Лента: Религия

Самые простые

...Это была настоящая редакция, со стеклянными дверями и перегородками, с постоянно гудящим принтером и разбросанными повсюду распечатками текстов, верстки, макетов книг и т. д. Необычным было одно: видеть в этой обстановке сестер в монашеских облачениях. Дело происходило в издательстве Свято-Елисаветинского монастыря в Минске. "Будь они без облачений, решил бы, что это обычные журналисты..." – пронеслось в голове. Но следующая мысль: "Нет-нет, они другие. По поведению на работе, может быть, и похожи на всех остальных, но внутренне – другие, особенные..." Вот только какие?

Мы вышли на улицу и сели в машину, чтобы ехать из издательства в монастырь. Старенькая иномарка темно-зеленого цвета – привет из середины 90-х, явно кем-то пожертвованная. Я, пожалуй впервые в жизни, ехал в машине с водителем-монахиней. Странное ощущение.

У матушки Иларии время от времени звонил мобильный телефон. "Как и у всякого нормального человека", – подумал я. Мать Илария – благочинная монастыря. Если пытаться искать мирскую аналогию – "главный администратор". Монахиня посетовала, что когда сторонние люди видят ее с мобильным телефоном, у них нередко возникает вопросы: мол, какие же вы тогда монахини, если пользуетесь мобильниками – как все? Вы же должны быть сосредоточены (читай – угрюмы), все время молиться (не поднимать глаз от пола), посвящать себя Богу (бегать от людей) и т. д.

– А как Вы относитесь к такого рода "претензиям"? – спросил я.

– Это своего рода стереотип. – ответила мать Илария. – Знаете, бывают искаженные представления о духовности. Некоторые почему-то думают, что чем выше и глуше монастырская стена, тем более духовны те, кто за ней прячутся. И чем более они нелюдимы и хмуры, тем сильнее их вера. Странно. Самые высокодуховные люди из тех, кого я встречала, были самыми простыми и самыми открытыми. Нормальными.

Монастырь в больнице

В маленькой деревянной церкви в честь свт. Нектария Эгинского на территории интерната для детей с особенностями психофизического развития еще не успели провести электричество. Мы пришли сюда вечером, когда было уже темно. Пришлось на ощупь искать свечи.

– Я часто с большой радостью вспоминаю нашу первую Литургию в этом храме с больными детишками из интерната, – рассказывает мать Иоанна. – Было утро, еще темновато, свечи держали сами дети. Поэтому всю службу свет в храме как будто дрожал...

Вообще Свято-Елисаветинский монастырь "вырос" из сестричества милосердия, которое с конца 80-х под руководством протоиерея Андрея Лемешонка работало с больными в Республиканской клинической психиатрической больнице (РКПБ), психоневрологическом интернате № 3 (учреждения находятся по соседству). В 1998 году одна из сестер приняла монашеский постриг. А днем рождения монастыря считается 22 августа 1999 года, когда митрополит Филарет совершил постриг еще трех послушниц. Началось строительство храма в том же месте, рядом с РКПБ. Нечастый пример: монастырь появился, в сущности, на территории больницы. До сих пор у них есть общая стена.

Монахини никогда не переставали окормлять больных. И сестричество милосердия по-прежнему действует, в нем сегодня двести сестер. Их называют "белыми сестрами", а монахинь – "черными". И те, и другие бывают в отделениях чуть ли не каждый день. Журналистов туда, к сожалению, не пустили.

– Каково работать с больными детьми, которые вас, в сущности, не понимают? – спросил я.

– А с чего Вы взяли, что не понимают? – удивилась монахиня Марфа, старшая сестра по детскому интернату. – Они как раз понимают лучше остальных. Иногда понимают даже то, чего мне бы не хотелось...
– Это как?

– У меня был такой случай. Я шла по коридору в отделение и почему-то никак не могла сосредоточиться, прийти в нужное настроение. Отчего-то в голове крутились мысли о предстоящем ужине. Тут навстречу из палаты вышел мальчик и прямо ко мне обратился: "Обжора! Только о еде и думаешь..."
Матушка на секунду остановилась и добавила:

– Не случайно говорят, что такие люди ближе к Богу. Мы все только пытаемся туда двигаться, а их Господь уже к себе приблизил – и лишил их сердцa зла. Вдумайтесь, ведь именно таких людей часто называют убогими...

"То-то-шка!"

