Лента: Религия

Мы публикуем статью Галины Кожевниковой, вошедшую в сборник «Прикладное религиоведение для журналистов», подготовленного в рамках проекта «Противодействие языку вражды в российских СМИ» Центром экстремальной журналистики.


ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Сотрудники Информационно-аналитического центра «СОВА» уже более семи лет ведут систематический мониторинг языка вражды в тиражных СМИ, обобщая и анализируя накопленные материалы.

Под языком вражды мы понимаем любые некорректные высказывания в адрес этнических и конфессиональных групп или их представителей. Высказывания эти варьируются в диапазоне от самых жестких (открытых призывов к насилию или дискриминации), до наиболее мягких, которые можно отнести, скорее, к результату журналистской невнимательности.

Поскольку основной объем текста в СМИ пишут именно журналисты, авторство некорректных высказываний, а соответственно и сомнительная «заслуга», если не в формировании, то в поддержании негативного этнического или религиозного стереотипа, также, в основном, принадлежит журналистам. Их вклад в нашу «копилку» языка вражды за семь лет колебался в диапазоне от 40 до 61% всего объема данных. Анализ этой «копилки» и позволил выделить наиболее типичные ошибки, которых журналисты подчас просто не замечают.

Впрочем, часто следует говорить не об ошибках, а о сознательных или неосознанных приемах, при помощи которых конструируется образ «чужого» в нашем и без того отнюдь не толерантном обществе. Некоторые приемы и ошибки в описании религиозных групп и будут кратко описаны в этой главе.

А начнем мы с общих замечаний о тенденциях языка вражды в современных российских СМИ и об общих неверных представлениях, бытующих в обществе.

Первое. Ситуация в федеральных и региональных СМИ существенно различается. Если на федеральном уровне степень открытого неприятия и диффамации «чужого» достаточно высока, то в регионах языка вражды почти нет. Безусловно, связано это с большей степенью зависимости региональных СМИ от местных властей. А это значит, что ксенофобные кампании в региональных газетах или электронных медиа, как правило, бывают инспирированы политическими или коммерческими кругами региона.

Однако это не означает, что в отсутствие подобных кампаний региональные СМИ не участвуют в формировании негативных стереотипов. Просто для этого используются иные приемы: не диффамация «чужого», а навязчивое, доходящее иногда до абсурда упоминание «своего».

Например, в одном из взятых наугад номеров вологодской газеты «Красный север» было размещено 8 материалов, по поводу и без повода апеллирующих к православию, еще два – к «русскости», а противопоставлен им встречающийся в одном из опубликованных в издании стихотворении «перелетный басурман», которого призывают «не трогать бабу русскую».

В следующем номере этой же газеты было четыре материала, взывающих к «православности», два – к «русскости», а противопоставлен им был «татарский баскак», изнасиловавший православную девушку Марию. Причем этот эпизод подводит к примеру того, как «наш народ способствовал становлению святой семьи», поскольку баскака этого заставили жениться на Марии и он впоследствии превратился в святого Иоанна Устюжского.

(Подробнее анализ газеты «Красный север» см.:Кожевникова Г. Глаза газет// Грани.Ру. 30 ноября 2007г. (http://grani.ru/Society/Xenophobia/m.130649.html).

Второе. У многих журналистов, особенно у репортеров, отсутствуют навыки профессиональной реакции на нестандартные ситуации.

И когда происходит нечто неординарное, первая реакция журналиста оказывается непрофессиональной. В результате, вместо сдержанного и всестороннего описания событий в эфир и на страницы газет часто попадают панические слухи, как правило, окрашенные бытовыми ксенофобными представлениями сотрудника СМИ.

Так было, например, после «Норд-Оста», когда античеченская, антикавказская и антимусульманская риторика выросли на порядок по сравнению с обычным уровнем.

Так было во время бесланских событий, упор в освещении которых был сделан на противопоставлении «православной Осетии» «мусульманским» (в первую очередь, «чечено-ингушским») террористам. Между тем, религиозный фактор в Беслане, если и присутствовал, то явно не доминировал (Беслан является в значительной степени мусульманским городком в действительно преимущественно православной республике, а террористы никак не различали заложников по принципу вероисповедания).

Так было и при описании истории с «пензенскими затворниками». Но в этом случае так тесно переплелись общее устойчивое предубеждение перед «сектами», непрофессионализм, небрежность, простая некомпетентность и политический заказ, что нам показалось, что эта история достойна отдельного анализа, который будет сделан ниже.

