Лента: Религия

Процесс интеграции европейских государств, начавшийся в 1992 г. и приведший к созданию Европейского Союза, затронул не только экономические или политические аспекты существования стран Старого света, но также повлиял на религиозно-культурные стороны их жизни. Целью представленной статьи является осмысление опыта взаимодействия религиозных и политических структур стран Европы в контексте общеевропейского стремления к объединению. Публикуется в авторской редакции.

В 1992 году государства-члены Европейского Сообщества подписали в Маастрихте новое межгосударственное соглашение, провозгласившее создание Европейского Союза. Маастрихтский договор существенно усилил политическую составляющую европейской интеграции. В интеграционные процессы стали вовлекаться негосударственные объединения и представители гражданского общества. Кардинальные перемены, инициированные в 1992 году, не могли не отразиться на участии религиозных институтов в создании единой Европы.

Закономерным образом европейская интеграция превратилась в объект пристального внимания со стороны христианских церквей. В 1990-е годы начали открываться представительства церквей при Европейском Союзе, призванные не только отслеживать развитие событий в ЕС, но и влиять, в определенной степени, на решения, принимаемые в Брюсселе. Известно, что многие социальные, политические и международные вопросы не являются чуждыми для христианского сообщества Европы. Отсюда вполне закономерен интерес церквей к европейским интеграционным процессам.

Кроме этого, усиление внимания церквей к интеграции было вызвано всё более активным вторжением Европейского Союза в религиозную сферу. В частности, оно проявилось в попытках навязать односторонний взгляд на историю Европы в тексте Конституции ЕС, с игнорированием эпохи, в которой христианство играло ведущую роль. Вторжение политического характера было также замечено в резолюциях Европарламента — например, в требовании обеспечить свободный доступ на Святую Гору Афон. Наконец, сугубо религиозная составляющая приобрела особую значимость при обсуждении членства в Евросоюзе Турции — страны с преимущественно мусульманским населением.

Проникновение ЕС в религиозную сферу закономерно влечёт за собой взаимодействие, а порой — столкновение интересов церквей и других участников интеграционных процессов. Взаимодействие христианских церквей и европейских учреждений оказывает, в свою очередь, корректирующее влияние на ход европейской интеграции, а также воздействует на отношение церквей к Европейскому Союзу. Таким образом, церкви превращаются в полноправных участников интеграционных процессов. Более того, адекватный анализ европейской интеграции становится невозможным без учёта религиозных факторов. При этом во внимание следует принимать не только современность, но и прошлое (начало интеграционных процессов в послевоенной Европе).

Христианство и рождение единой Европы

По мнению ряда исследователей (см. Byrnes and Katzenstein, 2006) на начальных этапах интеграции определённую (а в некоторых источниках — определяющую) роль играла Римско-Католическая Церковь. Хосе Казанова подчёркивает, что «первоначальный проект Европейского Союза был христианско-демократическим, санкционированным Ватиканом. Его реализация начиналась на фоне общего религиозного подъёма в Европе после второй мировой войны и в геополитическом контексте холодной войны. Словосочетания «свободный мир» и «христианская цивилизация» стали синонимами» (Casanova 2006, p.66). В том же духе высказывается Брайан Хехир:

«Ватикан (и Католическая Церковь в целом) были тесно связаны с христианско-демократическими партиями в Западной Европе. Евросоюз основан на Европейском Сообществе, а Европейское Сообщество находилось под большим влиянием христианской демократии. В свою очередь, христианская демократия послевоенной Европы представляла собой политическое движение, связанное с католической социальной мыслью и находящееся в тесном сотрудничестве со Святым Престолом» (Hehir 2006, p.103).

Тимоти Бёрнс подчёркивает, что ЕС был в значительной степени сформирован католическим социальным учением (Byrnes, 2006). Широко известен факт, что отцы-основатели Европейского Сообщества (государственные деятели, стоявшие у истоков европейской интеграции) были глубоко верующими людьми. Речь, прежде всего, идёт о министре иностранных дел Франции Роберте Шумане, канцлере ФРГ Конраде Аденауэре и министре иностранных дел Италии Альсиде де Гаспери.

