Лента: Религия

Читателям предлагается доклад игумена Петра Мещеринова, озвученный на Международной Экуменической Конференции в Бозе, в котором говорится о наднациональном характере христианства, о современном непонимании сути духовной брани и о путях решения этой проблемы в России и за рубежом, о языческом и ветхозаветно-магическом восприятии христианства, о секуляризации христианства и о том, как современному российскому человеку усвоить религиозный смысл церковной жизни.

Без духовной борьбы невозможна христианская жизнь. Само её наличие указывает на то, живёт ли христианин духовной жизнью по-настоящему или же только мнит, мечтает о ней. Суть этой борьбы прекрасно выразил великий русский писатель Ф.М. Достоевский: «Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей»[1]. Будучи свободен принять спасительные дары Христа или же отвергнуть их, человек поставляется промыслом Божиим в такие условия, когда этот выбор совершается в самых глубинах нашего существа и влияет на все сферы человеческой жизни.

«Ниже ума, глубже помыслов, в сокровенных изгибах души нашей гнездится змий, убийственно уязвляющий главные члены души нашей, — пишет один из величайших церковных учителей духовной брани преподобный Макарий Великий. — Умертвить этого змия, достигнуть полной чистоты можно только посредством единого Иисуса Христа... Как скоро... начнешь искать Бога, — должен будешь бороться с своею природою, с прежними нравами и с тем навыком, который тебе прирожден. А во время борьбы с сим навыком найдешь противящиеся тебе помыслы и борющиеся с умом твоим; и помыслы сии повлекут тебя и станут кружить тебя в видимом, чего хотел ты избежать. Тогда-то начнешь борение и брань, восставляя помыслы против помыслов, ум против ума, душу против души, дух против духа[2]». Другой великий духовный писатель, святитель Феофан Затворник, говорит: «Природа наша повредилась чрез падение. Христианство во всем своем строе есть восстановление сей природы в первый чин. Следовательно, оно есть в существе своем насилие природы, как она в нас теперь есть. Самопротивление и самопринуждение суть первые формы проявления жизни христианской, спасительной, ведущей к цели[3]».

Как таковая духовная борьба не может подлежать национальным различиям. Всякому человеку, желающему жить по-христиански, необходимо противиться себе во зле и понуждать себя на добро, и делать это при помощи молитвы, участия в Таинствах, поучении в Слове Божьем и творении евангельских заповедей — вещей вне- и наднациональных. Если говорить о сложностях и препятствиях, с которыми сталкивается современный христианин на путях духовной борьбы, то они также в общем и целом одинаковы для всех христиан. Но есть некоторые особенности восприятия христианства, которые несут на себе печать исторических условий жизни и менталитета нации, хотя, повторю, принципиально они одни и те же для всех людей. На некоторые из этих национальных особенностей я попытаюсь указать.

И главное, о чём здесь нужно сказать — это непонимание самой сути духовной борьбы и её места в жизни христианина. «Все усилие... и рачение у противника о том, чтобы прийти ему в возможность отвлечь ум от памятования о Боге, от страха Божия и от любви Божией земными обольщениями и приманками, отвращая его от истинно доброго к мнимо хорошему[4]», — пишет преподобный Макарий Великий. Здесь мы видим основную проблему сегодняшней христианской жизни — секуляризацию христианства, встраивание его в «мир сей» и понимание его только в «мирском» контексте. Я имею здесь в виду не положение Церкви в обществе и не какие-то внешние — культурные, социальные, исторические и прочее — стороны церковно-христианской жизни, а именно внутреннее, личностное ощущение самих христиан. И здесь есть два варианта непонимания сути духовной брани.

Первый:

Когда христианство комфортно расположено в мире сем, являясь лишь одной из сторон благоустроенной жизни, тогда сама мысль о том, что не может быть компромисса между христианином и падшими стихиями мира сего (2 Кор. 6, 15) — действующими в человеке через страсти, грехи, пороки, заблуждения, отказ называть грех грехом и т.п. — является для христианина чуждой, неудобной, из ряда вон выходящей. Результатом этого становится то, что христианство теряет свою неотмирную силу и энергию. Этот вариант секуляризации свойственен сегодняшней западной цивилизации.

