Лента: Религия

Сорванное открытие выставки Гельмана в Краснодаре послужило основанием к утверждению, что религия сегодня – мертва.

На мой взгляд, как раз наоборот, именно этот срыв – подтверждение того, что религия жива, но жива каким-то особенным образом, в качестве чего-то неопытного, наивного. Что она является по-прежнему одним из тех стволов, на которых удобно выстраивать симбиоз любому другому явлению современного мира.

Потому что, попробуй сегодня занимать смыслы у других форм общественной жизни – навряд ли что-то получится, во всяком случае, в смысле распространения информации. Если есть что-то волнующее сегодня русский народ, то это, прежде всего, вопросы веры.

Ряженые казаки и «Пусси Райот»

В Краснодар на открытие выставки «ICONS» пришли ряженые казаки и настоящий священник. Священник плюнул в Гельмана.

Когда пришла эта информация, мне лично было еще неизвестно, что будет на выставке. Если верить теперь фотографиям с нее и статье Дианы Мачулиной, выставка была в сущности невиннейшая. То есть, если есть какой-то путь для современного искусства в направлении осмысления священной истории и богословских вопросов, то это совершенно аутентичный путь, естественный и даже, как мне показалось, совсем без критики.

Просто люди, которые владеют определенным языком, говорят именно этим языком о том же, что сказано в священных книгах. Они могут не соглашаться с тем, что в них написано, но они явно говорят о том, что в них написано, без издевки и с уважением. Не существует и не может быть богословских оснований, по которым Деисусный чин не может быть выполнен, например, в контексте супрематизма. (См. работу Александра Сигутина «Деисусный чин», из серии «Тематические супремусы», 2009, которая была на выставке).

И вот такая реакция. Организованная. Пришли люди, с подготовленными листовками, плакатами. При полном попустительстве милиции.

Возникает вопрос. Почему одним можно, а другим – нет? Почему, в таком случае, «Пусси райот» нельзя выступать в храме, если ряженым казакам – можно срывать выставки?

По-моему, все просто: если первым нельзя, потому что ворвались в чужое сакральное пространство (хотя для кого-то из участников группы оно было все-таки своим), то и вторым совершенно точно так же нельзя: ворвались в чужое несакральное или сакральное, с точки зрения современного искусства, его не всегда и поймешь, — одним словом, в такое же чужое.

Тем не менее, «Пусси райот» сидят и, судя по всему, будут сидеть, а так называемых казаков даже не пожурили.

Если на то пошло, единственный способ сосуществовать с тем современным искусством, которое вызывает резко отрицательную реакцию, – не обращать на него внимания. Мало других, что ли, дел, которые требуют неотложного казачьего вмешательства?

Оппоненты могут сказать, что раз «Пусси райот» приходить в церковь можно, то и казакам можно громить выставки. Ну тогда следовало бы посадить казаков, не выпускать их под подписку о невыезде или под залог, мариновать неделями и месяцами в судах.

Я первая включила бы их в список политических заключенных. Просто одно происходит при попустительстве и молчаливом одобрении, а другое — при негодовании, чаще всего таком же молчаливом и непроартикулированном, но имеющем прямые последствия, которые сказываются на жизни реальных людей.

Жизнь реального человека дороже политических разногласий. И даже некоторых разногласий в искусстве.

Но дело даже не в этом. А в том, что каково бы ни было возмущение против современного искусства тех, кто его не понимает и не очень им интересуется, оно должно осуществляться в рамках закона — по законам светского государства. Это значит – стол переговоров, конференции, выставки, обсуждения, возражения.

Современное искусство – это что-то, что профессионалы делают для профессионалов. Простодушного, который примеряется надеть что-нибудь с подиума высокой моды и восклицает: «Разве в этом можно выйти в люди?», — до некоторой степени оправдывают, в сущности, только фальшивые эполеты любовно пошитого, но не принадлежащего ему казачьего костюма.

До тех пор, пока он не лезет на помост плевать в модельера. После этого в дело должна была бы вмешиваться исполнительная власть. Свобода высказывания предполагает, что свобода ограничивается высказыванием, а не переходит в рукоприкладство.

Горе-казаки перевели эту выставку из разряда культурных в разряд политических событий. Разговор о качестве самой выставки в этом случае становится второстепенным и даже избыточным. Важнее другое – в одних попустительствуем тому же самому, за что сажаем других. Однако, против чего, по видимости, ты выступаешь, то и получаешь.

Когда выступили «Пусси райот», весь интернет две недели не вылезал из святых отцов. По моему мнению, «Пусси райот» отличали видимость своего «против» от реальности своего «против», т.е. они разграничивали свое «против» власти и свое «за» Богородицу и, таким образом, выступили на грани православного юродства, современного искусства и, да, увы, банального хулиганства.

Они понимали, что последует за этим, хотя не рассчитали масштаба, и казаки, устраивая подобное событие, тоже должны были бы отдавать себе отчет о его последствиях. Невольно задумаешься: что, если и казаки — не в полной мере сознательные пропагандисты современного искусства, как «Пусси Райот» — пропагандисты современного православия?

