Лента: Религия

"Зло – это зло, Стрегобор, – серьезно сказал ведьмак, вставая. – Меньшее, большее, среднее – все едино, пропорции условны, а границы размыты. Я не святой отшельник, не только одно добро творил в жизни. Но если приходится выбирать между одним злом и другим, я предпочитаю не выбирать вообще"
Анжей Сапковский "Меньшее зло". Цикл "Ведьмак"


– Ты ведь не так слеп, чтобы отрицать Абсолют, начало и конец всего.
– Это совершенно не обязательно для либерального образования.
Роджер Желязны "Владения Хаоса". Цикл "Хроники Амбера"

Laterna magica

Есть один старый анекдот. Встретились как-то протестант и православный. Сразу, конечно, затеялся спор о теологии. В самый жаркий момент протестант негодующе возглашает: "Что же это получается, вы не верите в конец света?" – "Нет", – не моргнув глазом отвечает православный, – "Я верю в конец тьмы".

Создать эпос – всеобъемлющее, всестороннее художественное произведение об устройстве мира, предназначении человека и прочем – пытались еще в те незапамятные времена, когда не существовало и самих литературных жанров. В век модерна – XX – эстафету перехватила научная фантастика и её младший ненаучный собрат, продолживший наперекор последним достижениям исторической науки выдумывать эпическое прошлое и героев-богатырей, – фэнтези.

В отличие от проверенных временем жанров фэнтези загнано в литературное гетто. Детские сказки, которыми увлекаются школьники и инфантильные взрослые, давно уже находятся где-то там, на соседних с дешевыми детективами, любовными романами и поваренными книгами полках.

И все же, как в век победившего позитивизма зародилась такая массовая страсть к выдуманной сказке, лишь отчасти наследующей традицию древнего эпоса?

В середине прошлого столетия Дж. Р. Р. Толкин так писал одной своей почитательнице:

"Однако вот странное совпадение: сегодня я получил письмо от человека, который называет себя "неверующим" или, по крайней мере, лишь понемногу приближающимся к вере. Он пишет: "Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится; она – свет, исходящий от невидимой лампы"".

Именно так. Толкин создал вовсе не жанр, а наполнил уже существующий христианским духом. "Инклинги" были не просто кружком литературных энтузиастов, ратовавших за сохранение традиционных литературных форм, но и старались заполнить их христианским и философским содержанием.

Философская сказка

Толкина зачастую пытаются представить то как детского сказочника, то как сугубого лингвиста, мечтавшего лишь о создании и перестройке англо-саксонского мифа, но только не как христианина.

Отсюда и дальнейшая эволюция жанра. Отпущенное в свободное плавание с индульгенцией популярности, но оторванное от своих идейных корней, фэнтези начало неизбежно мутировать. Особенно хорошо это заметно на примере "Волшебника Земноморья" и всего последующего цикла (живого и поныне) Урсулы Ле Гуин.

Конец 60-х – относительная молодость фэнтези, и в "Волшебнике Земноморья" это отчетливо чувствуется. Христианства там уже нет, однако персонажи все еще опутаны клубком моральных вопросов, так и не находящих, впрочем, логического или мистического разрешения. На смену "волшебной лампе" приходит смутный пантеистический синкретизм.

Но горький привкус уже ощутим. Волшебство становится наукообразным, а драконы из олицетворения лукавого библейского змея превращаются чуть не в святых отшельников. Да и общая тематика заметно съезжает с религиозно-мистической на бытовую: взросление подростков, эмансипация женщины, классовое неравенство.

"Меня неоднократно укоряли в том, что я не потрудился как следует изобразить экономику, науку, религию и философию Средиземья" – подшучивал Толкин в письме П. Гастингсу, редактору английского католического издательства. Ирония именно в том, что с поколения писателей 60-х из фэнтези уходит тайна, вопрос, загадка. Далекая, прекрасная "Гдетотамия" стремительно спускается с небес на бренную Землю.

Фэнтези без фантазии

Свято место, как известно, пусто не бывает. В 70-е выхолощенный жанр окончательно теряет свою жанровую особенность, а вместе с тем и свое достоинство. Отныне касаться основополагающих вопросов бытия – не просто скучно, но и до крайности неприлично.

Яркий тому пример – "Хроники Амбера" Р. Желязны. Некогда благородных рыцарей отныне заботит только решение семейных склок за наследство, минутная любовь, и в частности – что подать к завтраку, обеду и ужину. От спасения мироздания они еще, впрочем, не отказываются, но делают это попутно, лениво позевывая от тоски и отмахиваясь от Порядка и Хаоса, назойливо наседающих на них на протяжении десяти немаленьких книг.

