Лента: Религия

О том, каким может быть ключ к пониманию современного искусства и хочет ли вообще современное искусство что-то сказать зрителю, размышляет Галина ФАЙНГОЛЬД, искусствовед, сотрудник частной художественной галереи, прихожанка московского храма Всех святых в Красном Селе.

Я не разделяю модных разговоров о конце и смерти искусства. Поскольку для меня жизнь искусства есть неотъемлемая часть жизни человеческого Духа, то смерть искусства означала бы для меня и конец человеческой истории в ее пространственно-временном аспекте. Для жизни после смерти нужны "новое небо и новая земля", которые невозможны без второго пришествия Спасителя на эту землю. Поэтому, я думаю, "Черный квадрат" Малевича, вопреки всем декларациям художника о своем творчестве, знаменовал не конец искусства, а лишь обозначил отправную точку начала движения к концу.

Движения к бесконечному падению человеческого духа в пустоту, к пустоте и сквозь пустоту, к бесконечной дегуманизации и деконструкции не только изобразительного ряда в искусстве, но и вообще всех привычных человеческому разуму понятий и смыслов и, в конечном итоге, к деконструкции человеческой личности как таковой. Подобно Малевичу, философ Ф. Ницше, боровшийся с христианством как с духовным явлением на духовном уровне (в отличие от современных ему позитивистов и материалистов), вовсе не уничтожил христианство, сказав устами своего героя, что "Бог умер", а лишь пророчески обозначил вектор дальнейшего развития постхристианского общества.

Материя против человека

Еще в начале XX века Н. Бердяев в статье "Кризис искусства" написал об основном качественном отличии новой идеологии от старого искусства: "В современной живописи не дух воплощается, материализуется, а сама материя дематериализуется, развоплощается, теряет свою твердость, крепость, оформленность. Живопись погружается вглубь материи и там, в самых последних пластах не находит уже материальности... В искусстве... стирается грань, отделяющая образ человека от других предметов... Когда зашатался в своих основах материальный мир, зашатался и образ человека. Футуристы требуют перенесения центра тяжести из человека в материю..." Таким образом, если пришедший на смену богоцентричной системе ценностей модерн поставил в центр мироздания человека, с его переживаниями и проблемами, то новая идеология решительно отказывается от человека как от центра мироздания.

Сейчас прошло примерно сто лет с тех пор, как были написаны эти строки. Новое явление в искусстве, начавшееся, в частности, с призыва футуристов "Заменить психологию человека, отныне исчерпанную, лирическим наваждением материи", вполне оформилось и получило название "постмодернизм". Интересно, что отказ человека от личностного существования мы встречаем в программных манифестах антиглобалистов (новые левые, постмоденистские потоки и т. д.). Новые левые формулируют обширный проект "правильного" будущего, в котором центральное место занимают:

– отказ от рассудка (призыв к сознательному выбору шизофрении, в 1970-е годы выдвинутый французскими философами Жилем Делезом и Феликсом Гваттари);

– отмена человека как меры вещей (например, концепция "смерти автора" у французского философа и семиотика Ролана Барта);

– преодоление всех сексуальных табу (свобода выбора пола, отмена запрета на инцест, отказ от признания извращений извращениями и т. д., этим, в частности, занимался философ Мишель Фуко);

– легализация всех типов наркотиков, включая тяжелые (например, теория "социальных игр", разработанная в 1960-е годы профессором Гарвардского университета, авторитетным специалистом в области клинической психологии Тимоти Лири);

– отказ от причинно-следственных связей, общепринятых иерархий и линейности бытия (ОБ этом в 1976 году Делез и Гваттари написали книгу "Ризома".);

– разрушение структурированного общества и государства в пользу новых свободных анархических общин (с этим, например, связана студенческая революция 1968 года в Париже, в ходе которой многие преподаватели университетов, философы левых взглядов сражались в уличных боях на стороне студентов).

Политическим манифестом описанных тенденций можно считать книгу Антонио Негри и Майкла Хардта "Империя", где даны упрощенные до примитивности тезисы современных "новых левых". Глобальную капиталистическую систему Негри и Хардт называют "Империей" и отождествляют с глобализмом и американским мировым господством. По их мнению, глобализм создает условия для универсальной планетарной "революции множеств", которые, используя универсальный характер глобализма, создадут сеть мирового саботажа с целью совершения перехода от человека (как субъекта и объекта насилия, иерархических отношений, эксплуатации и "дисциплинарных стратегий") к постчеловеку (мутанту, киборгу, клону, виртуалу), свободному выбирать пол, внешность и индивидуальную рациональность по своему произволу и на любой промежуток времени.

Постмодернизм как художественный принцип, ставший мейнстримом современного искусства, является выражением именно этой "новой левой" политической философии, входя через картины, дизайн или фильмы в наш быт, без предварительного политико-философского анализа, опережая сознательный выбор, навязывая нам постмодернизм помимо нашей воли.

