Лента: Религия

Из монографии В.Э. Багдасаряна и С.С. Сулакшина "Религиозное и научное познание".

РЕЛИГИОЗНЫЕ РАСКОЛЫ В КОНТЕКСТЕ КОГНИТИВНЫХ ПРОЦЕССОВ

Религии в значительной степени искусственно противопоставляются друг другу, провоцируются на взаимную конфронтацию. Многовековая история их борьбы исчисляется многочисленными жертвами и разрушениями, исключая, казалось бы, почву для взаимного примирения. О каком уж тут исходном когнитивном единстве может идти речь. Как можно говорить о достоверности религиозного знания, если это знание в рамках разных религий различно? Но в том-то и дело, что по мере приближения к примордиальной, адресуемой для всего человечества, традиции противоречия становятся все меньше. Примером религиозного противостояния может служить антагонизм монотеистических религий и язычество. Языческая картина мира преднамеренно примитивизировалась, представляясь исключительно как многобожие. В действительности политеизм не был универсальной чертой древнейших религиозных культов. Даже у восточных славян многобожие сочеталось с мифологемой о Роде, выступавшем как единое воплощение всего теологического измерения.

Понятие "язычество" оказалось сродни дефициниям типа "варварство" или "дикость". Оно выступает как своеобразный идеомаркер, используемый авраамическими религиями для негативизации и примитивизации национально-племенного многообразия конфессиональных форм. Однако усилия воинствующих богословов по искоренению языческих пережитков не достигли абсолютного результата.

В реальности под вывеской монотеистических конфессий сложился своеобразный религиозный синтез нового учения с языческой традицией. Сам факт их слияния доказывает общность традиционалистской мировоззренческой парадигмы.

Характерно, что единение достигается как на уровне повседневного ритуально-мифологического рационализма, так и высшего эзотерического миропонимания. Религиозный контент исторически сформировался как сложный синтез богословия с народными, адаптированными к природной среде, представлениями. Более других христианских конфессий преемственным по отношению к родовым ценностям потенциалом обладает православие.

Природа православной традиции ярко иллюстрируется составленным Л.Н. Майковым в XIX в. сборником 372 текстов русских обрядовых заклинаний. В зависимости от адресации или апелляции автора-заклинателя все заговоры дифференцируются на три группы: христианскую, языческую и синкретическую. Например, по тематическому блоку "брак" христианские заговоры составили — 31,3%, языческие — 56,2%, синкретические — 12,5%. Тематика любви дает еще более увязанную с язычеством картину: христианские заговоры — 18,2%, языческие — 75,8%, синкретические — 6%. Преобладание языческих заклинаний фиксируется также по вопросам веры в сверхъестественные существа, здоровья и болезней. Христианская атрибутика доминирует в темах хозяйственной деятельности и частного быта. Тема о предметах и явлениях природы распределена примерно паритетно между христианством и язычеством. Наконец по теме общественных отношений преимущественно представлена синкретическая позиция. Это не следует понимать так, что русские крестьяне не были подлинными христианами. Более корректно вести речь об преемственном потенциале народной традиции.

Другим примером гиперболизации антагонизма религий и верований является историческое противостояние христианской и исламской цивилизации. Известно, что к войне за веру против мусульман Россия дипломатически подталкивалась Западом. Новая мировая война предсказывается в форме разлома христианского и исламского мира. В действительности точек соприкосновения между этими религиями гораздо больше, чем противоречий. Базируясь на единой платформе авраамизма их близость друг к другу с особой наглядностью видна при сравнении с буддистским или даосским культурными типами. Несторианская версия христианства, базирующаяся на представлении о Христе, как величайшем пророке (но не богочеловеке), может быть интерпретирована как протоислам. В сложившееся современное клише о религиозном расколе мира не укладываются имеющиеся в традиционном мире факты двухконфессиональной идентичности. Известны случаи самоидентификации верующих одновременно в качестве адептов учения Христа и Мухаммеда, Христа и Будды.

Религиозный раскол, таким образом, не был приговором о невозможности достижения религиями когнитивного синтеза. На уровне примордиальном традиционные религии едины, на более низших уровнях — различны. Но примордиальный уровень выстраивается от Бога (от "Неба" для ряда религий Востока), тогда как иные представляют собой адаптацию к средовым условиям бытия, т.е. идут от "Земли". При таком разграничении противоречия снимаются.