Современное искусство и провинция

Доводится слышать, что Краснодар, мол, провинция. И не надо будоражить провинцию своим современным искусством, как бы умеренно оно ни выглядело. То ли дело Москва и Санкт-Петербург, которые все способны переварить, проинтерпретировать. Не стоит ехать в российский регион и везти туда современное искусство, — регион, мол, может и не понять.

На мой взгляд, эта позиция не менее оскорбительна, чем пресловутое оскорбление религиозных чувств, которое, в принципе, способно нанести человеку изображение. Помимо того факта, что казаки и сочувствующие — не такая уж многочисленная группа в масштабе города и тем более края — узурпировали право говорить от имени всех краснодарцев и кубанцев.

Но почему обязательно кубанцы не способны, по мнению этих людей, проинтерпретировать с пользой для себя любое явление современного искусства, каким бы пересекающим границы оно ни было? Считать других людей менее способными разобраться, чем мы сами, где правда, а где ложь, за них выбирать, что им смотреть, а чего не видеть – что это, как не наша гордыня?

Тем, кто жалуется на то, что их религиозные чувства оскорблены, хочется сказать: оставайтесь в храмах, где ваши чувства не будут подвергаться никаким оскорблениям. Вся религиозная практика – борьба с внутренним врагом, а не с внешним. В Интернете в свободном доступе огромное количество порнографии, в том числе наверняка и с религиозной символикой, – чтобы чувства не были оскорблены, нужно хранить в целомудрии органы чувств, а не ходить на эти сайты и там оскорбляться.

Да, порнография – не самое положительное явление современной культуры, хотя в сущности она является просто дистиллированной и многократно усиленной той обыденной пошлостью, с которой сталкиваешься каждый день, включая телевизор. А для кого-то она может стать таким же положительным явлением, как проповедь священника. «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф 15:11).

Увидев похабщину, можно с наслаждением начать кричать на каждом перекрестке, что нужно бороться с похабщиной, а можно ужаснуться и понять о мире что-то такое, что раньше не было понятно. Можно испытать желание уйти от мира, и кто знает, не перерастет ли оно в намерение. Понятно, что искать специально подобного «откровения» совершенно не нужно. Если что-то кажется злом, нужно бежать искоренять это зло плевками и ударами или сначала победить его в себе?

Пересечение по-английски

В современном католическом мире взаимодействие церкви и современного искусства проходит более мягким образом. Привожу в пример католический храм в Солсбери (Солсберийский собор) с выставкой современных художников «Пересечение: единство сакрального и анонимного» (2011) — их задачей было встроить фигуры людей в контекст храмового пространства, и с разрешения церкви это было сделано.

Шон Генри (Sean Henry) разместил целую группу подобных фигур в окрестностях собора, на его порталах и на территории. Могут возникнуть разные мысли при рассматривании подобных изображений. Человечек с банкой кофе из «старбакса» рядом со старинной скульптурой служит метафорой для убогости современной жизни в сравнении со старинным наследием, которого он не понимает и не ценит.

Но ведь ушедшие поколения — те, кто веками строили этот собор, а потом изображали его на классических акварелях, — немногим отличались от человечка из «старбакса». Они так же пили свой утренний кофе, чай, молоко или воду и так же жили мелким и обыденным. А затем кристаллизовали свою творческую энергию в сооружение соборов.

Скорее всего, возникнет ощущение, что представленное произведение современного искусства более коряво, неискусно и примитивно, чем то, в контексте чего оно разместилось. Но в чем ущерб от этого самому контексту? Стал от этого католический собор менее католическим или менее собором?

По всему миру существуют здания бывших соборов, в которых теперь располагаются музеи. Там, где проходили службы, теперь – выставки современного искусства или вовсе «краеведческие» музеи. Храмы приходят к этому разными путями, иногда – политическими, но иногда – просто в местности недостаточно верующих, чтобы поддерживать жизнь храма в прежнем качестве.

Например, такова судьба бывшего католического собора Касабланки, переданного церковью государству при условии использования в культурных целях. Судьба, которая может показаться многим печальной, но какова ее альтернатива? Выгнать искусство – повесить на двери замок?



Разглядывая фотографию священника Максима Массалитина, трудно удержаться от мысли, насколько беспомощно смотрится вот этот металлический треножник, похожий на робота из «Матрицы», в высоких сводах, освещенных солнцем через витражи. Разве это не своего рода проповедь?

Хотелось бы, чтобы современное искусство выдерживало уровень философской дискуссии, заданный Господом нашим Иисусом Христом, было и глубоким, и утонченным, — не только из взаимодействия с религиозными смыслами высекало смыслы для себя самого, но и говорило что-то от собственного лица.

Но это духовный путь, на котором христианство – союзник современного искусства, а вовсе не противник. То, что сегодня в общественном сознании вообще существует это противопоставление — «современное искусство — христианство» — это большая беда. И, к сожалению, искажение смыслов имеет место с обеих сторон.


Василина Орлова
Источник: "Православие и Мир "