Лента: Религия

     
Мы уже много лет не смотрим телевизор. У нас его вообще нет. Но зато на работающий «ящик» сейчас можно нарваться в самых разных местах: в кафе, в парикмахерской, даже в поликлинике, где его включают, чтобы пациенты не скучали в ожидании приема. Именно при таких обстоятельствах одна из нас увидела ток-шоу на довольно необычную тему.
     
«Конформизм – это хорошо или плохо?» – спрашивал ведущий участников. И абсолютное большинство (кажется, пятеро из шести) ответили: «Хорошо». Дескать, невозможно в нашей жизни существовать, не будучи конформистом.

– Ну и ну! Неужели дело зашло так далеко? – изумлялись мы, обсуждая передачу.

Впрочем, телевизору сегодня даже самые наивные люди не доверяют. И мы, тем более что себя к таковым не относим, поэтому решили провести собственный мониторинг – все-таки встревожила нас эта телевизионная статистика. Увы, она оказалась не столь уж фантастичной. Беседы на тему конформизма в разных аудиториях дали, быть может, не такие пугающие, но по сути сходные результаты. Многие собеседники, особенно кто помоложе, не видели в конформизме ничего плохого и даже удивлялись: неужели бывает противоположное мнение? «Как же без конформизма? Человек должен быть адаптивным, уметь встраиваться в жизнь, чтобы не оказаться за бортом».

Еще больше молодежь удивляло, что конформизм в советское время резко осуждался. Это совершенно не вязалось с их (а на самом деле навязанным им) представлением о тоталитарном режиме, якобы полностью подавлявшем личность и, соответственно, личное мнение. Тем не менее, это факт: слово «приспособленец» – русский аналог «конформиста» – несло в себе ярко выраженный отрицательный смысл. Человека, обладавшего этим малоприятным качеством, презирали. О нем говорили с какой-то брезгливой интонацией. Не счесть, сколько книг, сколько фильмов – в том числе детских! – было о том, как важно отстоять правду, даже если ты будешь один против всех. И не только в СССР, но и на Западе конформизм, соглашательство отнюдь не воспевались.

Этапы трансформации

Теперь же (вернее, в последние два десятилетия) не только конформизм, а и его конечная стадия – предательство – старательно обеляются. Андрий из «Тараса Бульбы», видите ли, так любил свою полячку, что ради нее вынужден был пожертвовать интересами своего Отечества. Любовь – она же превыше всего! Князем Курбским, «первым русским невозвращенцем», как назвали его в одном выпущенном на деньги Сороса учебнике литературы, двигало тоже высокое чувство любви. Правда, не к женщине, а к свободе. Он просто не мог жить под пятой тирана Грозного. Генерал Власов пошел на сотрудничество с Гитлером потому, что ненавидел Совдепию. Главный советский партидеолог А.Н. Яковлев по тем же самым причинам разрушал партию и государство изнутри. Даже для Иуды Искариота находятся оправдательные мотивы!

На этом фоне признание бытового конформизма положительным явлением вполне логично. Если уж явное предательство можно объяснить и оправдать, что говорить о менее одиозных… «личностных особенностях»?! Конформизм приравнивается к хорошей адаптивности, и нам внушают, что умение адаптироваться к постоянно меняющемуся миру – огромное достоинство. Но, во-первых, конформизм и адаптивность – совсем не одно и то же. Недаром в русском языке существуют два разных слова: «приспособленчество» и «приспособляемость».
Приспособленчество означает измену своим принципам (или отсутствие таковых), а не просто умение привыкать к новым условиям. Скажем, молодая жена, попав в дом свекрови, адаптируется, приспосабливается к новому, непривычному укладу жизни: начинает ложиться раньше, чем это было принято в ее родном доме, перестает готовить какие-то блюда, которые нравились ее родителям, но не по вкусу мужу, и т.п. Но если она отказывается не только от каких-то своих старых привычек, а не навещает маму с папой, потому что они «бесят» ее супруга, или, боясь прослыть фанатичкой в глазах свекрови, перестает ходить в церковь, то это уже конформизм, граничащий с изменой и предательством.