...А еще эти дети играют в спектаклях, которые с ними ставят сестры и братия монастыря под руководством заслуженного артиста Белоруссии Александра Ждановича

– Однажды девочка, которая играла Тотошку в "Волшебнике Изумрудного города", совсем разболелась и не могла принять участие в очередном спектакле, – рассказал Александр. – На ее место пришлось поставить мальчика, который раньше не играл, но смотрел наши спектакли много раз и знал их наизусть. Правда, у него были проблемы с речью, поэтому мы договорились, что он будет просто выполнять все движения, без слов. Но девочка, с которой он играл сценку, во время спектакля по привычке обратилась к нему: "Как тебя зовут?" Мы ожидали неловкой паузы, но вдруг мальчик, который обычно говорил с большим трудом, очень четко и даже с интонацией ответил: "То-то-шка..."

Александр Жданович – один из ведущих актеров Национального академического драматического театра им. Горького. В его репертуаре сегодня одиннадцать спектаклей, в большинстве из них – центральные роли (например, Голубков в "Беге" Михаила Булгакова). А работа на телевидении в передаче "Калыханка", белорусском аналоге программы "Спокойной ночи, малыши", само собой, делает его любимцем детской аудитории. Вместе с супругой Людмилой он навещает больных детей в интернате и ставит с ними спектакли. Я не смог не спросить:

– Каково Вам заниматься "больничной самодеятельностью"?

– Вряд ли скажу что-то новое, но больные дети нужны нам, здоровым, не меньше, чем мы им. Это воспитание в себе любви и жертвенности. Да, со стороны это звучит сухо, но все меняется, когда в реальности погружаешься в общение с ними. Я поначалу сетовал (видимо, сказывалась привычка работы в профессиональном театре), что в детском интернате всё происходит неорганизованно: то репетиции есть, то нет, никогда не можешь быть уверенным, что получится сделать спектакль хорошо и в срок. Но со временем я стал понимать: чем хуже, тем лучше. В том смысле, что Господь управит сам, наша задача – честно выполнять свою работу. И когда в день премьеры ожидаешь провала, а спектакль вопреки всему проходит хорошо – вот тут-то и учишься по-настоящему доверять Богу.

Бомж – это образ мышления

На трудной заснеженной трассе старенький фыркающий "фольксваген" слушался сестру Ирину беспрекословно. Черные монашеские одеяния и тут плохо гармонировали с непринужденностью опытного водителя. Сестра везла нас из монастыря в деревню Лысая Гора, где находится монастырское подворье. По дороге рассказывала:

– Когда я стала нести послушание на подворье, было очень тяжело. Я даже плакала поначалу. Всё не понимала, как я буду управляться с такими сложными людьми?

"Сложные люди" – это бомжи, бывшие заключенные, наркоманы, алкоголики. Здесь их называют "братья". Они тут работают – занимаются обыкновенным физическим трудом. На подворье есть свое хозяйство: ферма, пасека и питомник для собак.

– Но постепенно я начала понимать, – продолжала сестра Ирина, – если пытаться из себя кого-то строить, что называется "ставить себя", они очень быстро тебя раскусывают. Особенно освободившиеся из тюрьмы: общаясь с надзирателями, они становятся очень тонкими психологами. С ними нужно быть просто нормальным человеком. Это действует, хоть и не сразу. Большинство из них вообще никогда не знали, каково это, когда к тебе относятся без злобы...

Братья попадают на подворье через монастырь. Когда они приходят (а идти им обычно больше некуда), батюшка с ними беседует и предлагает им пожить на монастырском подворье. Там братья трудятся, молятся, исповедуются, причащаются. Собственно идея создать подворье с обширным хозяйством и выросла из необходимости как-то социализировать таких людей.

– Конечно, братья "срываются", – рассказывает сестра Ирина. – А бывает, что и просто уходят, кричат: "Отдайте мне мои вещи. Я сам буду жить, без вас!" Мне сразу хочется спросить: "Какие вещи? Ты же к нам весь оборванный пришел..." Но человек уходит бродяжничать, пить, а потом возвращается. Просит прощения, хочет обратно. Мы берем. И они потихоньку перевоспитываются.

Каждую субботу на подворье служится Литургия. Круглые сутки читается Псалтирь – каждый брат по часу. Устав тут, конечно, не монастырский, но утреннее и вечернее молитвенное правило – обязательно, а среда и пятница – постные дни.