Бог един, а потому едина примордиальная традиция. Природно-средовые условия различны, а потому каждая религия в плане адаптационных механизмов бытия человека — специфична. Отсюда правомочность постулата: "У каждого народа свой путь к Богу".

Это не означает ни унии, ни какого бы то ни было религиозного компромисса. Ни один из народов не отрекается от своей веры, но и не попирает как ложные другие традиционные верования. Еще в профетике В.С. Соловьева обыгрывался сюжет о примирении православных, католиков и протестантов, богословские противоречия между которыми, казалось бы, неразрешимы, в борьбе против антихриста. Такой же призыв к единению может быть выдвинут и в отношении иных традиционных конфессий. Усматривание признаков "антихристова царства" в "новом мировом порядке" имеет место не только в христианской апокалиптике. С определенными терминологическими модификациями оно присутствует в эсхатологии и других традиционных религий. Например, в исламской традиции "малахим" это цикл предсказаний о грядущем царствовании Даджжала.

***

РАЗРУШЕНИЕ ЭЗОТЕРИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ ЗНАНИЙ

Десакрализация высшего знания была одним из мотивов "восстания масс". Прецеденты обнаруживаются задолго до Нового времени. Элемент "бунта низов" присутствовал и при утверждении парадигм мировых религий. Истинность эзотерического посвящения ставилась под сомнение. Вера впервые противопоставлялась знанию. Это было первым симптомом расщепления единой познавательной модели.
Путь от эзотерики к экзотерике, а от экзотерики к профанной сфере вел на следующем шаге к секуляризации. Именно такая историческая логика составляет суть протестантской трансформации. Сначала через критику индульгенций дезавуируется католический иерократизм. Далее выдвигается императив "всеобщего священства" ("каждый сам себе священник"). В протестантских и постпротестантских общинах это выражается в утверждении индивидуализма религиозного опыта. А поскольку конфессиональное единство общества уже отсутствовало, утрачивалась и легитимность сакральной традиции. Как итог в построении общества нарастал секуляризм. Однако, если возвратиться от протестантизма к первохристианству, очевидным становится отсутствие секулярной предопределенности. Новации нового, интернационального по своей сути учения, существенно поколебав устои традиционного общества, не привели к отрицанию его базовых основ. Традиция сакрального знания была сохранена. Средние века представляли в этом отношении сложную синтетическую модель.

С одной стороны, благая весть христианской веры имела доступность для всех и каждого, вне зависимости от индивидуального опыта гнозиса. С другой, за ширмой общей доступности сформировался феномен эзотерического христианства. Культ христианских святынь сочетался с почитанием Гермеса Трисамегиста. Его изображения в композициях соборных фресок были распространены по всей средневековой Европе. Теоретик догмата Троицы св. Климент Александрийский писал о существовании наряду с письменной, устной христианской традиции, передаваемой ограниченному кругу верующих. И Климент, и Ориген разграничивали общедоступный опыт веры и религиозную тайну посвященных. Однако эзотерическая и социальная иерархия уже не совпадали. Хранители традиций высшего посвящения далеко не всегда находились на вершинах иерократической лестницы. Эзотерика вытесняется на периферию церковной жизни. Чаще она даже оказывается в рамках различного рода религиозных движений, таких как, к примеру, исихазм. Отделение сакрального знания от официальных институтов истолкования и хранения традиций явилось в долгосрочной перспективе одним из факторов деконструкции традиционалистской познавательной модели.

***

СЕКУЛЯРНОЕ ПОЗНАНИЕ ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ПОЗНАНИЕМ ДОБРА И ЗЛА

Вопрос о добре и зле был главным для всей традиционной религиозной гносеологии. Земной путь человека начинается, согласно Библии, с вкушения плодов с древа познания. Познавая добро, человек одновременно познавал и зло. Какими бы знаниями он не овладевал, все они структурировались в конечном итоге вокруг раскрытия этих базовых категорий. В этом отношении познание было аксиологично и нравственно ориентировано. Секулярная культура размывает проблему идентификации зла. Традиционные добродетели, если и ставятся под сомнение, все-таки номинально входят в общий дидактической арсенал современного человека. Однако Добро невозможно без выделения антагонистичной по отношению к нему категории Зла. Но, что есть Зло для современного секулярного общества?