А, во-вторых, что значит «постоянно меняющийся мир»? В каком смысле он постоянно меняется? Горы переходят с места на место, материки становятся островами или вместо зимы наступает лето, а весна не наступает вовсе? Нет же! Речь идет об изменении морали, причем во вполне определенную сторону: отмены Божественных заповедей и реабилитации пороков с последующим возведением их в ранг добродетелей. Для успешного прохождения этого «переходного периода» очень важно и такой нравственный порок, как беспринципность (соглашательство, конформизм), обелить, представить в виде положительного и при том совершенно необходимого качества, без которого нормальный человек нормально жить не может. Ведь тысячелетняя мораль не меняется за одну минуту. Большинство всегда инертно, и чтобы нейтрализовать его сопротивление, нужно привить ему конформизм, вдалбливая, как важно уметь приспосабливаться к изменчивому миру.

Пожалуй, первые ласточки, возвестившие оправдание конформизма, прилетели в перестройку. До этого люди обычно старались внутренне солидаризироваться с теми идеями, которым им приходилось служить. Хотя наша либеральная интеллигенция утверждает, что весь народ жил двойной жизнью, с раздвоенным сознанием, страдал социальной шизофренией, на самом деле двойной жизнью жила она сама, держа фигу в кармане и при этом весьма неплохо устраиваясь в «проклятой Совдепии». Впрочем, даже представители этой среды обычно переживали свой конформизм как нечто позорное, клеймили себя за рюмкой водки в кругу друзей малодушными подлецами, трусами, у которых не хватает сил проявить мужество, бросить открытый вызов власти. «Идейные» конформисты, не стеснявшиеся провозглашать свои утробные приоритеты и, соответственно, приспособленческие установки, встречались по большей части среди представителей торгашеской породы: фарцовщиков, спекулянтов и проч. Они были очень персонажны – ожившие иллюстрации к рассказам Зощенко, пьесам Маяковского, миниатюрам Райкина. Этакие свиноподобные мещане, то ли забывшие, то ли вовсе не ведавшие о своем человеческом предназначении, уверенные в том, что главное – «хорошо жить». А способ достижения не важен. Короче говоря, «поступаться принципами» считалось недостойным, неприличным.

И вдруг в перестройку против этой важнейшей этической установки русской культуры был предпринят настоящий блиц-криг. Принципиальность стали осмеивать, называть косностью, тупостью, совковостью. Старшее поколение наверняка помнит, как издевались стремительно набиравшие силу «демократы» (тогдашнее название либералов) над преподавательницей ленинградского вуза Ниной Андреевой, написавшей открытое письмо Горбачеву с осуждением его политики, которую автор считала губительной для страны (оценка, кстати, оказалась правильной: страна в результате этой политики была уничтожена). Письмо называлось «Не могу поступиться принципами», и уже само название вызывало гомерический хохот у обслуживавших перестройку журналистов и их читателей. «Ха-ха-ха! Принципами она, видите ли, поступиться не может, идиотка! Какие принципы? Что она несет?!..»

Походя заметим, что по прошествии 25 лет перечитать – а кому-то прочитать впервые – это письмо очень полезно. Оно есть в интернете. Однако мы сейчас говорим не о письме, а о том, какую ярость вызвал отказ человека поменять свои убеждения в соответствии с новой генеральной линией.

А вскоре беспринципность, приспособленчество и вовсе были подняты на щит. С одной стороны, перестройщики уверяли, что при «коммуняках» половина Советского Союза сидела в лагерях, а вторая половина их охраняла. А с другой – всё настойчивей зазвучал оправдательный мотив: «Что поделаешь? Время такое было». В этом даже ощущался некоторый оттенок благородства: дескать, забудем старое, простим друг друга и начнем вместе строить новую свободную жизнь.