Второй вариант:

Когда мир вокруг нас, напротив, вовсе не комфортен и неуютен, когда жизнь в нём невыносима, естественным становится стремление человека найти прибежище в христианстве, обрести в нём жизненные силы. Но далеко не всегда этот импульс даёт людям правильное понимание духовной борьбы. Часто желание обустроить внешнюю жизнь приводит к тому, что под духовной борьбой подразумеваются вполне социальные вещи, только окрашенные в цвета церковной традиции; а сама суть христианского делания остаётся нисколько не востребованной. Проблематика остаётся такой же: церковная жизнь понимается секуляризовано, как принадлежность мира сего; в этом варианте (свойственном как раз сегодняшнему российскому церковному сознанию) за счёт христианства предполагается скорее улучшить социум и культуру, чем стать христианами самим, личностно.

Какие шаги нужно предпринять, чтобы осознать это и противостоять этому? Я не могу предметно говорить о том, что нужно делать Западу, так как для того, чтобы компетентно рассуждать на эти темы, нужно знать западную христианскую жизнь изнутри. Если всё же судить «со стороны», то мне представляется, что одной из важнейших проблем здесь является соблазн «политкорректности», перенесённый на христианскую церковную почву. Я разделяю понятия «политкорректности» и «толерантности»; по моему представлению, толерантность — явление вполне христианское. Терпимость и принятие других людей такими, какие они есть, осознание того, что Бог их любит также, как и меня — вот основа толерантности. Политкорректность же — явление иного порядка. Это исключительно идеологическая вещь, препятствующая человеку называть вещи своими именами.
Религиозные же смыслы требуют непременной правды. Эта правда вовсе не претендует на то, чтобы нарушать принцип толерантности; речь здесь идёт о правде перед самим собою. Собственно, внутренняя духовная христианская борьба с этого и начинается: христианин убеждается, что то или иное в нём самом, в его собственном существовании не соответствует евангельской Христовой правде, вследствие чего он прилагает внутренние, духовные, религиозные (и лишь во вторую очередь внешние, культурно-социальные) усилия к тому, чтобы этой евангельской правде соответствовать. Если говорить об этом в контексте духовной борьбы, то это будет борьба за правду, за то, чтобы давать человеческой жизни, как своей, так и общественной, евангельскую оценку. Духовная борьба не может быть политкорректной именно потому, что она есть внутренняя борьба. Политкорректность в этой области приводит к смешению христианских и социальных смыслов, каковое смешение и лежит в основании обозначенной мною основной проблемы — секуляризации христианства.

Говоря об особенностях духовной жизни в России, необходимо учитывать, что для нашего отечества XX век явился в полном смысле этого слова катастрофическим. История России прошлого столетия привела к появлению на свет не просто постсоветского, но даже и «построссийского» человека, с вывернутой наизнанку нравственностью, с полностью выкорчеванными традициями 900-летней национальной жизни. Место этих уничтоженных традиций заняло «советское» содержание: разрыв между словами и делами, безответственность, идеологичность, стадность, неуважение к личности, антисолидарность и прочее. Это приводит к тому, что «советское» с чрезвычайной удобностью незаметно мимикрирует в «церковное»: советский коллективизм, нисколько не изменившись, размещается в церковной жизни под вывеской «соборности»; общественная и гражданская пассивность становится «смирением», безответственность — «послушанием», стремление к тому, чтобы все были одинаковыми — «борьбой за православие» и т.д. Во всём этом со всею силой обнаруживается как раз фундаментальная секуляризация, то есть непонимание и неприятие религиозного смысла христианства. А попытки этот религиозный смысл растолковать, проповедывать (иными словами говоря — проблемы современной миссии) ставят перед нами то, что можно назвать «проблемой "до"».

Я подразумеваю под этим вот что: для того, чтобы современному российскому человеку усвоить религиозный смысл церковной жизни, и в частности — правильные понятия о духовной борьбе (в каковом сочетании главным является слово «духовная», а не «борьба» сама по себе), ему ещё до вступления в собственно духовную жизнь нужно воспринять те «общечеловеческие» нравственные предпосылки, без которых невозможно усвоение христианства, и которых мы были лишены в результате советского периода нашей истории.