Прелюбодеяние, содомия, мошенничество, корыстолюбие, праздность, эгоизм — все эти пороки открыто популяризуются современными средствами массовой информации.

Что же до Мирового Зла, то проблема такого рода в сознании секулярного общества и в постановке вопросов секулярной науки отсутствует. Тема выводится из научного дискурса и облекается в формы гротеска, эпатажа, психо-социальных девиаций, фобий и маний. Тенденция отхода от познания Зла обнаруживается уже в католической схоластике. Учение о высшем предопределении идентифицировало Зло в качестве компонента божественного замысла, т.е. приобретает, таким образом, черты добродетели. Католическая теодицея дошла до поставки вопроса об отсутствии зла в природе. В протестантизме данная тенденция только усилилась. Для просветительского пантеизма сама постановка вопроса об инфернальном зле бессмысленна. Итогом трансформаций стало формирование секулярного христианства. Его принципиальное отличие от традиционного христианского учения заключалось в купировании сюжетной линии о приходе антихриста. Но христианство без апокалиптики — это уже антихристианство. Наибольшую рефлексию проблема Мирового Зла вызывает в православии. Возможно, именно поэтому российская цивилизация гораздо в большей степени, чем Запад, внутренне отторгала путь секуляризации, противопоставляя ему исторически различные формы идеократии. Западная секулярная культура впервые в мировой истории реализует проект миростроительства вне координат добра и зла.

***

ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНАЯ КАРТИНА МИРА НОВОГО ВРЕМЕНИ

Естественная наука отнюдь не сразу приобрела черты науки секулярной. После первой волны ее институционализации в шестидесятые годы XVII в. она испытала даже период гонений. К концу столетия естественные науки еще имели статус эзотерической доктрины. Они возможно и далее сохраняли бы такое положение, если бы не PR акция, связанная в Англии с открытиями И. Ньютона, а во Франции — с деятельностью президента Академии Ж. Фонтанеля. Наименование академик стало тождественно понятию еретик. Истоки этого шли от св. Августина, выступившего в свое время с трактатом "Против академиков".

Первые теоретики философии науки подчеркивали комплексность научного пути познания. Знание первоначально мыслилось лишь как синтез дисциплин. О дисциплинарно изолированном знании в XVII–XVIII вв. речи еще не велось. "Вся философия, — указывал Р. Декарт, — подобна как бы дереву, корни которого — метафизика, ствол — физика, а ветви, исходящие от этого ствола, — все прочие науки, сводящиеся к трем главным: медицине, механике и этике".

В дальнейшем же ветви стали восприниматься как самодостаточные организмы. Утрачивалось понимание их места в единой системе и зависимости от других частей. Итогом логического развития теории "двух истин" стало сужение сферы познания границами Природы в ее сугубо материальном истолковании. Характерно, что бэконовский "Новый Органон" открывается афоризмом, направленным против религиозной модели познания: "Человек, слуга и истолкователь Природы, ровно столько совершает и понимает, сколько он охватывает в порядке Природы: свыше этого он не знает и не может ничего". От расщепления единого познавательного постижения мира, начавшего тяготеть к ограниченности исключительно материальной сферой, оставался один шаг до собственно материалистической концепции мироздания. Этот шаг был совершен в трудах Френсиса Бэкона. В противоречии с традицией христианского креационизма он утверждал первопричинность материальной субстанции, расценивая данный тезис как "величайшую из всех когда-либо высказанных" идейных позиций. "Эта первичная материя и ее специфические силы и действия, — формулировал Бэкон новую познавательную парадигму, — не могут иметь никакой собственной причины (Бога мы всегда исключаем), ибо до них ничего не было", "не было никакой производящей их причины и ничего более первичного в природе". В бэконовской оговорке "Бога мы всегда исключаем" содержится ключ к пониманию генезиса науки.