Об идейной близости современных актуальных художников и левых философов Делеза, Гватари, Лакана, Фуко и др. говорят также и бесноватые выходки современной московской арт-группы "Война", деятельность раннего А. Осмоловского, переодевание в мутанта А. Бертеньева.

Революция с улыбкой

Однако, в отличие от грубых методов новых левых в политике, современные актуальные художники реализуют себя гораздо более изысканными способами. Основным инструментом нового искусства стала ирония самого широкого спектра (от легкой усмешки-ностальгии по прошлому до грубых издевательств и жесткого стеба).

Возвращаясь здесь к философии Ф. Ницше, следует сказать, что, несмотря на всю антихристианскую направленность своих текстов, главным "злом" философ считал не Христа, а в первую очередь Сократа, давшего миру "определения" или понятийный аппарат человеческих ценностей, приведших к возникновению метафизики.

Сейчас мы можем наблюдать, что именно с метафизическими ценностями как таковыми, именно с понятийным аппаратом человеческого разума активно борется постмодернизм, именно их так тщательно высмеивает и московский концептуализм, а вслед за ним и все наше отечественное актуальное искусство. Например, один из известнейших теоретиков, основатель художественной группы "Инспекция "Медицинская герменевтика"" Павел Пепперштейн в своей книге "Девяностые годы" исказил триаду Павла Флоренского – лик, лицо, личина, заменив ее на триаду – ликование, личико, личинка. "Ликование – это экстатическое проступание лика сквозь лицо. Лицо, ставшее ликующим ликом, предназначено для украшения небес. Лик возникает, чтобы стать сияющей точкой в растрах небес. Фраза А. Монастырского "Я не люблю ликующие небеса" является отчасти ключом к эстетическому коду; эстетическое возникает между желанием ликовать. Ликования вызывают страх, но они вызывают и брезгливость. Брезгливость (страдания хорошего вкуса) есть условие эстетики, поэтому пустующие и безличные небеса предпочтительнее (эстетически), нежели небеса ликующие, то есть тесно заселенные ликами". Итак, личность отменяется на всех уровнях своего существования, ибо вызывает эстетическую брезгливость у современного художника.

Взрослые игры

Вторым наиболее действенным инструментом постмодернистского искусства стала игра. Игра словами, смыслами и аллюзиями сама по себе становится предметом искусства. Традиция эта восходит к "заумным" сборникам русских футуристов и сыграла очень важную роль в формировании эстетики московского концептуализма. Московский концептуальный круг сместился в область литературы; речь шла о создании новых гибридных форм искусства: альбомы Ильи Кабакова, пространственный текст Дмитрия Пригова, Льва Рубинштейна, литературный комментарий к зрелищу (акции) у группы "Коллективные действия". Характерно, что в каждом случае художник старается ускользать от интерпретации. Конечный смысл гибридных текстов-произведений глубоко сокрыт от понимания зрителя. Эта потребность быть непойманным в кругу московского концептуализма получила название "колобковости".

Молчание как разговор

Третье и наиболее важное для нас, христиан, качество: искусство постмодернизма можно условно назвать искусством молчания. Речь идет о молчании как об отказе говорить общепринятыми для человеческого разума понятиями, об отказе апеллировать к привычным нашему понятийному аппарату представлениям и смыслам не ради "свободной шизофрении", а ради того, чтобы могло проступить на поверхность смыслов нечто невербальное, невыразимое. Философская апофатика ХХ века не претендует на все объясняющую позицию, которая могла бы установить взаимное соотношение веры и разума, земного и небесного, речи и сознания. Это попытка так устроить свою речь, чтобы философия бесконечно приближалась к невыразимому, невербальному, непроговариваемому. Поэтому молчание несет функциональную нагрузку в философии и искусстве ХХ века.

Главное в такой философии – интонация, определенное чередование речи и молчания, голоса и тишины. Это положение дает нам возможность проследить процесс выразительности "вне знака" в работах представителей неклассического стиля мышления. Факт существования философской апофатики XX века дает возможность искусству XX века быть религиозным. В истории мировой культуры всегда существовали отдельные личности, которые шли не в ногу со временем, противостоявшие в своем творчестве общему вектору развития своего поколения. Гении в искусстве всегда были и остаются внестилистическим явлением. Однако возможность сказать о главном через молчание существует в современном искусстве главным образом гипотетически. В большей части произведений авторы замалчивают либо высмеивают тему смысла человеческого существования во имя осознания шизофреничности и абсурдности мира как таковой, "колобковости" ради самой "колобковости". Тем более ценен и уникален для нас опыт тех художников, которые, оставаясь в рамках современного актуального искусства и говоря языком этого искусства, среди иконостасов без лиц и без святых А. Осмоловского и никуда не ведущих лабиринтов О. Кулика дерзают говорить об Истине. И даже не просто говорить, но и кричать о ней. Такова, например, серия работ Гора Чахала "Любовь".

Источник: "Православие и мир "