Лента: Религия

Никита Астахов, создатель и руководитель театра «Глас», накануне православной Пасхи и своего 70-летнего юбилея рассказал «Известиям» о том, чем отличается «духовный театр» от обычного.

— В Светлый понедельник в театре «Глас» — спектакль «Светлое воскресение». Вы играете спектакль-размышление на основе «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя с 1989 года — и современные зрители раскупают билеты?

— Мы открыли театр с этим спектаклем, это краеугольный камень нашего репертуара. Там впервые со сцены звучат отрывки из Евангелия от Иоанна, церковные песнопения и текст из «Очерков по истории русской святости» Иоанна Кологривова. В конце звучит «Отче наш» — в прошлые годы зал всегда вставал на время молитвы. С 1989 года зритель изменился, теперь на молитву не встают — это режет глаз. Но сколько сил будет, мы будем сохранять этот спектакль, хотя теперь играем раз в году. Билеты всегда раскупаются — ведь у нас всего 70 мест в зале. Тем более у нас за эти годы появился свой зритель, в том числе православные люди, которые не ходят в другие театры. Это трудный спектакль, созданный не для развлечения. Для веселья у нас есть другие, легкие постановки.

— Ваши спектакли адресованы воцерковленной или обычной московской аудитории?

— Сначала к нам ходили воцерковленные пожилые зрители, и они продолжают ходить. Но за последние лет пять стали появляться люди, не близкие Церкви, но ориентированные на театр. Им интересно узнать, что такое духовный театр, чем он отличается от других. В последние 2–3 года наш зал стал очень молодежным. Оказывается, молодым интересны темы вечной жизни и смерти.

— Чем духовный театр отличается от других?

— Цель такого театра 25 лет назад я сформулировал как воцерковление мышления зрительного зала. Тогда мне ответили: это не ваше дело, это дело Церкви. Конечно, я понял, что нам будет трудно, но мы по сей день занимаемся воцерковлением зала.

— Возможно ли кого-то, скептически настроенного по отношению к Русской православной церкви, переубедить?

— Возможно. Например, у нас есть спектакль «Раб Божий Николай»: первая часть по «Старосветским помещикам», вторая — о том, как умерли Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, на основе «Мытарств Преподобной Феодоры» (православный памятник XI века, рассказывающий о посмертных испытаниях души. — «Известия»). О 20 мытарствах рассказываем за 15 минут. Молодежи в зале вроде должна бы нравиться первая часть, где украинские пляски, смех, юмор. Но оказывается, что наибольший интерес вызывает именно перечисление всех грехов — сребролюбие, воровство, убийство и т.п. Однажды человек лет тридцати после спектакля подошел ко мне и сказал: «Я и не знал, что существует содомский грех» (то есть гомосексуализм). Я так понял, что он страдает этим грехом, но впервые об этом задумался, а до того такой возможности у него не было: он ни в церковь не ходил, ни родители ему не объясняли. Это огромная работа театра, если хоть с одним человеком это произошло.

— Следите ли вы за московской театральной жизнью?

— Я живу довольно уединенной жизнью, трудной и интересной. Так что в театры хожу редко. Но даже на эпатажные постановки, как «Идеальный муж» Константина Богомолова, случись возможность, пошел бы из профессионального интереса. Мне может что-то не понравиться, но я не стою на месте, постоянно ищу новые выразительные средства. Воздействовать на зал можно разными способами, можно довести до болезненного шока, но я всегда сначала думаю о том, полезно ли это человеку.

— Сейчас много говорят об антицерковных настроениях в обществе.

— Антихристианский фронт существует с рождения Господа нашего Иисуса Христа. Так что нет ничего нового в современных антицерковных настроениях. Например, многие люди относятся к нашему театру недружелюбно, поэтому уже 16-й год после постановления правительства Москвы не строится наше здание. 150 млн рублей вложили в землю, а мы четыре года платим за аренду, чтобы удержать репертуар и сохранить театр! Я уже два письма Путину написал. Люди несут крест — играют спектакли, выполняют план на зарплатах в 15 тыс. рублей. Силы, которые не хотят, чтобы в Москве был единственный в мире духовный театр, — это и есть антихристианский фронт.