***

НАУКА САКРАЛЬНАЯ И НАУКА ПРОФАНИЧЕСКАЯ

Теория "двух истин", институционализировавшая разделение религии и науки, была дуальна лишь по названию. В действительности в ней утверждалась монистическая модель мира. Речь применительно к секулярному обществу шла не о легитимизации и разграничении сфер двух путей познания — рационального и мистического, а о репрессивности первого по отношению ко второму.

Еще для Аристотеля физическое постижение мира являлось вторичным по отношению к метафизическому. Впоследствии у просветителей метафизика стала нарицательной характеристикой ложного знания. Еще более показательно "двухистинное" разделение познания вселенной на сферы астрологии и астрономии.
Для древних такого разделения не существовало. Для них это были не две науки, а два уровня единого знания. Астрология выражала высшие духовные аспекты постижения космоса. Теория "двух истин" вывела ее за рамки научного дискурса. Следующим шагом стало присвоение астрологии титула лженауки. Та же процедура была проделана в отношении алхимии. Дезавуирование алхимии осуществлялось сведением ее к проблеме производства алхимического золота и обвинением алхимиков в шарлатанстве. Выхолощенным оказался первичный древний трансцендентный пласт и в секулярной версии математики. Какая бы то ни было духовная составляющая, по логике самого предмета, в ней отсутствует.

Между тем в эзотерическом знании математика имела высший, ныне дезавуированный пласт нумерологии. Цифры и геометрические фигуры имели как земное — исчислительное, так и небесное — символическое значение. Образец такого совмещения представляло, в частности, пифагорейство. Геометрию в сакральной традиции называли наукой о душе, ибо она исследует сферу идеального. В идеальном геометрическом символизме усматривалась множественность форм проявления божественного (природного) единства. Через геометрию происходило осознание процесса космогенеза. Разрушенными с позиций секулярной научной критики оказались традиции "сакральной географии" и "сакральной истории". Характерно, что их разрушение осуществлялось с позиций "материализованной" реальности (физическая география, позитивная история). Символическая сфера разоблачалась указанием на противоречивость и недостоверность, Так, для секулярной физической географии "Запад" и "Восток" есть относительные понятия. В сакральной географической традиции они указывают на дихотомию восточной традиции божественного откровения и западной инфернальности, жизни и смерти. Позитивными характеристиками в сакральной географии ариев наделялись Север и Восток, негативными — Юг и Запад. Секуляризация истории выразилась в сведении ее к фактографическому описанию прошлого. Историографический процесс последовательно шел в направлении деконцептуализации исторического материала. Вектор эволюции был задан изначальным расщеплением истории и метаистории. Историософский подход оказался в итоге выведен за рамки метода профессиональных историков. "Таким образом, — резюмировал Р. Генон свои рассуждения о соотношеии сакрального и профанического познания, — вся современная наука основана на руинах более древних наук, на останках, отторгнутых ими и оставленных в распоряжении невежд и "профанов". Секуляризованные науки развивались синхронно с техническим прогрессом.

Но существенно, что произошла смена целевой установки познания. Познание древних было гармонично и комплиментарно по отношению к природе. Мыслитель древности был в большей степени созерцателем, чем преобразователем. Именно секулярная наука приобрела потенциал преобразовательного, миростроительного содержания. Наука стала производительной силой. Ее задачи и результаты в первую очередь приобрели нацеленность на практические вызовы технократического развития. Космогония традиционного миропонимания сменилась космоургией модернизированного общества. Предложенное Г. Гачевым противопоставление цивилизационных "принципов "гонии" и "ургии" здесь многое объясняет. Традиция "гонии" — рождения подразумевала сакрализацию природы и родовой (в широком понимании — национальной) преемственности. Ургийность секулярного общества соотносилась с архетипом человека производителя. Адаптивность сакральных наук заменялась производственно-преобразовательной ориентированностью нового секулярного знания. США стали наиболее выраженным историческим воплощением принципа ургийности. Гонические категории — "род", "природа", "народ", "родина" в ургийной культуре деактуализировались.

Материальная парадигма мира соотносится в эзотерике с выведением новой породы человека — голема. Големическая природа есть материальный субстрат. В отличие от человека божественного у голема отсутствует духовная составляющая. Согласно еврейским фольклорным преданиям голем представлял собой оживленного магическими средствами глиняного великана. Он выступал как онтологический антипод Адама. По преданию Альберту Великому удалось изготовить голема. Но тот был разрушен Фомой Аквинским, усмотревшим в его создании вызов Богу. Секулярная система по своей культурно-антропологической направленности в этой терминологии выглядит как големичная. Под лозунгом свободы личности произошло ее освобождение от высших духовных нормативов.

