Лента: Религия

В районе Ангкора осталось множество полуразрушенных пятибашенных храмов и зеркальных водоемов. Эти храмы, построенные из песчанника в разных частях города, имеют разную величину и различный цвет: одни золотистые, другие серо-голубоватые, третьи теплого, чуть лиловатого оттенка. Они удивительно гармонируют с заленой равниной, но ни один не может сравниться с Ангкор-Ватом, построенным в ХII веке Сурьяварманом II.

Название Ангкор-Ват в действительности относится к обширному, разбросанному на большой территории комплексу архитектурных памятников разных эпох. Главное значение Ангкора, помимо его художественных достоинств, видится мне в том, что он обнажает дистанцию между намерением и свершением в человеческой истории. Повод для создания великого произведения искусства может быть самый пустячный, например, тщеславие провинциального царька. Но величие творчества удостоверяется тем, что лежит за пределами человеческого замысла: неспешной поступью веков, заполняемой непредсказуемой игрой случая – этого самого верного вестника вечности.



Храмы Ангкора предъявляют определенную мировоззренческую эволюцию. На первых порах – добросовестно-вдохновенное воссоздание индуистских образцов (здесь ведь тоже периферия, но на сей раз индийского мира). Образы и формы этих ранних храмов еще целиком принадлежат мифологическому мышлению, они не знают оппозиции иллюзии и действительности. Постепенно местные зодчие и ваятели обретают все большую свободу, классические формы становятся все более грациозными, ажурными, декоративными. Этот классический этап увенчивается собственно Ангкор-Ватом – грандиозным храмовым комплексом, пронизанным чувством тончайшей музыкальной гармонии.

А вот построенный всего на полтора столетия позже, в конце XIII века, царский храм Байон демонстрирует уже совсем иные тенденции. Гигантомания царя притупляет чувство гармонии, делает постройку тяжеловесной и местами непропорциональной. Массивные, почти до жути натуралистические лица царя нависают над храмом, нарушая гармонию мировых сфер. Верх и низ разъезжаются: чрезмерно вытянутая пирамида над центральной секцией храма укрывает собой запрятанную где-то далеко внизу мировую пещеру – глухую нишу со статуей Будды (буддизм уже вытеснил здесь индуизм).

Камбоджа расположена в сердце Индокитая. Это восхитительный уголок, который, несмотря на свою небольшую территорию и влиятельные соседние страны, остался в своем роде уникальным местом. Камбоджа пронесла свои традиции сквозь время, интересна своей древней историей и архитектурой. Когда встречаешь рассвет на камнях красивейшего храма с более чем 1000-летней историей, возникают ощущения, что находишься в другом неизведанном мире

На барельефах все чаще изображаются сцены мирской жизни: быт дворца, увеселения, охота и рыбная ловля, картины реальных битв, где гибнут люди, каждый по-своему и часто нелепо, вне спасительного порядка. Уже чувствуется дыхание повседневности, мечты и страхи фольклора, таящиеся за «большим стилем» ритуального искусства с его иерархией и сублимированной типизацией.

Мы, может быть, никогда не узнали об этой стороне жизни древних кхмеров, если бы китайский посланник Чжоу Дагуань, посетивший кхмерскую столицу в конце XIII в., не оставил бы ее подробного описания. Для Чжоу Дагуаня Ангкор – не храм, а торжище со всеми сопутствующими ему удовольствиями. Он отмечает, что китайцы охотно остаются во владениях кхмеров, потому что в тех краях (цитирую буквально) «рис легко выращивать, дома легко строить, женщин легко уговорить, мебель легко достать, товары легко продать». Вот она, полнота китайского счастья! Барельефы Байона подтверждают правдивость слов Чжоу Дагуаня: на них можно видеть множество воинов-китайцев. Как ни странно, в стране кхмеров, где войну презирали, выходцев из Поднебесной ценили за воинские доблести.

Ученые теряются в догадках, почему после Байона строительство в Ангкоре внезапно и навсегда прервалось, а столица через некоторое время переместилась в Пном- Пень. Внешними обстоятельствами эту перемену вряд ли объяснить. Рискну предположить, что главной причиной стал кризис ритуального мировоззрения, не сумевшего найти ответ на вызов усилившихся натуралистических тенденций в искусстве. В отличие от китайцев, хорошо чувствовавших метаморфозы пространства и со временем освоивших эстетический потенциал миниатюры, древние кхмеры не нашли выхода из тупика натуралистической мегаломании. В какой-то момент они осознали несовместимость реализма и монументализма и, более того, неосуществимость претензий натуралистического искусства. Шок этого открытия, возможно, заставил их отречься от своей зодческой традиции. Кстати, вездесущий лик, точнее, уже портрет царя в Байоне символизирует всевидящее око власти, как в Паноптиконе либерального англичанина Бентама. Подозрительность властей явно становится маниакальной. Быть может, даже существует внутренняя связь между провалом «ангкорского проекта» и тоталитаризмом красных кхмеров, их самоубийственной манией разоблачительства, каковая, по-моему, хорошо согласуется с отчаянием, внушенным недостижимостью идеальной натуры.

«Проект Ангкор-Ват», заброшенный человеком, довершила сама природа. Она здесь не столько противостоит человеку, сколько восполняет его ограниченность. Джунгли надежно укрыли опустевшие храмы и... срослись с ними. Деревья взобрались на гребни стен и, оседлав их, потянулись гигантскими живыми колоннами к небесам. Ненадолго – на век, два. Сопротивление стены каким-то образом вырывает корни дерева из земли, и исполин умирает, намертво обнявшись с побежденным противником. Какой трогательный, совершенно непреднамеренный союз вечных врагов! В нем исполняется предначертание, о котором не догадывались строители Ангкор-Вата.

Полуразрушенный Ангкор исцелен временем, стал целым «в лучах вечности». На развалины Ангкора не нужно смотреть. Надо прильнуть к их мшистым камням и сердцем ощутить неслышное, непостижимо-тихое тиканье мировых часов – единственное, отмеряющее время вечно отсутствующего реального события. И тогда сознание, остановив свой бег, найдет себя. Вот чему учат камни Ангкора. А равно эротически-замедленный темп местной ритуальной музыки и знаменитых танцев небесных дев. Протяжно-булькующие звуки музыки и филигранные, как бы замирающие в полете жесты танцовщиц уводят сознание в глубину душевной тишины.

Великое искусство способно внушать и дьявольское исступление, и божественное отдохновение. Оно даже позволяет в ярости открыть безмятежный покой. Странно, но факт.


Владимир Малявин
Источник: "Империя Духа"