Роберт Шуман полагал, что европейская унификация не сможет состояться без «вдохновения, исходящего из её христианских истоков», а Европа является «воплощением универсальной демократии, в христианском смысле этого слова» (Schuman in Vanheeswijck 1997, p.50). Рокко Буттиглионе утверждает, что «вера в Иисуса Христа была в центре жизни Альсиде де Гаспери» (Buttiglione 2006 in Venneri and Ferrara 2009, p.121). Стефано Тринчесе подчёркивает, что свойство де Гаспери постоянно ссылаться на «священные тексты как элемент спасения» являлось «главной чертой его действий, особенно в моменты страданий и неопределённости» (Venneri and Ferrara 2009, p.122). Довольно интересно де Гаспери высказывался о роли христианства в европейской цивилизации:

«Когда я утверждаю, что христианство стоит у истоков происхождения европейской цивилизации, я не имею намерения подобрать некий исключающий конфессиональный критерий для оценки нашей истории. Я лишь указываю на общее европейской наследие, на ту единую мораль, которая делает акцент на человеке и его ответственности» (Venneri and Ferrara 2009, p. 122).

Линда Риссо признаёт, что христианско-демократические партии являлись «инициаторами процесса европейской интеграции» и отмечает, что Ватикан поддерживал европейский проект (Risso 2009, p.99). При этом Риссо подчёркивает, что европейские христианско-демократические партии послевоенных лет «основывали свои политические программы на мнении, что западная цивилизация взаимосвязана с христианскими ценностями, нуждается в защите от искушения современного образа жизни и в защите от коммунизма-- как ещё большей опасности» (Risso 2009, p.100).

Папа Пий XII, занимавший Римский престол с 1939 по 1958 гг., уже в 1948 году «развивал тему возможного Европейского Союза» (O’Mahony 2009, p.182). Как подчёркивает О’Махони:

«Пий XII и его католические современники —де Гаспери, Аденауэр, Роберт Шуман фактически пытались построить «христианско-демократическую» Европу как бастион защиты от коммунизма. Для них это была также серьёзная попытка организовать справедливый порядок в Европе… Это была новая Европа, созидаемая из свободной Западной Европы, основанная на демократии, ищущая институциональные формы для союза и сотрудничества, базирующегося на христианских принципах» (O’Mahony 2009, p.183).

Пий XII, поддерживая создание Европейского Сообщества, видел в этом «историческую миссию христианской Европы» (O’Mahony 2009, p.184).

И хотя некоторые исследователи пишут об экономических истоках европейской интеграции (см. Moravcsik, 1998), есть все основания полагать, что политическая составляющая, обусловленная, в том числе, христианскими ценностями, сыграла ключевую роль. Как подчёркивает Питер Павлович, цель интеграции заключалась, прежде всего, в том, чтобы не допустить новую войну на европейском континенте, добиться сотрудничества и уважения между давними противниками — Францией и Германией (Павлович, 2007). Экономическое сотрудничество являлось лишь инструментом, средством для достижения цели. Данный факт, очевидный в начале 1950-х годов, редко вспоминается в настоящее время. Хотя именно он позволяет увидеть присутствие религиозных аспектов при рождении единой Европы в эпоху после Второй мировой войны.

Христианские церкви и европейская интеграция на современном этапе

Для того, чтобы определить значение церквей в настоящее время, мы обратимся к одному из ключевых событий последних лет — реформированию договоров Европейского Союза. Процесс реформ, инициированный на Лаекенском саммите глав государств и правительств Евросоюза в декабре 2001 года, занял восемь лет. Его окончание датируется декабрём 2009 года, когда вступил в силу Лиссабонский договор.

Ход реформы договоров можно разбить на три этапа. Первый этап — это работа Конвента по будущему Европы (февраль 2002 – июль 2003 гг.), подготовившему проект Конституционного договора («Европейская Конституция»). Второй этап — межправительственная конференция с участием глав государств и правительств членов ЕС и кандидатов в члены ЕС (октябрь 2003 – июнь 2004 гг.). В ходе конференции в проект Конституции вносились изменения и дополнения, после чего итоговый документ был подписан всеми странами-членами ЕС (в октябре 2004 года). Третий этап — это работа над Лиссабонским договором, включая процесс его ратификации (2006-2009 гг.). Участие христианских церквей прослеживается на каждом этапе «реформенной» работы.

