Лента: Религия

В околоцерковных кругах во второй половине XX века начала формироваться особая социально-политическая субкультура – либерал-православие. Сегодня, как и тогда, разговор с православными приверженцами либеральных ценностей у "большой" Церкви не складывается. Это свидетельствует не только о столкновении взглядов, но и о серьёзной проблеме с коммуникацией. Причина – накопление взаимных претензий. Речь идёт всякий раз о том, кто виноват в этом обоюдном недовольстве.

По ту сторону церковной ограды

Надо оговориться: серьёзное напряжение в отношениях между группой православных либералов и широкими церковными массами возникло в последние полтора-два года. Оно совпало с началом массированного информационного давления на РПЦ, развёрнутого в СМИ после объявления о начале московской "Программы-200" по строительству модульных храмов, введения ОПК и принятия реституционных актов осенью 2010 года. Всё это было помножено на грядущие думские и президентские выборы и вылилось в мощную антицерковную кампанию, которая, по выражению Сергея Миронова, "перешла границы светской этики и здравого смысла".

В общем, на завершающем этапе президентства Дмитрия Медведева в России начали "кошмарить" Русскую православную церковь. Публичные оскорбления православных в эфире стали нормой. Окружение одного из кандидатов в президенты уже прямым текстом заявляло о необходимости борьбы с церковным влиянием в обществе – как всегда, эта цель маскировалась "отделением Церкви от государства", на которое Церковь, разумеется, не посягала.

Был сформулирован и предложен стране заказ на глобальную реконструкцию ряда общественных норм и институтов. "Модернизация" началась с социальных программ: мы видим, что общество пытаются поставить под жёсткий контроль введением ювенальной юстиции, расслоить при помощи платных образования и медицины, секвестировать образовательные стандарты, уменьшить количество вузов, сломать пенсионку. А в качестве приманки были выдвинуты Сколково, технопарки – парад идейных гаджетов. При этом надо понимать, что либералы "во дворянстве" и либералы "несистемной оппозиции" существуют в одной идеологической парадигме.

Естественно, Церковь в этой ситуации попала под подозрение, как это уже было и сто лет назад: "Она неблагонадёжна!" Церковь представляется архитекторам "модернизации" одним из самых немодернизируемых институтов. Её требовалось либо приручить и использовать, либо убрать с дороги.

Попробовали приспособить к делу.

"Несистемные" предложили священноначалию отдать свой голос в пользу передвижных уличных майданов – даром, что их рядовые участники и вожди, торгующиеся с властью, приходили на Болотную с разными ожиданиями и требованиями. А главное – намерениями. А уж сколько открытых писем было написано в это время патриарху, сразу и не вспомнить. Из них можно составить отдельную архивную папку.

Разумеется, Церковь на баррикады не пошла. И не только потому, что это противоречит её особой миссии, но и потому, что баррикады были вполне бутафорскими.Церковь сохранила нейтралитет. Но лозунг "модернизаторов" был и остаётся прежним: кто не с нами, тот против нас. И они начали бить на поражение.

Казалось бы, в эту минуту православным группам и общинам следовало бы забыть междоусобицы, обиды и прекратить выяснение отношений до лучших времён, но все мы, увы, не приняли ситуацию как "пожарную".

Оседлать смуту

Именно в этот "удачный" момент либерал-интеллигенция выдвинула Церкви множество странных и страстных упрёков, главные из которых – несовременность и авторитарность. Они говорят: "РПЦ фактически является единственной крупной и влиятельной христианской церковью в мире, чуждой принципам демократии и прав человека".

Вместо прежней Церкви им нужна такая, которая была бы продолжением светских общественных институтов. А её духовность должна стать продолжением "плюралистической" (на деле часто авторитарной) светской морали. В этой версии христианство призвано лишь подтверждать чужой выбор. И обязано заменить свой теоцентризм – "я в системе Божьего мира" – на нечто совсем иное: "Бог в моём внутреннем мире". Такой карманный "бог в душе", разумеется, ни к чему всерьёз не обязывает.

Либерал-православная группа активна и не отступает. В унисон с антицерковной кампанией, развёрнутой либералами-антихристианами, она предъявляет Церкви требования во все более ультимативном тоне. Например, под самые выборы активизировали критику так называемого сергианства. Этот термин был неимоверно раздут и распространён как на нынешнюю Церковь, так и на синодальную. Расчёт строился на том, что если Сергия Страгородского удастся представить исторически некондиционной фигурой, "ненастоящим" патриархом, то и легитимность современной РПЦ окажется под вопросом. А точнее, под ударом.

А уж когда власти отреагировали на провокацию, устроенную акционистками PR, либерал-православные заняли абсолютно светскую позицию, выдвинув ряд петиций властям – мол, "художнику всё можно, отпустите их, изверги, сатрапы". А когда единоверцы их не поддержали, нервные либерал-православные восплакали о том, что, мол, "Церкви больше нет", "наш дом обезлюдел". И пугнули: "Мы можем уйти".

