свобода вероисповедания признавалась конституцией, но вот фактически было ясно, что это не так, и верующий человек, в лучшем случае, выдавливался на обочину общества. Государственный Департамент составлял доклады, обличающие нарушения свободы вероисповедания в других странах — и делал это с неуязвимой позиции, потому в самих США свобода вероисповедания тщательно соблюдалась. Никто не мог сказать им «на себя посмотрите».
Но это время прошло. Теперь название «либерализм» закрепилось за движением, которое ничего общего не имеет с классическим либерализмом. Классических либералов в современных США называют «консерваторами». Современные либералы последовательно выступают за сворачивание религиозной свободы — то есть формально, конечно, как в СССР, она продолжает провозглашаться, но фактически традиционные христианские верования — такие как вера в брак как союз мужчины и женщины или в сотериологическую исключительность Иисуса Христа — объявляются проявлениями «ненависти», «фобии», «дискриминации», человек с такими взглядами определенно рискует лишиться должности в корпорации или на госслужбе или быть разоренным по суду. Конечно, провал демократической партии на президентских выборах — это определенный реванш консерваторов (они же и классические либералы). Но (нео)либеральная идеология остается очень влиятельной — и фактическое требование запретить занимать государственную должность христианину за то, что он — христианин, весьма яркое ее проявление.
С точки зрения классического либерализма как-либо ограничивать в правах человека из-за его богословских воззрений — страшный скандал и отрицание его базовых принципов. Для современного либерализма — напротив, это совершенно естественно вытекает из его идентичности.
Мы наблюдаем интересное инвертирование принципов классического либерализма. «Дискриминацией» называется теперь простое выражение своих убеждений, как и отказ — исходя из этих убеждений — делать что-то, предписываемое либералами. Напротив, поражение в правах человека исходя из его богословских или этических убеждений теперь называется «борьбой с дискриминацией». Принудительное приведение всех к общему либеральному знаменателю — «борьбой за разнообразие». Публичное выражение любых мнений, несогласных с либеральной ортодоксией — проявлением «ненависти», в то время как травля, демонизация в медиа, изгнание с корпоративных или государственных постов, судебное разорение и запреты на профессии — «победой любви».
Борьба с «исламофобией» тоже вызвана отнюдь не любовью к исламу — на самом деле, по крайней мере, значительная часть, мусульманских богословов с пессимизмом смотрят на вечное спасение тех, кто не принял Мухаммеда как пророка, и, если к ним применять тот же либеральный стандарт, повинны в «ненависти» и «оскорблении» не в меньшей мере, чем Рассел Воут.
Но для Берни Сандерса и иже с ним «борьба с исламофобией» — это просто предлог для нападок на христиан, не хуже любого другого предлога. Для Соединенных Штатов свобода вероисповедания является уже весьма конфликтной темой — и внутреннее противостояние между либералами, которые хотят ее свернуть, и консерваторами, которые ее отстаивают, является заметным фактором внутренней политики.
Россия, как страна консервативная, страна, в которой храмы возводятся, а не переделываются в кафе и магазины, могла бы обрести союзников в их лице под общим знаменем защиты свободы вероисповедания. Но увы, после «закона Яровой» у нас самих есть немалые проблемы со свободой религии — есть множество сообщений о том, как местные власти, люди близкие к населению, юридически нападают на протестантов из-за того, что они собираются для чтения Библии или рассказывают другим о своей вере.
Государственная польза от такого поведения остается тайной, польза для Церкви более чем сомнительна, учитывая, что для многих православных свидетельство протестантов оказалось промежуточным этапом на пути в Церковь.
Зато вред от него очевиден — потенциальные союзники России, консерваторы в США (как и в Западной Европе) будут потеряны, возможность апеллировать к религиозной свободе как общей ценности — утрачена, лояльные и аполитичные до того граждане настроены против властей.
Другое дело, что в США со стороны либералов нападки на религиозную свободу являются принципиальным проявлением их идеологии — у нас это просто ошибочная политика. Исторически, в глобальном идеологическом противостоянии между либеральным и консервативным лагерем Россия находится среди консерваторов — и ослаблять свои позиции в этом лагере, нарушая такой важный для него принцип, как свободу вероисповедания, было бы глубоко неверно.
Сенгей Худиев
Источник: "Радонеж"