Позиция христианских церквей

Христианское сообщество Европы хорошо понимало высокую значимость реформы договоров ЕС, инициированной в начале 2000-х годов. Как было подчёркнуто в заявлении [Католической] Комиссии епископских конференций Европейских сообществ (КОМЕСЕ), «Никогда ранее в истории Европейского Союза проект переосмысления его целей, ответственности, структур и принципов, на которых он основан, не был реализуем так согласованно и заметно» (COMECE, 2002).

В мае-сентябре 2002 года христианские церкви Европы представили свои рекомендации, касающиеся будущего текста Конституционного договора. Акцент был сделан на трёх аспектах: ссылка на религию, диалог с ЕС и статус церквей. К примеру, КОМЕСЕ подчеркнула, что в Конституционном договоре необходимо:

(1) Признать открытость и максимальную инаковость, ассоциируемую с именем Бога. Всеобъемлющая ссылка на Сверхъестественное даёт гарантии свободы личности;

(2) [Признать] особый вклад церквей и религиозных сообществ [и] обеспечить возможность для структурного диалога между европейскими учреждениями и церквями и религиозными сообществами;

(3) Включить Декларацию №11, приложенную к Заключительному акту Амстердамского договора, выражающую уважение к статусу церквей и религиозных сообществ в том виде, как это признано каждым из государств-членов [ЕС] (COMECE, 2002, курсив мой – С.М.)

В рекомендациях, разработанных Православной Церковью Греции, было подчёркнуто, что в Европейской Конституции следует:

a. Гарантировать принципы религиозной свободы и основополагающих прав человека, с запрещением лживого прозелитизма;

b. Выразить уважение к общественному сознанию народов Европы, касающееся христианских корней, а также их [народов] исторического и современного духовного наследия;

c. [Указать на то, чтобы] церковно-государственные отношения оставались прерогативой внутреннего законодательства каждой нации, в рамках религиозной свободы, что специально предусмотрено Декларацией № 11 Амстердамского договора.

(Zorbas, 2003, p. 229)

В июне 2002 года, спустя месяц после заявлений КОМЕСЕ и Церкви Греции, ряд христианских организаций (Комиссия церковь и общество Конференции европейский церквей — КЦО КЕЦ, Каритас Европа, Европейская федерация диакония, КОМЕСЕ и другие) направили совместное письмо президенту Конвента. Письмо включало как общие заявления, так и конкретные предложения. Расплывчатый характер общих заявлений придал им непретенциозный и приемлемый практически для всех характер (например, когда речь шла о «достижении общего блага»). Что касается конкретных предложений, то они, в значительной степени, совпадали с предложениями КОМЕСЕ (особенно в части, касающейся статуса церквей и религиозных сообществ). Одним из новшеств стала рекомендация о признании «религиозного и духовного наследия Европы», но в то же время в письме отсутствовала просьба о необходимости ссылки на Сверхъестественное (CSC CEC et.al, 2002).

Три месяца спустя, КЦО КЕЦ и КОМЕСЕ в совместном «законодательном предложении» повторили, в основном, рекомендации КОМЕСЕ, хотя и в несколько иной формулировке. Как и в июньском письме, в тексте отсутствовала просьба о ссылке на Сверхъестественное (вероятнее всего, из-за позиции отдельных протестантских церквей в КЕЦ). В то же время, КОМЕСЕ и КЕЦ подчеркнули, что исключение из Конституционного договора ссылок на религию, церкви или религиозные сообщества «создаст ситуацию опустошённости, принимая во внимание их [церквей] огромную значимость как для общества в целом, так и для ценностей и идентичностей, на которых общество основывается, а также для взаимоотношений Союза и его граждан» (CSC CEC et.al, 2002).

Общие позиции христианских церквей, выраженные в период между маем и сентябрём 2002 года, стали ориентиром для тех политиков, общественных и государственных деятелей, которые с уважением относились к мнению религиозных организаций, или даже имели похожие убеждения и систему ценностей.

Церкви и Европейская Конституция

Участие церквей было наиболее заметным на первом этапе реформ (работа Конвента), когда готовился текст Конституционного договора. В ходе длительных дебатов и непростых переговоров церквям и их представителям удалось добиться включения в Преамбулу Конституции ссылки на «религиозное наследие» Европы. В текст Договора были также внесены гарантии статуса церквей и указание на необходимость регулярного диалога между церквями и ЕС. Ссылки на Бога и христианство остались, к сожалению, за рамками основополагающего документа единой Европы.