Всё это было обставлено как "исход интеллигенции из Церкви". Когда не удалось "научить уму-разуму" церковное сообщество, эти люди предпочли обидеться. Понятно, что бежать и хватать их за фалды никто не стал: сами уйдут, сами и вернутся. Если захотят. Но неверную модель поведения нельзя так просто взять и сломать: пятилетний ребёнок, если его игнорировать, не сразу перестанет биться в истерике. Так и с церковной либеральной ойкуменой. Но только масштаб и цена такой истерики гораздо выше.

И вот уже некоторые представители указанного лагеря откровенно нагнетают ситуацию, говоря о том, что Церковь утрачивает влияние (среди кого?). И даже о "неизбежном расколе в Церкви", тем самым фактически призывая и подталкивая к такому расколу.
Попытка диалога

У "большой" Церкви не возникло желания начать охоту на ведьм. Хотя любые критические замечания часто воспринимались противоположной стороной именно так.

Но терпимость терпимостью, а прямой разговор до сих пор так и не состоялся. Хотя сегодня он нужен как никогда. Сама постановка вопроса: совместимы ли православие и либерализм, была бы несколько схоластической, если бы сами адепты либерал-православия постоянно не противопоставляли друг другу два своих равно любимых базиса: духовный и идейный. Следовательно, разговор необходим.

Порой к нам, на портал Religare. ru, обращаются представители этой православной "культуры-два", искренне пытающиеся разобраться в происходящем. Спрашивают, почему мы говорим об обособленной либеральной субкультуре внутри Церкви и об антиклерикальной богеме, атакующей Церковь снаружи (антирелигиозные выставки, Тер-Оганьян, Гельман, Толоконникова и др.). Не ищем ли мы в самом деле врагов, вменяя кому-то свои собственные фобии? Не напрасно ли проводим "границы", не окажутся ли в итоге все без исключения православные в "черте оседлости", беспокоятся они. И нервничают, если мы указываем на их мессианизм, самоизбранность, религиозный нарциссизм и учительство. Хотя всё это вместе, бесспорно, и составляет отличительные черты любой субкультуры.

Мы спорим с оппонентами не по поводу критики священноначалия, а по поводу глубинных мировоззренческих вопросов. Мы никогда не употребляем термин "враги церкви". Наша цель – погасить, а не разжечь страсти. У нас есть своя позиция – и политическая, и церковная. Она находится на стыке консерватизма и левых взглядов, поэтому мы с нашей позицией находимся между двух огней.

Либерализм часто бывает авторитарным. Например, на словах наша власть не против православия. Но при этом либералы во власти на всех уровнях мешают строить храмы, изучать в школе ОПК – да что там, теперь уже и обычный курс русской литературы пойдёт под нож, – тормозят введение института капелланов в армии. А главное – как могут натравливают СМИ на Церковь и православных верующих.

А что делать нам? Ждать, пока Церковь разрушат? Если это произойдёт, то не как-нибудь, а при поддержке внутрицерковных либералов, одни из которых до крайности наивны, а другие циничны до безобразия.

Как же так? – отвечают нам. В вашей позиции мы чувствуем угрозу. Мы-то ведь всегда считали, ещё с 70-х годов прошлого века, и продолжаем с гордостью считать, что принадлежим к внутрицерковным либералам, защитникам религиозной свободы. А врагами Церкви всегда были и остаются большевики.

Увы, это устаревшая формула.

История не стоит на месте. Мы же хорошо знаем, как бывшие американские троцкисты вроде Пола Вулфовица превратились в записных неоконов. И это на протяжении всего одного поколения! Что же говорить, когда поколений больше одного? Сегодня с Церковью воюют не комиссары в пыльных шлемах, а их на первый взгляд "толерантные" оппоненты и... последователи. Вот лишь один пример. В одном из разговоров с так называемым демократом первой волны (его имя по понятным причинам не называем) пришлось услышать удивительное откровение:

– Мы проморгали Церковь.
– То есть?
– Пока мы боролись с КПСС, тщились вывести её на суд истории, Церковь превратилась в реакционнейшую организацию. Мы совершили фатальную ошибку. Слишком увлеклись декоммунизацией. А надо было не отменять, а оставить в силе советский закон о религии. Тогда бы церковь знала своё место.

Ну разве всё это не симптоматично?

Наша ошибка заключается в том, что мы смотрим на современную ситуацию глазами нашей молодости. По привычке делим мир на нас (православных) и большевиков-гонителей. Но ведь большевики были гонителями православия не из каких-нибудь политэкономических соображений, а потому что партийный контингент состоял из богоборцев. Которым в других обстоятельствах довелось бы быть не большевиками, а скажем, эсерами или анархистами. Они шли в революцию для того, чтобы сломать православную парадигму. История так распорядилась, что сделали они это под большевистским флагом. Флаг мог быть другим.