Дух, как изначально заложенный Богом компонент человеческой природы, у современного человека все более атрофируется. Реализуется глобальный проект антропологической инверсии. Человек превращается в голема.

Важнейшую роль в големическую трансформацию внесли секулярные науки. Человеческий микрокосмос расщеплен ими в соответствии с дисциплинарными сферами. Человек как цельное существо, образ и подобие Божье исчез как предмет научного дискурса. Характерно, что при детальной проработке анатомо-физиологических, психологических, ментальных аспектов человеческого бытия ни одна из наук не взяла, точнее не справляется с функцией исследователя "духа". Под духом здесь понимается вполне определенный (научный) предмет, но как указывалось во вводной главе, он слишком слабо пока что уловим и плохо поддается обычным секулярным методам исследования и даже фиксации. Как самостоятельный предмет изучения, он не закреплен ни за одной из современных научных дисциплин.

***

"КОНСЕРВАТИЗМ ЦЕРКОВНИКОВ" И "РАДИКАЛИЗМ УЧЕНЫХ" КАК СОСТАВЛЯЮЩИЕ КОНФЛИКТА НОВОГО ВРЕМЕНИ

Вина в исторически возникшей конфронтации между религией и наукой обоюдна. Радикализм секуляристов — лишь одна сторона медали. Расщепление религиозного и научного знания было в значительной степени предопределено ретроградными позициями Церкви. Проблема состояла не в отсутствии познавательных потенциалов у религии, а в доминировании консервативной части клира. Многие научные открытия не признавались. Передовые взгляды преследовались. Об этом написано достаточно работ. Повторять приводимые в этих работах факты церковного ретроградства нет необходимости. Скорее наоборот, речь может идти о преувеличении его масштабов. Инквизиция — это, безусловно, "черная страница" в истории Церкви.

Но в период Великой Французской революции секуляристы казнили больше врагов республики, чем было приговорено к смерти инквизиционными судами за все время их существования. Казненные ученые, как Дж. Бруно, были в основном казнены не за научные, а за религиозные взгляды. Чаще всего ученые жертвы инквизиции были лицами духовного сана. Официальная церковь их преследовала, но сами то они тоже являлись представителями религиозной среды. Их научный опыт говорил в пользу познавательных потенциалов религии, а не против нее. Тем не менее, общая атмосфера ретроградности в Церкви имела к началу Нового времени достаточно устойчивый характер. В условиях назревавшей научной революции это был фактор, отталкивавший науку от религии. О ретроградности установок Церкви может свидетельствовать, в частности, перечень авторов запрещенных Ватиканом книг. Издание таких списков осуществлялось ежегодно и было отменено лишь с 1966 года. Удивительны в этой связи рассуждения об имманентной плюралистичности западной цивилизации якобы противоположной автократичным цивилизационным системам остального мира, включая Россию.

А что на православном Востоке? В Византии богословию еще удавалось окормлять и поддерживать научное познание. Но с падением Восточно-Римской империи ситуация изменилась. Ретроградное отношение к секулярным наукам определялось боязнью проникновения вместе с ними деструктивных по отношению к православию концептов. Охранительская позиция перерождалась в обскурантизм. Иллюстративна в этом отношении ситуация, сложившаяся в России к моменту начала петровских преобразований. Умножение и деление давалось населению с трудом, ещё хуже операции с дробями. Арабские цифры подлежали преследованию. Евклидова геометрия вовсе не была известна ибо "богомерзостен перед Богом всякий любяй геометрию". Измерять площади и углы не умели, единственным землемерным орудием служила верёвка. Строение вселенной представляли в форме сундука с полукруглой крышкой. Сведения о ботанике и биологии черпали из книги "Физиолог", составленной в первые века христианства. Естественным в этой ситуации был выбор Петром I секулярной (во многих отношениях — антицерковной) модели развития. Противоположная сторона, представляемая ученым сообществом, заняла в отношении Церкви радикальную позицию. Даже те из мыслителей, кто оставался на позициях религии (как правило, модернизированных) резко отрицательно относились к церковным институтам. Апогей конфликта пришелся на эпоху Просвещения. Сама семантика просвещенчества апеллировала к "свету истины", противоположному церковному "мраку невежества".