Нет ничего удивительного в том, что многие журналисты заражены ксенофобными представлениями. Все мы люди. И нет ничего криминального в том, что у человека есть предубеждения против той или иной группы; личное дело каждого, что с этими предубеждениями делать. Проблемы – причем и для общества, и для отдельных групп, и для самого журналиста – проявляются, когда профессиональный подход приносится в жертву бытовой ксенофобии и негативным стереотипам.


«ДАТСКИЕ КАРИКАТУРЫ»

Всеобщее увлечение борьбой с «экстремизмом» (понятием невнятным и крайне политизированным) зачастую вступает в конфликт со свободой выражения. Применительно к тематике данного текста – это вопрос о наказуемости богохульства. Споры о том, где кончается богохульство и начинается возбуждение религиозной ненависти, в данном случае можно оставить без внимания, так как они слишком специфичны. Однако практическую сторону вопроса обойти нельзя, поскольку он уже напрямую затронул целый ряд российских СМИ.

Карикатуры, на которых был изображен пророк Мухаммад, были опубликованы в одной из датских газет в сентябре 2005 г. и тогда остались практически незамеченными. Протесты и антидатские погромы на Ближнем Востоке начались лишь в феврале 2006 года, причем часть карикатур, вызвавших возмущение, как оказалось, была сфальсифицирована радикальными имамами, которые и были лидерами протеста.

Вопрос о законности или незаконности воспроизведения датских карикатур, строго говоря, не является вопросом об ошибках журналиста, или методах конструирования негативного «чужого». Но он является одним из вопросов, постоянно задаваемых на семинарах и в дискуссиях.

Европейские власти отказались наказывать издания за публикацию и републикацию рисунков, поскольку не усмотрели в этом ничего криминального.

Однако именно в связи с публикацией датских карикатур в России сложилась очень неприятная ситуация. Только в течение 2006 года в связи с этим скандалом пострадало не менее пяти изданий (причем в двух случаях карикатуры даже не воспроизводились), две газеты закрылись, главный редактор одной из них едва не был осужден за возбуждение ненависти. А в 2008 г. за публикацию одной из «датских карикатур» пострадал журнал «Русский Ньюсуик».

И это довольно опасный прецедент, так как он имеет тенденцию распространяться. Так, можно упомянуть еще не завершившийся к моменту написания данного текста случай с попытками признания экстремистской одну из серий мультфильма «Южный парк», транслируемого по российскому телеканалу 2Х2.

Это очень непростой вопрос, так как СМИ приходится иногда иметь дело с информацией, которая может быть признана богохульной. И мировая практика не дает однозначного ответа на вопрос, что в таком случае делать. Ясно, однако, что нельзя совсем уходить от публикации, делать вид, что такой информации просто не было.

Некоторые СМИ в таких случаях предпочитают пользоваться описаниями: если это изображение (в том числе, карикатура), то рассказом о том, что на ней изображено. Если текст, то он пересказывается, а не воспроизводится дословно. Некоторые же предпочитают прямую передачу: републикацию или цитирование.

Оба способа имеют свои преимущества с точки зрения передачи спорной – и, возможно, богохульной – информации. Первый – косвенный – помогает защитить чувства тех, кто может посчитать эту информацию оскорбительной. А второй способ наглядно демонстрирует то, что является предметом спора, и дает возможность всей аудитории данного СМИ увидеть (если это изображение) или прочитать (если это текст) собственно предмет спора.

Первый способ также считается более «надежным» с точки зрения закона и правоприменения.


«ПЕНЗЕНСКИЕ ЗАТВОРНИКИ» ИЛИ «ПОГАНОВСКИЕ ЗАКОПАНЦЫ»: МОДЕЛИ ЖУРНАЛИСТСКОГО ПОВЕДЕНИЯ

Ситуация с пензенскими затворниками стала одним из главных медиа-событий конца 2007 – начала 2008 гг.

В середине ноября 2007 г. стало известно, что группа верующих в количестве около сорока человек ушла в добровольное затворничество в самодельную пещеру в ожидании конца света. С ними были и дети. Для того чтобы обезопасить себя от вмешательства посторонних, затворники угрожали самосожжением.

Люди просидели в пещере до весны 2008 года и вышли, не досидев нескольких дней до назначенного дня конца света (17 мая). За это время в пещере умерли две пожилые женщины. Духовных лидер группы Петр Кузнецов был признан невменяемым.

Этот случай для российских СМИ стал в определенном смысле испытанием на профессионализм. Можно выделить две группы изданий, следовавших двум основным моделям освещения этой ситуации.

Первую из них среди предварительно отобранных для мониторинга центра «Сова» составили «Газета», «Время новостей» и «Новые известия».

