Лента: Религия

То, что Патриарх Кирилл подписал призыв к запрету абортов, вызвало бурную дискуссию в социальных сетях. Одни вознегодовали, что Церковь пытается контролировать светскую медицину, других — людей противоположных убеждений — огорчило, что в итоге запрет абортов подается как будущая цель, а прямо сейчас надо добиваться чего-то намного более скромного — в частности, вывода абортов из программы обязательного медицинского страхования, так, чтобы они не совершались за счет налогоплательщиков.

Что же, в обоих случаях имеет место некоторая путаница.

Часть участников обсуждения говорит, что Церковь не должна навязывать людям свои установления при помощи государства — если вы, согласно вашей религии, находите аборты неприемлемыми, вот и не делайте их, а людей внешних оставьте в покое.

Что же, первая часть тезиса – «Церковь не должна навязывать неверующим людям свои установления» – совершенно справедлива. Церковь есть сообщество принципиально добровольное, и пытаться обязывать людей внешних следовать церковным установлениям было бы неправильно, неосуществимо, и, главное, непонятно зачем. Зачем навязывать элементы пути ко спасению тем, кто и не собирается идти этим путем?

Члены Церкви, например, соблюдают посты, но совершенно бессмысленно требовать этого от внешних, тем более, прибегать в этом вопросе к государственному принуждению. Тут вполне можно сказать – «лично я воздерживаюсь от мяса по средам и пятницам, а остальные как хотят». Тут вполне возможно согласиться с тезисом «не хочешь есть мяса по пятницам – так и не ешь».

Но принципиально другая ситуация возникает, например, при попытке расширить этот лозунг на другие деяния, недавно ставшие предметом бурных обсуждений – «не хочешь смотреть на детскую порнографию — не смотри» или «не хочешь соблазнять школьниц – не соблазняй». Требование воздерживаться от покушений на половую неприкосновенность детей не является специфически церковным. Это общее требование справедливости.

Ну или скажем, недавно мы были свидетелями флешмоба, участницы которого требовали воздерживаться от насилия или навязчивости в отношении женщин. Это – справедливое требование независимо от чьей-либо религии (или отсутствия таковой).

То, что дитя в утробе – невинное человеческое существо, есть факт биологии, а не божественного Откровения. Хотя Откровение с ним согласно, мы бы знали этот факт и без него, чисто эмпирически. С этим согласны и наиболее решительные сторонники абортов.

Например, профессор биоэтики Манчестерского университета Джон Харрис, выступая за возможность умерщвления уже рожденных младенцев, говорит:

«Мы можем прервать беременность в силу серьезных аномалий плода вплоть до последних сроков, но не можем убить новорожденного. Что же такого, по мнению людей, должно происходить в родовых путях, что убивать плод на входе в них нормально, а на выходе – нет?»

Известный австралийский философ и уважаемый в либеральных кругах интеллектуал Питер Сингер прямо признает что, да, дитя в утробе — невинное человеческое существо. Он просто оспаривает тезис, что «невинное человеческое существо не следует лишать жизни». Приведем длинную цитату из самого Сингера:

«Центральный аргумент против абортов можно изложить так:
Не должно убивать невинное человеческое существо.
Человеческий зародыш — невинное человеческое существо.
Следовательно, не должно убивать зародыш.

Защитники абортов обычно отрицают вторую посылку аргумента. Спор об абортах затем превращается в спор о том, является ли зародыш человеческим существом, или, иными словами, о том, когда начинается человеческая жизнь.

Противники абортов требуют указать, когда именно в процессе постепенного человеческого развития пересекается грань, за которой его жизнь становится морально значимой. Пока такой грани нет, говорят они, мы должны либо повысить статус зародыша до статуса ребенка, или понизить статус ребенка до статуса зародыша, и никто не выступает за второе.

Наиболее часто предлагаемая линия разделения между оплодотворенной яйцеклеткой и ребенком — это рождение и способность выжить. Но и то и другое уязвимо для возражений. Недоношенный младенец может быть в этом отношении менее развит, чем зародыш к концу нормального срока беременности, и кажется непонятным, почему нельзя убивать недоношенного младенца, но можно убить более развитый зародыш.

Способность к выживанию вне тела матери связана с состоянием медицинской технологии, и, снова, непонятно почему зародыш имеет право на жизнь, если беременная женщина живет в Лондоне, и не имеет, если она живет в Папуа-Новой Гвинее.

Те, кто хотели бы отрицать право зародыша на жизнь, могли бы занять более прочную позицию если бы они отрицали первую, а не вторую посылку вышеприведенного аргумента.

Описывать существо как «человеческое» значит использовать термин, который может использоваться в двух различных значениях: член вида Homo sapiens или личность в смысле личностного, самосознающего существа.

Если использовать слово «человек» в значении «личность», вторая посылка аргумента, которая утверждает, что зародыш — человек, очевидно ложна; никто не может правдоподобно утверждать, что зародыш является мыслящим или обладает самосознанием.

Если, с другой стороны, слово «человек» означает не больше чем «член вида Homo sapiens», тогда требуется показать, почему простое членство в данном биологическом виде должно быть достаточным основанием для права на жизнь. Защитники абортов могли бы сказать, что, нам следует смотреть на зародыш как он есть — и реальные характеристики, которыми он обладает — и оценивать его соответственно».