Конечно, снятие жестких норм традиции привело на первых порах к раскрытию нереализованных человеческих потенциалов, взлету креативности. Однако лишение каркаса традиций вызвало к жизни энтропийные процессы.

На эту угрозу обращал еще внимание "женевский папа" Жан Кальвин: "Плохо живется при князе, все запрещающем, но много хуже — при князе, все дозволяющем". Задача в этой связи видится в восстановлении традиций, но традиций не в виде первобытных табу, а аккумуляции потенциалов религиозного и секулярного типов познания.

***

НА ПУТЯХ К ПОСТМОДЕРНИЗМУ

Традиционные позиции богословия на определенном этапе стали играть ретроградную роль сдерживания общественного развития. Произошла инверсия общественной роли религий. Они стали препятствием на пути прогресса. Религия в рамках традиционной когнитивной парадигмы оказалась неготовой адекватно объяснить новую, накапливаемую в результате познавательной практики феноменологию. Светские же науки давали объяснение, обходясь и без религиозной методологии. Однако это разъединение заложило в систему познания ряд "мин замедленного действия". "Мины" в итоге сработали. В какой-то степени это внесло вклад в назревание современного методологического кризиса увязываемого еще с явлением постмодерна. Религиозное знание предполагает наличие нравственного компонента. Он является требованием к участию в процессах приобщения к знанию и к самой методологии религиозных знаний.

Такая традиция сохранялась до эпохи Просвещения, провозгласившей принцип освобождения науки от "моральных интенций". Наличие нравственного обрамления соответствующих теорий стало рассматриваться как признак ненаучности. Своеобразным "гробовщиком" нравственности в секулярной науке выступил Д. Юм. "Я, — с возмущением писал шотландский философ, — к своему удивлению, нахожу, что вместо обычной связки, употребляемой в предложениях, а именно "есть" или "не есть", не встречаю ни одного предложения, в котором не было бы в качестве связки "должно" и "не должно". Подмена эта происходит незаметно, но "тем не менее, она в высшей степени важна". Следствием юмовской ревизии науки было изъятие из нее не только предписывающих суждений, но и ценностных категорий. Ценности оказались выдавлены исключительно в сферу художественного творчества. Между тем, при игнорировании ценностного уровня невозможна даже корректная постановка научных задач.

"Нравственная экономика", "нравственная политика", "нравственное право", — все эти понятия, имманентно свойственные сакральной парадигме знаний, для секулярной науки стали звучать как контрнаучный вызов.

Слова Мессии "Я есть истина" не допускали критериальной неоднозначности. Концепт "двух истин" выступал как антипод к традиционному христианскому принципу истины во Христе. Секулярная культура стала во многом следствием данного расщепления. Но если допустимы две истины, то почему невозможна формулировка третьей? Развитие данной логики привело к постмодернистскому релятивизму. Исторический процесс может быть выражен сообразно с диверсификацией истинности следующим образом: традиционализм — одна истина, модернизм — две истины, постмодернизм — множество истин. Но множество истин тождественно ее отсутствию. Так возникает новое издание агностицизма, низводящее научный потенциал в социальной науке до беспомощности. Данный гносеологический переход нашел отражение и на аксиологическом уровне. Религиозные добродетели утратили свой безусловный характер. "Эта новая вера, — пояснял Дж. Бьюкенен суть произошедшей ценностной инверсии, — есть вера исключительно нашего мира. Она отказывается признавать какую бы то ни было высшую мораль, какой бы то ни было высший моральный авторитет.