Дальше, когда начался захват нашей страны иностранным капиталом, пятая колонна во власти и СМИ, без активного содействия которой захват был бы невозможен, принялась внушать народу, что патриотизм – последнее прибежище негодяя, что все люди мечтают свалить на Запад, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Помнится, особо креативные журналисты и политологи (первопроходцы этой, тогда еще новой для нас профессии) всерьез обсуждали прорывной вариант решения «русского вопроса». Суть его сводилась к тому, чтобы дать по 50 тысяч долларов подъемных каждому жителю с условием, что он навсегда покинет Россию. И тогда на очищенную от «совков» территорию можно будет завезти население, которое окажется более восприимчивым к общечеловеческим ценностям и, соответственно, к созданию общеевропейского дома. Будучи сами по натуре предателями, эти «социальные инженеры» не сомневались в предательской сущности целого народа. Обсуждалась лишь цена вопроса: стоит ли Западу так сильно раскошеливаться? Зачем Ваньке из Тьмутаракани 50 тысяч баксов? Дай ему пять тыщ в зубы – и он уедет хоть в Антарктиду. Что он тут забыл? Избу-развалюху с туалетом на улице?

И появление олигархов было встречено многими на удивление толерантно. Как будто они не ограбили страну, а наконец вернули себе отнятое большевиками-узурпаторами. Вдруг даже в патриотической среде стало неприличным интересоваться вопросом «Откуда деньги?» А ведь речь шла о важнейших, как сейчас уже всем очевидно, вещах: об источниках финансирования телеканалов, газет и прочих СМИ, НКО – то есть о тех, кто заказывает музыку. В том числе на патриотическом информационном поле. Стандартный ответ тех времен: «Какое нам дело, откуда деньги? Нехорошо заглядывать в чужой карман. Главное, что наш спонсор – патриот и думает о судьбе России». Когда же часть таких «патриотов» вдруг оказывалась в Лондоне, откуда уже вредила России и ее судьбе без всякого патриотического камуфляжа, об этих «патриотах» забывали, «яко о не бывших». И лебезили перед очередными разорителями страны, которые провозглашали себя ее спасителями.

«И никакого разврата!»

У нас, воспитанных в классической системе координат, в 1990-е годы еще сохранялась надежда, что конформизм хоть и зашел далеко, но за какие-то нравственные ограничения всё же не перешагнет. Теперь мы видим, что ошибались. В постмодернистской реальности пределов нет, рано или поздно она предложит, а потом и потребует согласиться с любым злом, с любой мерзостью. Людей, вписавшихся в эту реальность, ничто не останавливает. Они соглашаются и на американские бомбы с глумливыми надписями «Счастливой Пасхи!», падавшие на головы православных сербов, и на массу других глумливо-садистских безобразий, которые вытворяет в последние годы Америка. Для них она все равно будет страной огромных возможностей, которую заманчиво посетить в качестве туриста, а еще лучше – там поработать, освоить передовые технологии и «пожить по-человечески».
     
И против узаконения содомских «браков» такие люди особенно возражать не будут. Из свежих впечатлений: женщина предпенсионного возраста, уроженка Волгограда, бывший бухгалтер, уже семь лет живет в маленьком испанском городке на побережье. Нанялась домработницей, так как, работая по специальности в родном городе, таких денег не заработаешь. У нас заходит разговор о свободных нравах в Испании. В частности, о легализации там однополых отношений.

– Да-да! Тут это сейчас очень принято! – с готовностью подтверждает собеседница.
– Что «это»?
– Ну… как бы поточнее выразиться… не совсем традиционный брак. В Испании они вообще в каждой семье.
– В каждой???
– Ну да, если под семьей понимать дядей, тетей, двоюродных, троюродных, племянников…
Немного смутившись, собеседница добавляет:
– Я, между прочим, в такой нестандартной семье и работаю…
– В какой? Где супруги – два мужика?
– А что вы так пугаетесь? Меня, правда, и саму это раньше напрягало. А сейчас смотрю – прекрасные люди, платят вовремя, недавно билет на корриду подарили. И друг к другу прекрасно относятся, не изменяют. Никакого разврата!