И прежде всего это личностность. Духовная борьба всегда ведётся человеком лично, «под свою ответственность»; невозможна коллективистская внутренняя жизнь, хотя, разумеется, это вовсе не значит, что христианство только лишь индивидуалистично. Вовсе нет; общинность, соборность — одна из важнейших характеристик христианства; но и общинность, и соборность строятся и развиваются именно на основании состоявшихся христианских личностей. В наше время акцент на этом ещё более важен, чем в прошедшие эпохи, потому что сегодня повсеместно устраняется континуум христианской традиции. Христианский подвиг стал, как в никакое иное время после 313 г., уделом личного делания, личного выбора, «плытия против течения». Личностность требует в качестве необходимых атрибутов свободы, ответственности, честности перед самим собою, точного понятия, что есть добро, а что зло, точного знания христианского учения, прежде всего религиозного и нравственного учения. Воспитание личностности в России сегодня — это то самое необходимое условие, та самая «проблема "до"», которая со всей актуальностью стоит перед церковной педагогикой. Но это воспитание неизбежно входит в противоречие с тем ментальным наследием, которое мы получили от XX века. Поэтому духовная борьба в России сегодня — это борьба за личность, то есть за вочеловечивание ещё до христианства. Только став человеком, нравственной, зрелой, ответственной личностью, мы можем вступить в область полноценной духовной жизни. Если мы всего лишь часть коллектива (пусть даже и церковного), для нас эта область остаётся закрытой, а церковность с неизбежностью превращается в идеологию.

Необходимо отметить и то, что только личностность, открывающая человеку двери в его внутренний мир, позволяет избежать очень большой подмены в христианской жизни, которая свойственна сегодня многим русским людям — ветхозаветно-магических и языческих отношений с Богом. В Европе христианство нередко «размывается» исламом и восточными религиозными практиками; здесь налицо очевидное стремление духовно ищущих людей найти религиозные смыслы, хотя бы и вне секуляризированного христианства. Это говорит о неуничтоженной жажде религиозного, даже и в столь гедонистическом стиле жизни, какой сейчас являет Европа. В России атеистическое воспитание последнего столетия привело к отсутствию, или, уж во всяком случае, значительно меньшей жажде религиозного как такового. Несмотря на самоубеждение в «особой русской духовности», несмотря на возрождение внешней церковности, мы в настоящее время совсем не религиозная нация. На это накладывается и то, что для России всегда было характерно двоеверие и обрядовость; тем самым в христианство привносилось языческое мироощущение и ветхозаветно-магические отношения с Богом. А эти явления по сути своей нерелигиозны, их вектор устремлён вовсе не в Царство Божие, начатками которого живёт христианин на земле (что и составляет, собственно, корень христианской религиозности). И языческое, и ветхозаветно-магическое восприятие христианства характеризуется тем, что всё оно — здесь, в мире сем, всё направлено на то, чтобы было хорошо здесь и сейчас, чтобы не только физически, но и метафизически комфортно устроиться в жизни. Такое христианство лишено внутреннего религиозного смысла, ему недоступно понимание подлинной духовной борьбы.

Отсюда можно сделать вывод: главное направление духовной борьбы (если говорить о ней уже не как о личном, а как о церковном делании) сегодня — как на Западе, так и в России — должно быть направлено против секуляризации христианства. Если мы обратимся к деятельности Церквей в этом направлении, то увидим, что это занимает важное место в жизни всех сегодняшних христианских деноминаций. Но часто бывает так, что сами методы этой борьбы ровно такие же, то есть секулярные. Всеми средствами падшего мира сего мы хотим утвердить в нём христианство, то есть то, что падшему миру сему противоречит по самой природе, по самой сути своей (Ин. 17, 14; Ин. 18, 36). Результатом этого является не христианизация мира, а то, что сознание самих христиан подвергается опасности подмены, подмены религиозных смыслов на иные: социальные, историко-культурные и прочее. А от этого происходит то, что не только мир не понимает религиозной мотивации человека, но и люди церковные перестают её понимать, подменяя эту мотивацию идеологиями разного рода. Ещё раз повторю, что это процесс интернациональный, свойственный и западному христианству, и российскому; только в силу разных историко-культурных условий, менталитета, социальной жизни он проявляется по-разному; суть же одна — секуляризация христианства. Вот против этого сегодня и должно быть направлено остриё духовной борьбы — как в личной, внутренней деятельности всякого современного христианина, так и в стараниях церковных общин.


Петр (Мещеринов), игумен
Источник: "Богослов.Ру"


[1]«Братья Карамазовы». Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 14. С. 100.

[2]Преподобный Макарий Египетский. Духовные беседы. ТСЛ, 1994, стр. X-XI.

[3]«Письма к разным лицам о разных предметах веры и жизни». Душеполезное чтение, 1882 г., стр. 173.

[4]Преподобный Макарий Египетский. Духовные беседы. ТСЛ, 1994, стр. 369 – 370.