Мир иной она с радостью оставляет христианству и прочим традиционным религиям — если только тем не вздумается выйти на площади или пойти в школы. Если вам угодно, можете верить в библейские сюжеты, в сотворение мира, в Адама и Еву, в змея — искусителя, первородный грех, изгнание из Эдема, в Моисея на горе Синай и в десять заповедей, выбитых в камне и обязательных к соблюдению для всех и каждого; да, можете верить, не никогда больше этому не будут учить как непреложной истине". Трансформация содержательных функций ученого происходила в направлении сужения познавательной сферы и связанной с ним релятивизацией знания. Уже в эллинском мире был проигран весь сценарный путь данной инволюции. "Держателями знаний" первоначально выступали эзотерики. Их ролевые функции закреплялись приверженностью традиции. Хранителей знаний сменили их толкователи. На место эзотерика пришел философ. На первый план выходит проблема субъективизма интерпретаций. Третий этап инволюционного сценария заключался в выходе на авансцену развития греческой мысли софистов. Софистический релятивизм стал праобразом философии постмодернизма. Софизм, как считают многие исследователи, это своего рода детонатор, сыгравший решающую роль в разрушении древнегреческой цивилизации. Этическим выражением софистической мысли стал скептицизм. Если полисная система миростроительства базировалась на строго определенных добродетелях, соотносимых с императивом служения городу — государству (дидактика "Илиады"), то для софизма добро и зло стали относительными категориями, сводясь к субъективизму индивидуального выбора. Сценарий релятивизации знаний был повторно реализован в Новое время.

Определение философии применительно к средневековой традиции в качестве служанки богословия является нарицательным. В дальнейшем "служанка" стала выдавать себя за госпожу. Однако ее кругозор остался прежним.

Переход от богословия к натурфилософии объективно сужал познавательные горизонты человека. Ньютоновская механистическая модель основывалась на такого рода сужении, не нуждалась в трансцендентных сферах. Впрочем, сам И. Ньютон разрабатывал, в отличие от своих последователей, не только проблемы физики, но и теологии. Ньютоновская механика имела подчиненное положение по отношению к ньютоновской теологии. Нельзя сбрасывать со счетов и принадлежность И. Ньютона к движению квакеров. Общность законов микро- и макрокосмоса, имманентного и трансцендентного уровней, обеспечивала цельность механистической картины мира. Однако идея автономности человека приводила к распаду такого тождества. Эйнштейновская теория относительности окончательно дезорганизовала "ясность" в представлениях о целостности мироздания. Именно на ее платформе возникает в дальнейшем импульс "поддержки" философии постмодернизма. Что представляет собой теория научного познания сегодня? Науковедение выделяет в развитии науки, по меньшей мере, две парадигмальные трансформации.
Речь идет о триаде методологических парадигм классика — неоклассика — постклассика. По большему счету то, что определяется как постклассическая наука — наукой не является. Она представляет собой не познавательную деятельность, а в большей степени самовыражение субъекта. Причем относится это в наибольшей степени к гуманитарным (социальным, общественным) наукам. Естественные, точные, математизированные науки более устойчивы к наступлению разговорного жанра, простой описательности часто замещающих собой научный метод.

Безусловно, постмодернизм подводит гуманитарную науку к довольно опасной черте. Проблема научности современной секулярной науки действительно существует, касаясь, прежде всего, наук о сущем социальной природы. Именно в этой сфере критически значимы нравственные императивы и их противоположность, которая, будучи подкреплена корыстью, колоссальными материальными, политическими и административными ресурсами, превращают науку в подобие информацонного прикрытия контрнаучного "знания". Впору говорить о "когнитивном оружии", которым поражается научный мир. Ложные теории, по заказу изготовленные доктрины получают всемирную раскрутку и серьезно подрывают позиции истинной научности. Поэтому период полной дивергенции религиозного (прежде всего, корреспондентного нравственности) и научного знания, очевидно, исторически подходит к завершению. Как представляется синтез двух сфер человеческого "когнито"? На первом этапе должен быть поставлен сам вопрос об обоснованности соотнесения религиозной и научной методологии познания и структуры знания о мироздании. Подобный анализ обещает дать многое.

В дальнейшем наука, скорее всего, перестанет дистанцироваться от так называемых "паранормальных", трансцедентных, "ненаучных" предметов.

Достаточно очевидно, что вопрос о научности предмета уже есть предмет для науки. Да и новые достижения естественных и точных наук продвинулись достаточно, чтобы вплотную заняться вопросами социальной и "трансцедентной" природы. Тем более, что в секретных лабораториях спецслужб такие исследования ведутся.


Вардан Багдасарян
Источник: "Россия навсегда "