– Бомж – это не социальный статус, это образ жизни и образ мышления. Вот с ним-то мы и боремся, – добавляет сестра Ирина.

– Как?

– Тут есть только один способ: приучать к труду. Долго и терпеливо.

Румяный мужчина лет тридцати, высокий и крепкий, с добрыми приветливыми глазами – это главный из братьев по ферме, где разводят свиней, коров, коз, лошадей. В брате чувствуется знание собственного дела. И нетрудно догадаться: чтобы следить за большим хозяйством, нужна железная хватка руководителя и, что уж говорить, "авторитет среди мужиков". А иные мужики, в силу "образа мысли", не самые надежные. Глядя на этого хозяйственника, я было подумал, что для устроения фермы решили позвать просто опытного руководителя со стороны.

– Как он попал сюда? – спрашиваю мать Ирину.

– Он бывший наркоман.

В питомнике для собак трудится брат Александр. На первый взгляд, хмурый, неприветливый и малоразговорчивый. По рассказам, в пятнадцать лет ушел из дома и больше там не появлялся. Каким-то образом попал в Афганистан. После армии снились страшные сны: пошел на операцию взвод из двадцати человек, вернулись пятеро. Запил. Однажды оказался на подворье. Саше дали послушание следить за собаками, которых монахини к тому моменту завели для охраны подворья. Саша занялся по-мужски серьезно – и через несколько лет на подворье возник собственный питомник, где разводят азиатских овчарок. Три стены Сашиной комнаты заняты дипломами и медалями, которые монастырские собаки заняли на международных конкурсах. Глаза хмурого Саши загорелись, когда разговор зашел о его питомцах: – У нас тут четыре интерчемпиона, то есть четыре овчарки, занявшие первые места на нескольких чемпионатах в разных странах.

Сегодня на подворье живут более ста братьев, но с виду оно кажется безлюдным. И не только потому что территория большая. Просто братья все постоянно "на послушаниях" – заняты работой на своих местах. Праздношатающимися их не увидишь. Чтобы как-то разнообразить жизнь на подворье, монахини с братьями ставят спектакли. Для постановки в этом году выбрали "Маленького принца".

Все свое

Эти фрески сделаны нашими мастерами... – рассказывала мать Илария, благочинная монастыря, в храме Державной иконы Божьей Матери.

– В смысле – вашими? – удивился я. Фрески были и вправду необычно красивые – чувствовалось, что работали профессионалы.

– Работниками нашей стенописной мастерской...

В другом храме монастыря похожий диалог повторился.

– Иконостас сделан нашими мастерами.

– То есть из вашей собственной мастерской?

– Да. Обратите внимание на лики первого иконостаса нашего монастыря. Можно видеть с какой простотой и даже детскостью выполнены иконы. Если сравнивать первые работы с иконами, которые пишутся сейчас в мастерской, то видно как совершенствуется труд наших иконописцев.

Оказалось, что на сегодняшний день "свое" в монастыре действительно всё – здесь больше двадцати мастерских. Огромные паникадила для всех храмов обители сделали в монастырской кузнице и мастерской цветных металлов. Облачения для священников – совместная работа швейной, золотошвейной и вышивальной мастерских. Там же шьют и просто одежду для мирян – элегантную и одновременно подходящую для храма. Мастерская резьбы по дереву, столярная мастерская и позолотная мастерская делают иконостасы. Названия керамической, иконоокладной, переплетной и свечной мастерских говорят сами за себя. Стулья, столы, табуретки, скамейки, шкафы – словом, любая мебель в монастыре – продукты мебельной мастерской.

Рядом с воротами монастыря стоит деревянное двухэтажное кафе, по форме напоминающее мельницу. Я в шутку спросил:

– А этот теремок тоже ваши мастера построили своими руками?

Мне ответили совершенно серьезно:

– Конечно. Это чтобы паломники могли зайти перекусить...

Большинство продуктов в этом кафе – тоже собственного производства. Рядом – магазин. Там продается монастырское мясо, молоко, сало и т. д. Хотя тут и "все свое", сестры говорят, что смысл создания мастерских в помощи людям, а не в самообеспечении.

– Многие, кто трудятся в мастерских, не могут найти себе работу в современном обществе, – рассказала сестра Иоанна. – Некоторые из них находятся на реабилитации после длительного пребывания в психиатрической больнице. Именно с целью социальной адаптации людей и появился Дом трудолюбия – отдельный корпус, где сосредоточена основная часть мастерских. Примером тут послужил Дом трудолюбия, который создал святой праведный Иоанн Кронштадтский.