Второй этап (межправительственная конференция) был отмечен снижением вовлечённости церквей в процесс переговоров и принятия решений. Частично их интересы представляли некоторые политики и государственные деятели. Так, в сентябре 2003 года (перед открытием межправительственной конференции), восемь стран (Италия, Испания, Ирландия, Мальта, Польша, Португалия, Словакия и Чешская Республика) заявили о желании видеть присутствие христианства в Конституции. Чехия сделала более широкое предложение, с включением ссылки на древнегреческую философию, римское право, иудейские и христианские корни и рационализм (CIG 37/03, p.3). Инициатива «восьмёрки» была поддержана в специальном заявлении, подписанном 82 членами Европейского парламента.

Кроме этого, была предпринята попытка заручиться поддержкой со стороны общественности. В ноябре 2003 года депутаты Европарламента Марио Мауро (Италия) и Элизабет Монфорт (Франция) передали представителю страны, председательствующей в Совете ЕС (Италии), петицию, подписанную 400 тысячами европейцев. Монфорт подчеркнула, что Европа, выразив свою идентичность в христианском смысле, откроет себя для других культур (EPP Group, 2003).

Тем не менее, окончательный вариант Конституции, согласованный странами-членами ЕС, не содержал в Преамбуле ссылок на Бога или христианство. Во многом это произошло из-за жёсткой оппозиции Бельгии и Франции, грозивших заблокировать конституционный процесс. Французы, в частности, указывали на принцип светскости своего государства. Эмоциональный вопрос-возражение со стороны Ричарда Чартра, епископа лондонского Англиканской Церкви («почему же вся Европа должна отказываться от искреннего плюрализма в пользу атеистического государства?») не принёс никаких значимых перемен (Values and Principles, 2003, p.474).

Впрочем, ссылка Преамбулы была, как и во время работы Конвента, не единственным «камнем преткновения». Атеистические группы потребовали удаления из Конституции статьи 51 о «Статусе церквей и неконфессиональных организаций» (Evans, 2003). Именно эта статья признавала вклад церквей в европейскую идентичность, гарантировала сохранение их статуса в рамках национального законодательства и определяла необходимость регулярного диалога между церквями и ЕС. Одна из противников «церковной» статьи, Анна Ван Ланкер (бывший член Конвента и депутат Европарламента в 1994-2009 гг.) утверждает, что решение, принятое по 51-й статье — это отражение «политической сделки». «В конечном итоге наши попытки убрать статью 51 не увенчались успехом… Такова была политическая цена, которую мы заплатили Европейской народной партии для того, чтобы избежать ссылки на Бога в Конституции», — подчёркивает Ван Ланкер (Ван Ланкер, 2010).

В окончательном варианте Конституционного Договора, подписанном главами государств Евросоюза, положения, связанные с религией, почти не отличались от предложений Конвента, представленных в июне 2003 года. Изменения носили несущественный характер. «Культурное, религиозное и гуманистическое наследие Европы» осталось в первом предложении одной из статей Преамбулы, но сама статья была перемещена со второго места на первое. Кроме этого, путём небольшой корректировки статьи было явственно указано на религиозное наследие (наряду с культурным и гуманистическим), как на один из источников, из которого «развились всеобщие ценности нерушимых и неотъемлемых прав человека, свобода, демократия, равенство и принцип господства права» (CIG 87/2/04, p.3). Статья о «Статусе церквей и неконфессиональных организаций» стала статьёй I-52 (вместо 51) и была изменена только добавлением слов «в рамках национального законодательства» в текст второго абзаца («Союз в равной степени уважает статус в рамках национального законодательства философских и неконфессиональных организаций») (CIG 87/2/04, p.54).

Окончательная версия Конституции получила в целом позитивную оценку со стороны представителей Римско-Католической Церкви. КОМЕСЕ, выразив сожаление, что Договор «не содержит ссылки на христианство», с одобрением отозвалась о том, что «религиозная свобода в её общем измерении, диалог между церквями и Союзом, а также защита статуса церквей в странах-членах [ЕС] стали частью Конституционного договора» (COMECE, 2005, pp. 3-4). Более того, КОМЕСЕ высказала мнение, что, включив ссылку на религиозное наследие Европы, «Конституционный договор неявно признаёт преимущественный вклад христианства в становление современной Европы», а «однозначное использование христианского термина «церковь» и уважение их [церквей] особого вклада», показывают, что «[Европейский] Союз демонстрирует осознание христианского наследия Европы» (COMECE, 2005, pp.14-15).