Вот что делает с человеческой душой ласковое зло конформизма. Скажи лет десять назад этой простой русской женщине, выросшей в городе-герое, что она будет почитать за счастье прислуживать двум извращенцам, – она бы страшно возмутилась и обиделась. Но очутившись в среде, в которой конформизм всячески поощряется (особенно в отношении разного рода извращений), постепенно «социализировалась».

А вот тоже из свежих, но уже московских впечатлений. В центре города рядом с Кремлем открылась привезенная из Таиланда выставка… трупов. Причем набальзамированные мертвецы не просто лежали, а представляли жанровые сценки: кто-то сидел на велосипеде, кто-то играл в шахматы… (В скобках заметим, что возрастное ограничение для посетителей выставки указывалось «до 6 лет»). Один публицист, сходивший на выставку, написал об этой мерзости статью, которую отдал в известную патриотическую газету. Статья была написана толково, профессионально, однако ответа из редакции подозрительно долго не было, и автор позвонил туда сам.

– К стилю претензий нет, – услышал он от заведующего отделом культуры. – Но публиковать не будем.
– Почему?
– А что, собственно, плохого в этой выставке? Она же медицинская.
– Погодите! – растерялся автор. – При чем тут медицина? Вам кажется нормальным, что трупы сидят за шахматной доской, на велосипеде? Это же глумление над смертью!
– Не могу согласиться. У вас черно-белое мышление. Тут все не так однозначно. Времена меняются, а вместе с ними меняются и критерии. И вообще хватит фиксироваться на негативе. Всё критика да критика… Сколько можно? Пишите о хорошем!

И сотрудник патриотической газеты повесил трубку.

Так что глумление над телами умерших тоже вполне допустимо для нынешних конформистов.

Можно было бы вспомнить и про соглашательство в области ювенальной юстиции. Сколько вредили борьбе родителей с этим злом «православные за ЮЮ»! И про предложение разработать свой, хороший, «православный секс-просвет». Но по сравнению с неприкрытым сатанизмом некрофилов это уже выглядит бледно. Так что закончим иллюстративный ряд еще более сильным примером – оправдания массовых убийств.

Массовые убийства как оборотная сторона передовой цивилизации

Михаил Берг. Статья прямо так и называется «Право на убийство». Рассуждая о массовых убийствах, регулярно происходящих в Америке, автор приводит несколько причин: обилие доступного оружия, недостаточно правильно организованная помощь психически неуравновешенным людям, запрет на курение, жесткое подавление драк в публичных местах. Но всё это кажется журналисту не столь существенным на фоне – цитируем – «фундаментального соображения, касающегося проблем современной цивилизации». Чтобы избежать упреков в передергивании, дадим соответствующий фрагмент без единой купюры:

«В свое время в книге “Новые этюды об оптимизме” В. Иофе отмечал, что право на легитимное убийство было зарезервировано государством за взрослыми мужчинами в форме. То есть когда убивал солдат, полицейский, врач, делающий аборт, – общество порой морщилось, поскольку не могло быть абсолютно уверено, что убийство справедливо. Но с точки зрения закона всё было в порядке. Все церкви, все конфессии, все религии и культуры в конечном итоге освящали убийства, совершенные своей нацией, и число возражающих пацифистов было ничтожно. В XX веке под воздействием женской борьбы за эмансипацию начали рушиться вековые кодексы очевидного преимущества мужчины, касающиеся права на легитимное убийство. Женщины, поступившие в армию или единолично принимающие решения об аборте, стали отвоевывать у мужчин право убивать. А дальше полным ходом пошло размывание возрастных ограничений, что в соответствии с логикой эмансипации облегчило переход от подросткового убийства к детскому. Убивать – значит мгновенно повзрослеть. Убивать – разом решить проблему конкуренции, то есть вознести себя на пик цивилизации и культуры. Неслучайно американцы любят поговорку про Сэма Кольта, который всех сделал равными. Иначе говоря, во всё учащающихся убийствах в школах и университетах мы имеем дело с оборотной стороной нашей, в первую очередь западной, цивилизации. Цивилизация требует от человека корректности и послушания, от молодого человека и ребенка – долго учиться и трудиться, чтобы стать вровень со своими родителями и вообще взрослым миром. Но проблемы политкорректности обнажают проблемы меньшинств, которым пока не удается (а если говорить о возрастных ограничениях, и не удастся) стать окончательно вровень со взрослым мужским миром.