Начали с кассет

Несколько комнат под самой крышей, низкий потолок, деревянные стены, много компьютеров, железные кружки с горячим кофе на столе – в студии во имя святого исповедника Иоанна Воина царит атмосфера творческой лаборатории. Рабочий день – с десяти, но сотрудники приходят в девять – каждое утро начинается с акафиста небесному покровителю. Здесь производят аудиозаписи, снимают документальные и художественные фильмы и недавно начали рисовать мультфильмы.

– Будем стараться делать душеполезные мультфильмы для детей, – рассказал один из сотрудников.

– Главное, не переборщить с назидательностью, – аккуратно заметил я.

– Это точно. Когда мы обсуждали в своем коллективе сценарий нашего первого мультфильма, кто-то сказал, что получается даже "слишком не-назидательно". И слава Богу!

Первая аудиопродукция собственного производства появилась в Свято-Елисаветинском монастыре еще в эпоху аудиокассет. Вышло вот как. Уже много лет в обители еженедельно проходят беседы отца Андрея Лемешонка с прихожанами. В притворе выставляются скамейки, он превращается фактически в лекторий со всеми необходимыми атрибутами популярной лекции: записки с вопросами, опоздавшие гости, не успевшие занять сидячие места, но готовые три часа провести на ногах, лишь бы слышать, о чем сегодня будет говорить батюшка. Тему беседы выбирает сам отец Андрей. Публика здесь своя, и начинает отец Андрей без предисловия:

– Как человеку понять другого человека? Это не так-то просто...

Видно, что прихожане включаются в его ритм моментально.

– И все же в храме помещается ограниченное количество людей, – рассказывают сотрудники монастырской студии. – А сестрам очень хотелось делиться проповедями своего духовника с как можно большим количеством людей. Решили записывать их на кассеты, а затем тиражировать и распространять.

Эта практика существует по сей день. Только теперь вместо кассет – компакт-диски в красивой упаковке, а вместо небольшого аудиопроигрывателя с функцией записи – целая студия. И помимо проповедей и аудиокниг духовного содержания, в ней озвучивают мультики, пишут радиоспектакли, недавно записали большой монастырский хор. Про его руководителя, знаменитого регента Ирину Денисову (с 2009 года – монахиня Иулиания), силами той же студии сняли документальный фильм "Инокиня". Картина получил премию на Минском кинофестивале "Листопад-2010".

Без бизнес-плана

Пример студии во имя св. Иоанна Воина – показательный. В том смысле, что студия возникла сама собой, по обстоятельствам. Никто не садился прописывать концепцию и бизнес-план, не искал спонсоров и не изучал целевую аудиторию. "Просто нельзя не заниматься просвещением", – решили сестры. Начали с малого, выросли до большого. По той же матрице возникало и росло каждое монастырское дело. Эта матрица именно такая: "Есть вещи, которые нельзя не делать". Монахини рассуждают так:

– Никто не планировал создавать православную общину для бомжей, зэков и алкоголиков на подворье монастыря. Но эти люди есть, и они приходят в монастырь за помощью. Если Бог привел такого человека на порог храма, то как же мы можем его прогонять? Значит, нельзя не помочь.

– Никто не планировал, что у православной общины на подворье появится ферма. Просто люди стали приходить чаще, община росла. Значит, им нельзя не предложить работу. Так появилась ферма.

– Никто не планировал создавать мастерские. Но это неплохой способ трудоустроить тех, кто не хочет или не смог найти себя в светских компаниях и фирмах. Значит, мастерские нельзя не создавать.

И тут я понял: ритм жизни монахини в монастыре может совпадать с ритмом жизни сотрудника какой-нибудь светской компании – большая ответственность, много обязанностей, постоянно возникающие новые задачи... Но это только внешнее сходство. Потому что содержательно это две жизни – принципиально разные. То, что я увидел в Свято-Елисаветинской обители, убедило меня вот в чем: если менеджер обычной светской компании работает для себя, то сестры – существуя в том же ритме – для других. И, возможно, только когда пытаешься системно – как в монастыре – ставить на первое место не себя, начинаешь понимать: есть вещи, которые нельзя не делать.


Константин МАЦАН
Источник: "Фома"