Церкви и Лиссабонский договор (ЛД)

Судьба Конституционного договора оказалась весьма плачевной. Негативные результаты референдумов по Европейской Конституции во Франции и Нидерландах в мае и июне 2005 года сорвали процесс ратификации (поскольку требовалось единогласие) и «дестабилизировали ЕС» (Syrpis 2008, p.221). В июне 2005 года Европейский Совет заявил о необходимости перехода к «периоду размышлений», чтобы найти решение, приемлемое для всех членов Союза.

По окончании этого периода (в декабре 2006 года), среди лидеров ЕС сложилось мнение о необходимости разработать новый договор, который мог бы сохранить основные черты Европейской Конституции (Konig et.al., 2008). Речь уже шла не о продолжении, а об «упрощении» конституционного проекта (Christiansen 2009, p.254). Текст нового договора, известный как Договор о Реформе, был согласован на межправительственной конференции в Лиссабоне в октябре 2007 года и подписан в декабре того же года. После успешного (хотя и непростого) процесса ратификации, с проведением двух референдумов в Ирландии (июнь 2008 года и октябрь 2009 года), Договор вступил в силу 1 декабря 2009 года. В настоящее время он является основным документом, по которому живёт Европейский Союз.

Значение религиозных вопросов на третьей стадии реформы было не очень существенным, хотя отрицать их присутствие невозможно. Например, во время дебатов в Ирландии перед референдумом по Лиссабонскому договору звучали мнения, что, в случае ратификации, ЛД позволит Евросоюзу «подорвать конституционный запрет на аборты в Ирландии» (Dinan 2009, p.116). Отдельные католические организации заявляли, что Лиссабонский договор «будет поощрять распространение эвтаназии и проституции», а Хартия фундаментальных прав ЕС, став юридически обязательным документом после вступления в силу ЛД, «будет использована, словно Троянский конь, для принятия радикального атеистического законодательства, которое ещё больше размоет ирландскую идентичность и привязанность к христианству» (O’Brennan 2009. p.263). Также наблюдались попытки со стороны церквей и некоторых политических лидеров вернуться к вопросу о возможной ссылке на христианство в Преамбуле, но интенсивность дебатов не была сравнима с тем, что происходило несколько лет назад.

Основные положения Лиссабонского договора, касающиеся религии, оказались практически идентичны положениям Европейской Конституции. Было только внесено несколько несущественных поправок. Так, абзац о «религиозном наследии» в Преамбуле был перемещён с первого места на второе. Статья о «Статусе церквей и неконфессиональных организаций» (I-52 Европейской Конституции) стала статьёй 17 Договора о функционировании Европейского Союза, лишившись своего названия, но полностью сохранив содержание.

Церкви и итоги реформы договоров

Итоги реформы договоров ЕС, кульминацией которых стало вступление в силу Лиссабонского соглашения, получили неоднозначную оценку со стороны христианского сообщества. Но в целом можно говорить о доминировании положительных отзывов. Так, упомянутый ранее позитивный доклад КОМЕСЕ, посвящённый Европейской Конституции, отражает взгляд католиков на Лиссабонский договор (так как религиозные статьи остались в нём практически без изменений). Комиссия церковь и общество КЕЦ, в своём докладе по Лиссабонскому договору, опубликованному в декабре 2009 года, отметила, что формулировки Договора во многом совпали с целями КЦО КЕЦ. В частности, Хартия фундаментальных прав стала юридически обязательным документом, было декларировано уважение к статусу церквей в рамках национального законодательства, и ЕС обязался вести регулярный диалог с церквями (CSC CEC, 2009). «Самое большое наше разочарование в том, что недостаёт прогресса в расширении невоенных методов предотвращения конфликтов и управления кризисами», — отмечается в докладе (CSC CEC, 2009). Как подчеркнул Питер Павлович, «большинство важнейших ходатайств со стороны церквей было принято, и их можно обнаружить в том или ином виде в формулировках Договора» (Павлович, 2010).