Почему, однако, убийства чаще происходят именно в Америке, а не в других местах, где оружие в той или иной мере разрешено? Потому что Америка дальше продвинулась по пути цивилизации. И одновременно – по уровню эмансипации меньшинств: женщины уже давно стоят практически вровень с мужчинами на социальной лестнице, но давление остается; однополые браки разрешают во всё большем числе штатов; национальные меньшинства несколько замедлили свое восхождение, потому что американцев продолжает пугать ислам, зато уже два штата, Вашингтон и Колорадо, добились свободного употребления марихуаны. Тренд отчетлив. Поэтому можно запретить автоматическое оружие, можно вернуть психически неуравновешенных людей под надзор врачебной системы, можно еще строже карать агрессию и эмоциональную распущенность, но массовые убийства себе подобных, совершенные молодыми людьми, вряд ли прекратятся. Для того чтобы они сошли на нет, надо остановить развитие цивилизации, оборотной стороной которой эти убийства и являются»[1].

«Бунтарям везде у нас дорога, бунтарям везде у нас почет!»

Как видите, современная оппозиционность и конформизм – две вещи, вполне совместные. Более того, современный нонконформизм в литературе и искусстве становится чуть ли не официозом. Да нет, не чуть ли, а именно официозом! На Западе это уже, современно выражаясь, мейнстрим. О России так пока не скажешь, однако если общество в массе своей будет по-прежнему занимать устало-равнодушную позицию, пускай от чувства безысходности, но все-таки соглашаясь на торжество непотребства и безобразия, то оно восторжествует и здесь. На что указывают и попытки насадить в разных городах так называемые ДНК (Дома новой культуры), предназначенные для распространения «современного искусства» и «современных идей» в провинции, а также щедрое награждение премиями и назначение на руководящие посты людей, последовательно взрывающих культурно-нравственные устои российского общества. В июле 2013 года Министерство культуры затеяло отбор кинокартин, достойных получить финансирование из госбюджета. Не знаем, сколько соискателей представило свои заявки, но отобрано было лишь двенадцать. Самых лучших, талантливых, перспективных. Кого же сочло таковыми министерство во главе с В. Мединским, который слывет большим патриотом, развенчивает в своих книгах русофобские западные мифы, пишет о нашей великой культуре и особом пути? Финансирование получили Валерия Гай Германика – режиссер скандального сериала «Школа», не менее скандальный режиссер Кирилл Серебренников, замысливший снять фильм о Чайковском (не трудно спрогнозировать, в каком свете этот живописатель содомского греха представит в фильме гениального русского композитора), Иван Вырыпаев, заявляющий, что ему «кажется ужасной ситуация, когда в Питере существует цензура гомосексуализма», Гарик (Игорь) Сукачев.

На некоторых моментах биографии последнего остановимся чуть подробнее, поскольку это ярко высвечивает тему нашего разговора. Вот выдержки из интернета: «Про его сценический образ пишут: “Излишне напоминать, что имидж у него своеобразный – гремучая смесь хулиганствующего пролетария и старого солдата, не знающего слов любви”. В 1989 году Гарик Сукачев организовал концерт “Рок против террора”, на котором состоялось – одно из первых в СССР – публичное выступление в защиту сексуальных меньшинств… В июле 2001 года Сукачев управлял моторным катером, не справился с управлением и переехал на катере мужчину. В результате пострадавший перенес несколько операций, заражение крови и ампутацию ноги. Певец не был привлечен к ответственности… 27 мая 2009 года он сбил на своем мотоцикле “Харлей-Дэвидсон” человека. Пострадавший провел неделю в реанимации. И на этот раз певец не понес наказания»[2].