Какой там эпос! Безвольных героев фатум насильно заставляет выбирать полюс притяжения (уже совсем не Добра и Зла), а те и рады поскорей уйти на пенсионный покой. Идея спасения мира ради спасения собственного комфорта окончательно опошляет первоначальную идею ухода от мира, от его страстей.

В статье "О волшебных сказках" Толкин прозревал: "Полный распад или деградация – вот судьба Фантазии, когда ею начинает пользоваться драматург..."

Расторжение брака

Четвертая волна приходит в 90-е. Свежая мода поднимает на вершину пантеона славы и авторитета Анжея Сапковского и Дж. Мартина. Отличительная черта обоих – гиперреализм. Подменить христианский дух не удалось ни экзистенциалистам, ни модернистам, и им на смену пришли писатели, возвеличившие пошлость.

Герой цикла Сапковского – ведьмак – уже и вовсе не озабочен спасением мира. Если персонажи Желязны скрепя сердце заставляли себя озаботиться борьбой за порядок и мир, то униженные и оскорбленные жители мира "Ведьмака" о том и не помышляют. Окружающая действительность – смерть, грязь, нищета – превалируют над каждым персонажем саги: от короля до последнего кмета.

А достоин ли такой мир спасения? Закрыться в своем уютном мирке недостаточно, но бороться со страстями – это уже не специальность неорыцаря-ведьмака. Его призвание – уничтожать чудовищ, вымышленных и настоящих. К последним, кстати, относятся и все не заслуживающие снисхождения люди. Людей, впрочем, ведьмак жалеет гораздо реже чудовищ, понадерганных паном Сапковским из сильно латинизированной славянской мифологии.

И опять прогрессивных либеральных героев в бой за спасение космоса ведет не любовь и не ответственность, а таинственное Предназначение, которого, как оказывается в конце, не было и вовсе. Жаль только, Геральту из Ривии на пенсию уйти не получилось: нетолерантные крестьяне вилами проткнули. Впрочем, не беда: любящая приемная дочь-лесбиянка отправила с любовницей в параллельную мирную реальность.

Проблема зла снова остается без решения. Зло не просто приобретает субстантивный характер, оно уже превалирует в мире. Не каждый, правда, может улизнуть в параллельный мир грез.

Антифэнтези

Вишенка на торте – "Песнь Льда и Пламени" Дж. Мартина, более известная благодаря одноименному сериалу как "Игра Престолов". Мир, погрязший в грехе и, как мы уже выяснили, не нуждающийся в спасении, предстает в виде арены коварных запутанных политических интриг, наблюдать, за которыми, не спорю, несказанно увлекательно.

Из месива предательства, запутанных родственных связей и бесчисленных безвременно почивших героях то тут, то там проглядывает выраженный антиклерикализм. Причем необходимо отметить, религий в Вестеросе и Эссосе множество, но все жреческие представители того или иного культа обладают общими чертами: честолюбием, страстью к интригам, мнимым или настоящим религиозным фанатизмом.

Действительно, до гуманистической и индустриальной революции Вестеросу еще далеко, а конец мироздания граничит совсем невдалеке. И мир, буквально утопающий во зле, бьется в конвульсиях предсмертной агонии. Но спасать его уже некому.

Отсутствие моральной обоснованности в необходимости спасения детерминирует отсутствие героя, призванного грех и зло преодолеть. Вместе с этим отпадает и последний смысл фэнтези – утешительная гавань эскаписта. Мир, куда человек бежит от страстей – сам ими переполнен.

"Каждый имеет ... бегство, которого он заслуживает"*

С тех самых незапамятных времен, когда автор "о все видавшем" Гильгамеше удручающе декларировал господство Смерти на Земле, с тех самых пор человечество искало в искусстве утешителя, советника, друга. Когда бесконтрольное потребление затмило и затуманило человеческий взор, заботливо окружив его вакуумом беззаботности, искусство, которое всегда было отражением и свидетелем внутренних, глубинных процессов эпохи – подошло к грани самоуничтожения.

Чистая фантазия была запятнана пошлостью унижения христианской нравственной идеи и отсутствием полета мысли. Быть может, еще не поздно притормозить паровоз, мчащийся в бездну? Быть может, еще найдется настоящий герой, добрый рыцарь, который спасет покой счастливой некогда страны "Никогда-Никогда" и "Где-то Там", власть в которых узурпировали самозванцы; и очистит доброе имя благородной дамы, опутанной сетями коварного змия, – имя которой Фантазия?

___

Николай Щипков
Источник: "Русская idea"

* А. Сапковский "Пируг или нет золота в Серых Горах", 1992