Читатель тут может отметить, что новорожденный младенец тоже не обладает рациональностью и самосознанием — и, следуя логике Сингера, мы должны бы отрицать право за жизнь и за ним. Что же, Сингер, нимало не смущаясь, именно этот вывод и делает. С точки зрения Сингера, младенцы «лишены таких определяющих черт личности, как рациональность, автономность и самосознание», и, следовательно, убийство младенца не является убийством человеческой личности.

То же самое утверждают в "Журнале медицинской этики” двое философов – Альберто Джубилини из Университета Милана и Франческа Минерва из Университета Мельбурна и Оксфордского университета.

С их точки зрения, новорожденные не являются "реальными личностями", не имеют "морального права на жизнь", и родители должны иметь возможность убить своего младенца, если у него имеются тяжелые отклонения или по любой другой причине, которая могла бы толкнуть их на аборт.

"Новорожденный младенец, равно как и зародыш человека, определенно являются человеческими существами и потенциально – личностями, однако в данный момент они не могут считаться личностями в смысле "субъекта морального права на жизнь". Под "личностью" мы понимаем индивидуума, который способен придавать своему существованию хотя бы какую-то ценность, так чтобы лишение его этого существования представляло бы для него потерю", – рассуждают авторы.

Читатель — даже не обязательно христианин — может счесть такие рассуждения, во-первых, глубоко патологическими, во-вторых, просто абсурдными — спящий, в том числе, спящий Питер Сингер, тоже лишен самосознания и рациональности, будет ли этичным его убить?

Но нам важно обратить внимание, что никто из них не отрицает того, что дитя в утробе является невинным существом, принадлежащим к виду Homo sapiens. Они просто считают, что невинных членов человеческого рода вполне можно убивать.

Поэтому — напомним еще раз — популярный слоган «мое тело — мое дело» просто неверен с точки зрения биологии. Тело ребенка в утробе — это тело уже другого человеческого существа, которое абортом лишается жизни; спор идет о том, допустимо ли это делать.

В требовании прекратить убиение невинных человеческих существ, таким образом, тоже нет ничего специфически церковного; требование «невинных людей убивать нельзя» это такое же, только еще более очевидное требование справедливости, как «нельзя насиловать женщин» или «нельзя растлевать детей».

Церковь, конечно, согласна со всеми этими требованиями — но они никоим образом не являются специфически церковными.

В путаницу другого вида впадают люди, которые вполне согласны с тем, что аборт является человекоубийством, и, таким образом, вопиющим моральным злом, и требуют, чтобы он был немедленно запрещен законом. Это путаница между должным и возможным, а также между стратегическими и тактическими целями.

Допустим, вы, как миссионер, оказываетесь в племени, где, как и во многих архаичных обществах, глава семьи имеет право убить жену или детей — по подозрению в измене, за непослушание и вообще по любому поводу, в котором он не должен отдавать никому отчета. Вашей стратегической целью является искоренение этого злого обычая; но вам следует подумать над тем, какую тактику вы намерены избрать.

Вы можете потребовать от вождя племени немедленно воспретить этот обычай — что будет справедливо, но неосуществимо. Вождь просто не согласится — возможно, сославшись на то, что принудить соплеменников к отказу от такого права будет невозможно.

В таких странах, как Польша или Ирландия, аборты практически полностью запрещены — но там этот запрет поддерживается большинством населения, государством, медицинским сообществом. Для нас это должно быть целью — но мы должны быть готовы к тому, что путь к ней будет поэтапным.

Выдвигая неосуществимые на данном этапе (хотя бы и совершенно справедливые) требования мы упускаем возможность добиться того, что можно было бы добиться сейчас — и упускаем возможность продвинуться к цели.

Более того, любое сокращение абортов за счет хотя бы каких-то, пускай компромиссных и неполных мер — это множество спасенных человеческих жизней, которые будут истреблены в другом случае. Если держаться принципа «все или ничего» – мы и не получим ничего. Если добиваться того, что реально (хотя и с большим трудом) можно добиться – например, вывода абортов из системы ОМС, мы спасем реальных людей сделаем важный шаг в желаемом направлении.

Приведу пример из другой области. Если бы из России чудесным образом исчезла вся водка, сотни тысяч жизней на каждый год были бы спасены; но полный сухой закон – вроде известного американского эксперимента – увы, просто бы не соблюдался, и куча народа перетравилась бы контрафактным алкоголем, расцвел бы подпольный бизнес, как это и произошло при американском сухом законе.

Практически полный запрет на аборты по польскому или ирландскому образцу, увы, в данный момент просто неосуществим. Аборты должны быть запрещены – это одно, аборты (при данном состоянии нравов в России) могут быть запрещены – это другое. Поэтому реалистичными являются усилия по уменьшению масштабов этого зла, по внушению обществу (а также медицинскому сообществу и государству) идеи о ценности каждой человеческой жизни. В перспективе, если чудом благодати Божией наш народ сделается подобен ирландцам или полякам, можно будет говорить о полном запрете.

Потому что заявить позицию – это одно, добиться реальных результатов – это другое. Ориентироваться стоит на результат — тем более, что этим результатом являются спасенные человеческие жизни.


Сергей Львович Худиев
Источник: "Радонеж "