Лютеранские Церкви Швеции и Финляндии в целом выразили удовлетворение окончательным текстом Договора, отметив, что «христианские церкви очень хорошо [в нём] представлены» (Елоранта, 2010). Квакеры одобрили появление положений о диалоге с гражданским обществом и религиозными организациями, но высказали разочарование в связи с тем, что их пацифистская позиция, касающаяся военной доктрины ЕС, была в большей степени проигнорирована (Вейсч, 2010). Русская Православная Церковь, признавая, что «без христианских корней текст Преамбулы был в целом лишён смысла», в то же время отметила, что «с практической точки зрения тот факт, что существует системный диалог с ЕС (статья 17), возможно даже более важен» (Ильин, 2010). Представитель Русской Церкви позитивно оценил то, что, в свете 17-й статьи, церкви не приравниваются к неправительственным организациям или группам по интересам (лоббистским структурам) (Ильин, 2010). Идея о том, что церкви не должны приравниваться к НПО, была также выражена епископом Порфирием, представителем Церкви Кипра при ЕС, подчеркнувшим, что «эти моменты находятся в разных категориях» (Порфирий, 2010).

Но в целом нельзя не заметить, что результаты, достигнутые церквями, далеко не всегда соответствовали поставленным целям. Невзирая на включение в Преамбулу ссылки на религиозное наследие, в тексте так и не появилось никакого упоминания о христианских корнях Европы или о Боге. Хотя церкви смогли добиться признания их «идентичности и особого вклада», в Договоре это прозвучало наравне с аналогичным признанием для философских и неконфессиональных организаций (которые во многих случаях антирелигиозны — как, например, Европейская гуманистическая федерация).

То же самое относится к положениям об «открытом, регулярном и транспарентном» диалоге Европейского Союза с церквями и религиями (статья 17 ЛД). Безусловный успех церквей усматривается в том, что обязательство по ведению диалога «Церкви—ЕС» упомянуто отдельно от диалога с гражданским обществом. В то же время сюда включены уже упоминавшиеся «философские и неконфессиональные организации». Более того, изначально церкви просили о «структурном» диалоге, но это ключевое слово осталось за рамками официального текста.

Фактически нынешняя редакция статьи 17 подразумевает «диалог со всеми», без формальных обязательств со стороны Европейского Союза. Церкви направили предложения о структурировании диалога, но нет никаких реальных механизмов для того, чтобы принудить ЕС сделать больше, чем было сделано до вступления в силу Лиссабонского Договора (регулярные встречи религиозных и европейских лидеров начались несколькими годами раньше). Не удивительно, что даже одна из противников церквей, Софи ин’т Велд, председатель платформы Европарламента по антиклерикализму в политике, признала, что принятие нынешней редакции Договора о Реформе «можно считать успехом или неудачей для одной из сторон [церкви и их оппоненты] в зависимости от того, как он будет применяться на практике» (ин’т Велд, 2010).

Заключение

Роль христианских церквей в европейской интеграции наглядно проявилась в их активном участии в процессе недавней реформы договоров Европейского Союза. Церкви действовали в различных форматах, но с определённым набором целей и методов, избранных для достижения поставленных целей. Деятельность церквей была заметна как на национальном, так и наднациональном уровне, включая различные уровни принятия решений в ЕС. Эта деятельность была поддержана рядом политиков и общественным мнением стран с более религиозным населением.

В то же время следует отметить, что церкви были вынуждены работать в условиях жёсткой оппозиции, при доминировании в политике антирелигиозных сил. Поэтому, невзирая на ограниченный характер их достижений, нельзя не признать, что церкви заявили о себе как о сильных, влиятельных и уважаемых участниках дебатов и процесса принятия решений. Софи ин’т Велд признала, что церкви — это «очень влиятельное, если не самое влиятельное лобби в Брюсселе» (ин’т Велд, 2010).

Работа по реформе договоров наглядно подтвердила тот факт, что церкви способны вносить весомый вклад в обсуждение различных злободневных вопросов. Более того, церкви показали высокую эффективность в формировании коалиций в свою поддержку, с участием интеллектуальной и политической элиты ЕС. Церкви смогли активно влиять на национальные повестки дня, не в последнюю очередь благодаря определённым моделям церковно-государственных отношений. Таким образом, их способность к мобилизации, а также умение вести дела с высокопоставленными официальными лицами (как и хорошо обоснованная аргументация) подтвердили, что особый статус и роль церквей в процессе европейской интеграции — это факт, с которым нельзя не считаться.