— Считаете ли вы, что России нужен закон о защите чувств верующих?

— Года 3–4 назад меня пригласили сниматься в кино. Я попросил вписать в договор, что если режиссер требует от меня выполнения какой-то актерской задачи, которая противоречит моему христианскому мировоззрению, я ее буду иметь право не выполнять. Мы эту фразу вставили — и слава Богу, что ничего такого не случилось, но я сам обезопасил себя юридически от сексуальных сцен, съемки нагишом, матерной брани в кадре. И мне уже никакая защита была не нужна.

— На свой театр вы готовы повесить табличку «Здесь могут быть оскорблены чувства атеистов»?

— Мы общественная организация, вход к нам никому не возбраняется. Мы государственный театр, а не церковный, это принципиально. У нас план по премьерам, по заполнению зала. Одновременно это содружество православных художников, тех, кому неинтересно в других театрах.

— То есть проблем с неверующими и инаковерующими у вас нет?

— У нас был случай: сатанисты разбили нам витрину и шуранули топором или молотком по фотографии с изображением иконы. Потом звонили, угрожали: если не уберете иконы со сцены, мы вас подожжём. Я собрал коллектив вырабатывать позицию. Может, спектакль отменим? Что меня порадовало, все проявили себя по-христиански, решили играть.

Я знаю несколько католиков, которые посмотрели наши спектакли и перешли в православие. Приходили протестанты, предлагали сотрудничать. Мы вечера делали вместе, мешок сахара они нам подарили. А прошло время — и они говорят: давайте, мол, образ Богородицы уберем из спектакля. Мы, естественно, не согласились, и протестанты ушли.

Приходили и политические партии, просили сотрудничества, потом тоже уходили. Многим хочется разыграть наш театр как политическую карту. Жириновский, например, со всеми праздниками поздравляет — видно, аппарат у него хорошо работает. Наш театр можно высоко поднять в смысле политической рекламы — другое дело, что нам это неинтересно. Кто и был в каких партиях, ушли оттуда.

Я вот, например, ушел из КПСС, хотя когда крестился, еще был по молодости членом партии. Я понял, что не могу соединить в себе два разных мира. Подал заявление: прошу не считать меня коммунистом с начала Рождественского поста. Первый раз на парткоме вопрос прозвучал: а когда Рождественский пост? В то время это было еще скандально: меня называли предателем, но тогда уже не сажали.

Общество религиозно развивается: сейчас люди на улицах перед храмами крестятся, а в моей молодости этого не было. Я убежден, что нашему театру с каждым годом будет все легче и легче. Правда, на деле пока всё труднее и труднее.

— Вы играли у Шукшина в «Печках-лавочках», сделали на основе его текстов спектакль «Ванька, не зевай!». Что вспоминается о работе с Шукшиным?

— «Печки-лавочки» мы снимали в Сростках, на родине Василия Макаровича Шукшина, на Алтае. Это было счастье — встретиться вживую с гениальным художником. Я был студентом Щепкинского, зачитывался его рассказами. А на съемках я почувствовал, как ему трудно. Ему мешали, его не то что недооценивали — над ним посмеивались. А я считаю, что это наш классик. И тогда я пообещал себе: если от меня будет зависеть постановка его работ, я это сделаю. Как только появилась такая возможность, мы сделали два спектакля: «Живы будем — не помрем!» с деревенским алтайским юмором и спектакль «Ванька, не зевай!» с его любимыми рассказами и размышлениями о современности и литературе. Шукшин перед смертью хотел издать книгу с таким названием, но не успел.


Александра Сопова
Источник: "Известия"