Читая это, в очередной раз понимаешь, какая опасная вещь – сценический образ. Заиграться – пара пустяков. Но мы сейчас пишем о конформизме, поэтому подчеркнем другое. Несколько лет назад именем Гарика Сукачева в Красноярске был назван проезд. То есть он удостоился чести, которой самые выдающиеся люди удостаиваются, как правило, только после смерти. А тут – при жизни, да еще невзирая на такие нелицеприятные подробности! Но как-то не слышно возражений. А кто-то наверняка и гордится таким передовым начинанием.

Да что искусство! Даже политическое бунтарство – и то теперь вовсе не нонконформизм, удел отчаянных смельчаков, а, как правило, достаточно безопасное и выгодное следование генеральной линии Вашингтонского обкома. Современные анархисты, неотроцкисты, всякие там «Оккупай-Абай» и «Захвати Уолл-стрит» на самом деле весьма системно и небескорыстно обслуживают интересы глобализаторов. Недаром многие из них «вдруг» оказываются на посольских приемах в Белом доме, на престижных конгрессах, конференциях и форумах. У неотроцкистов, которые вроде бы выступают против власти всемирного капитала и, соответственно, за его ниспровержение, на поверку оказывается гораздо больше общего с проолигархическими прозападными партиями и движениями типа «Другая Россия», ОГФ (Объединенный гражданский фронт), НДС («Народ за демократию и справедливость») и «Яблоко», а не с теми, кто добивается реальной справедливости. Справедливости, на которую можно рассчитывать в нашей стране только в том случае, если она обретет экономическую, культурную и прочую независимость от Запада.

«Маска, я тебя знаю!»

Сегодня время перевертышей. В постмодернистской реальности иначе и быть не может, так как постмодернизм последовательно уничтожает понятия верха и низа, добра и зла, культуры и бескультурья, вменяемости и сумасшествия. Но хаос – лишь промежуточная стадия проекта. Финальный этап предусматривает создание некоего рукотворного антикосмоса. Недаром в последние годы всё чаще вспоминают пророческие слова родоначальника монашества святого Антония Великого. Он еще в IV веке предрек: «Будет время, когда скажут: “Ты безумствуешь, потому что не хочешь принимать участия в общем безумии. Но мы заставим тебя быть как все”».

Известно, что дьявол не способен создать ничего нового, а только искажает, извращает, жульничает, доводит до абсурда. Но при всей изворотливости он не в силах полностью скрыть свою вельзевулову породу. Характерно, что «оранжевые» бунтари по всему миру часто скрывают лицо под маской, которая называется «маска Анонимуса». Если кто-то еще не видел, пусть посмотрит в интернете фотографию. Там же, в интернете, можно узнать, что это – маска жившего в конце XVI – начале XVII века католика родом из Фландрии Гая Фокса, лидера так называемого «Порохового заговора». Он же герой фильма «V значит вендетта». Но Гай Фокс – чисто формальный прототип маски Анонимуса, она бы очень подошла для исполнения выходной арии Мефистофеля. И девиз, который эти «анонимусы», разрушающие суверенные государства и остатки традиционной морали, взяли на вооружение, тоже говорит сам за себя: «Мы не забываем. Мы не прощаем. Имя нам – легион».

***

А что же не конформизм в нынешних условиях? Ответ с каждым днем становится всё очевидней. Это верность Богу, заповедям, традиции. В самые последние времена истинными нонконформистами будут немногие уцелевшие христиане. Когда наступит конец, зависит от воли Творца. Значит ли это, что мы ничего не можем? Вовсе нет! (Апостол Павел бы ответил: «Никак».) Конец наступит тогда, когда практически все люди, за очень малым исключением, онечестятся, проникнутся духом сатанинского конформизма. Тогда Богу незачем будет продлевать агонию человечества. Но пока шансы пожить на земле у нас еще есть.

Если не поспешим «социализироваться» в антимире.

Татьяна Шишова, Ирина Медведева
Источник: "Православие. Ру"


[1] http://www.mberg.net/pravo_na_ubiistvo/

[2] http://www.city-n.ru/view/319641.html