Мудров Сергей Александрович
Источник: "Богослов.Ру"

Список литературы

Byrnes, Timothy and Peter Katzenstein (eds) (2006) “Religion in an Expanding Europe”. Cambridge: Cambridge University Press

Byrnes, Timothy A. (2006) “Transnational religion and Europeanization” (in “Religion in an Expanding Europe”, pp.283-305)

Casanova, Jose (2006) “Religion, European secular identities, and European integration” (in “Religion in an Expanding Europe”, pp.65-92)

Christiansen, Thomas and Reh, Christine (2009) “Constitutionalizing the European Union”. Palgrave Macmillian.

CIG 37/03 (Conference of the Representatives of the Governments of the Member States) “IGC—Non-institutional issues; including the amendments in the economic and financial field”. Brussels. 24.10.2003

CIG 87/2/04 (Conference of the Representatives of the Governments of the Member States) “Treaty establishing a Constitution for Europe”. Brussels. 29.10.2004

COMECE (2002) “The Future of Europe, Political Commitment, Values, and Religion. Contribution of the COMECE secretariat to the Debate on the Future of the European Union in the European Convention”. Brussels

COMECE (2005) “The Treaty Establishing a Constitution for Europe. Elements for an Evaluation”. Brussels.

CSC CEC et.al. (2002) Letter to Giscard d’Estaing. Brussels. 28.06.2002

CSC CEC (2009) “CSC Report on the Treaty of Lisbon”. December 2009

EPP Group in the European Parliament (2003). Press-release. 20.11.2003 http://www.eppgroup.eu/press/showPR.asp?PRControlDocTypeID=1&PRControlID=2342&PRContentID=4507&PRContentLg=en

Evans, Robert (2003) “Religion ignites debate over EU constitution: Church v. State”. National Post (Canada), 09.12.2003

Hehir, Bryan J. (2006) “The old Church and the new Europe: charting the changes” (in “Religion in an Expanding Europe”, pp.93-116)

Konig, T., Daimer, S. and Finke, D. (2008) “The Treaty Reform of the EU: Constitutional Agenda-Setting, Intergovernmental Bargains and the Presidency’s Crisis Management of Ratification Failure”. Journal of Common Market Studies, vol. 46, No.2, pp.337-363

Moravcsik, A. (1998) “The Choice for Europe”. UCL Press.

O’Brennan, John (2009) “Ireland says No (again): the 12 June 2008 Referendum on the Lisbon Treaty”. Parliamentary Affairs. Vol.62, No.2, pp.258-277

O'Mahony, Anthony (2009) “The Vatican and Europe: Political Theology and Ecclesiology in Papal Statements from Pius XII to Benedict XVI”. International Journal for the Study of the Christian Church, Volume 9, Issue 3, pp. 177 – 194

Risso, Linda (2009) “Cracks in a facade of unity: the French and Italian Christian democrats and the early stages of the European integration process, 1945–1957”. Religion, State and Society, Vol. 37, N. 1 & 2, Special Issues, pp.99-114

Syrpis, Phil (2008) “The Treaty of Lisbon: Much Ado…But About What?” Industrial Law Journal. Vol.37, No.3, pp.219-235

Values and Principles for the building of Europe (2003). Athens: Apostoliki Diakonia of the Church of Greece

Vanheeswijck, Guido (1997) “How can we overcome a politics of inarticulacy?” In “More Europe? A critical Christian inquiry into the process of European integration”. Kampen: Pharos, pp. 43-66

Venneri, Giulio and Paolo O. Ferrara (2009) “Alcide De Gasperi and Antonio Messineo: A Spiritual Conception of Politics and a Pragmatic Idea of Religion?” Religion, State and Society, Vol.37, N. 1 & 2, Special Issues, pp. 115-129

Zorbas, Kostas (2003) “Evropi-Thriskiya-Politismos” (in Greek: “Europe-Religion-Civilisation”). Athens: Apostoliki Diakonia

Вейсч, Мартина (2010). Интервью автора. 20.07.2010

Елоранта, Елина (2010). Интервью автора. 16.07.2010

Ильин, Антоний (священник) (2010). Интервью автора. 17.07.2010

ин’т Велд, Софи (2010). Интервью автора. 27.08.2010

Павлович, Питер (2007). Интервью автора. 23.01.2007

Павлович, Питер (2010). Интервью автора. 12.07.2010

Порфирий (епископ) (2010). Интервью автора. 12.07.2010