Первичны всегда глубинные мировоззренческие позиции, а не сиюминутные политические.
Сегодняшние светские либералы в большинстве своём не принимают Христа. Они борются с Ним. А значит, и с нами как членами Церкви Христовой. Это главное. Богоборцы в России сохранились (и всегда будут существовать), но у них поменялись политические взгляды.
Теперь они за "рынок" (преимущественно финансовый и сырьевой), за ВТО, за секвестр образования, пенсий, семейных ценностей. Даже мы с вами для них всего лишь "непрофильный актив". Но для нас важны не политические позиции, а религиозные. Так вот по глубинной сути нынешние либералы – продолжатели богоборческого вектора большевиков.

Но то либералы светские. Церковные либералы – явление иного порядка. Все они – обычные верующие, люди с традиционным православным сознанием. Но их политические взгляды совпадают с политическими взглядами светских богоборческих либералов. И тут церковные либералы попадают в ловушку. Нельзя быть одновременно верующим в вопросах метафизики и морали и социал-дарвинистом (выступая за "свободную" конкуренцию, то есть естественный отбор в обществе) в вопросах социальных. Невозможно иметь две морали на разные случаи жизни – религиозную и политическую.

Политическое горение часто вытесняет в человеке горение религиозное и возникает путаница в сознании. Просто нужно суметь в себе это разделить. Ибо сказано: "Не мир я принес вам, но меч". Это не о том мече, который вложил в ножны апостол Петр. А о том, который отделяет подлинное от шелухи и зерна от плевел.

Стыдно мне за други своя

Есть у церковных либералов ещё одна черта, которую трудно не заметить. Они очень часто стыдятся своей Церкви. Осуждают её не за реальные грехи реальных личностей или не только за них. А так, в целом. За то, что "несовременная", "замшелая", "не соответствует" требованиям времени. Не станем продлевать список – здесь может быть очень много разных "не". Лишь замечу, что время не может иметь требования само по себе, что "дух времени" делают люди, их ежедневный выбор. Такая разновидность стыда – не за себя, а за других, которые что-то должны "времени", как и ощущение себя в статусе доверенного лица современности, – это в чём-то очень детские умонастроения. Дело только в том, что умонастроения эти исторически свойственны немалой части российской интеллигенции.

Вместо гражданского долга ими овладевает гражданский стыд.

Стыд может быть только личным – за свои поступки, а не за несоответствие чьих-то мнений. Митрополит Антоний Сурожский, когда был жив, неоднократно касался этого вопроса. Он говорил: я принадлежу к поколению, которое избрало верность Русской православной церкви Московского патриархата в момент её гонения. В момент, когда быть верным Московскому патриархату в эмиграции считалось неприличным, едва ли не политической изменой. Именно поэтому митрополит Антоний не мог позволить себе уйти под другую юрисдикцию. Он чувствовал себя частью Церкви и, как бы плохо ей не было, этой частью оставался. Антонию не было стыдно за своих единоверцев. Обидно – могло быть, но эта боль души требует не осуждения, а помощи. Точно так же благодарные дети не стыдятся своих родителей, а помогают им в беде. Именно это качество берегут в себе русские церковные люди. Даже позор по причине неблаговидных поступков клириков они готовы разделить и пережить. А уж вопрос об императивах современности, о требованиях светского общества и вовсе не может быть причиной стыда. Стыд – очень важное и нужное чувство для христианина, но когда он возникает по отношению к себе.

Однако либерализм требует всё время предъявлять Церкви требования не изнутри, а со стороны. Соблюсти идейный и политический дресс-код, уступить политкорректности и прочим "правилам хорошего тона". Поскольку эти настойчивые требования невыполнимы (да и попросту не по адресу), либерал мучительно краснеет и терзается. Он не знает, как ему совместить свою совесть и критерии гражданского вкуса. Он готов верить и искренне верит. Но чтобы вера была, так сказать, от-кутюр – с томиком Улицкой в руках. И он верит, несмотря ни на что, и испытывает вечное внутреннее раздвоение. Неготовность разделить с Церковью поношение – это, конечно, серьёзная трагедия для души христианина.

Но таков уж исторический код русской интеллигенции. Об этом ложном стыде не раз говорил Достоевский. Например, описывая людей, подобных Степану Верховенскому, который полюбил "гражданскую роль" и жил "воплощённой укоризной" отчизне. Этим людям трудно преодолеть раздвоенность, но рано или поздно они делают свой выбор между религиозным и политическим. Выбор этот на самом-то деле прост. Ведь Христос сказал: "Ибо кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда приидет во славе Своей и Отца и святых Ангелов" (Лк., 9:27).


Александр ЩИПКОВ,главный редактор портала RELIGARE
Источник: "Литературная газета "