Наиболее четко редакционное отношение к истории с затворниками было выражено в «Газете», которая ограничилась комментарием в авторской колонке Надежды Кеворковой «Прокурор научит верить». Общий пафос статьи сводился к нехитрой мысли, что людей – взрослых, дееспособных, не пораженных ни в каких правах, – нужно оставить в покое, ибо они вольны сами решать свою судьбу. (27.11.07)[1]

Автор статьи полагает, что шум, устроенный вокруг этого события, был вызван тем, что в России власть не может мириться с любой ситуацией, не вписывающийся в предписанный ею же общепринятый стандарт поведения. Сама эта нестандартность воспринимается как нелояльность и неповиновение и, соответственно, как повод к репрессиям.

Ни до, ни после статьи Н. Кеворковой издание демонстративно не обращалось к теме затворников.

«Время новостей» обратилось к теме гораздо позже остальных. Лишь третьего декабря в газете был опубликован первый материал, для автора которой, Вадима Дышканта, ситуация, сложившаяся в Погановке, стала лишь поводом, отталкиваясь от которого, он обратился к проблеме кризисных явлений в РПЦ как социальном институте:

«Вот тут иерархам и в самом деле задуматься бы над тем, почему нормальные люди, православные верующие, обвиняют их и решаются на подобный шаг отчаяния, превращаясь при этом, по выражению диакона Андрея Кураева, в «пещерных людей»?» (03.12.07)

Кроме того, автор обращает внимание на волну интолерантности, которую поднимают многочисленные «антисектантские» спекуляции, немедленно возникшие вокруг последователей Петра Кузнецова.

Следующее обращение «Времени новостей» к этой теме было в конце января (29.01.08). И до марта, т.е. до того времени, когда жизни пензенских затворников начала угрожать реальная опасность, издание к этой теме не обращалось.

«Новые Известия» давали лишь информационные сообщения, ограничившись в самом начале истории статьей Михаила Поздняева, в которой отшельники не назывались иначе как «фанатики», однако смысл статьи сводился к тому, что большая часть негативной информации о них – не более чем слухи. (19.11.07).

В «Московском комсомольце», «Известиях», «Независимой газете» и «Твоем дне», которые составили вторую группу изданий, ситуация освещалась подробно и с разной степенью оскорбительности и агрессии в отношении затворников. Публикации, посвященные пензенским затворникам, появлялись в этих изданиях практически каждый день, начиная с 15 ноября 2007 г.

Выражения «сектанты» и «погановские сидельцы» были самыми мягкими и относительно безобидными определениями людей, ушедших под землю. Публиковались многочисленные рассказы о затворниках, интервью с родственниками и знакомыми.

Представители православного духовенства Пензенской области неоднократно выступали с заявлениями, в которых пытались объяснить, что затворники сектантами не являются, они православные, несмотря на то, что способ проявления их веры кажется многим «ненормальным». Однако федеральные газеты, входящие во вторую группу, эту точку зрения вообще не отобразили.

Зато газеты второй группы помещали рассказы о том, что причиной «помешательства на религии» лидера группы стала импотенция, что часть членов группы и до затвора была психически нездорова, а теперь психиатры дистанционно (!) поставили этим людям коллективный диагноз «индуктивное помешательство». При этом в интервью с конкретными, поименованными специалистами ни о чем подобном речи не было, более того, они прямо заявляли, что диагностировать состояние отшельников невозможно, а «отсутствие контакта не есть наличие заболевания». (см. Сорина Анна. Сектанты сидят насмерть // Московский комсомолец. 2007. 28 ноября).

Не смогли издания умолчать о том, что «чумной пример заразителен» (Московский комсомолец, 27.11.07), что «шарлатанская зараза» (Твой день. 23.11.07) распространяется по России (вот уже и в Казани что-то подобное обнаружилось).

Позже газеты второй группы стали писать о том, что «российские секты переходят все границы» (речь идет о российско-эстонской государственной границе) (Московский комсомолец. 07.12.07).

Правда, потом выяснилось, что информация не проверена, а утверждения безосновательны, так как в Казани в добровольном затворничестве группа местных мусульман живет уже более пяти лет, а истории с эстонскими последователями Виссариона, основателя Церкви последнего завета и «учения единой веры», уже не менее полутора лет. Но это было позже.

Дискредитация пензенских затворников и вслед за этим «сектантов» в целом, шла по нескольким направлениям.

Самое эмоционально нагруженное направление – плохое отношение к детям («они их держат как заложников», «дети болеют, а затворники отказываются от лекарств») и животным (уйдя в затвор последователи Кузнецова бросили котенка на улице, а укрепляя пещеру, выгнали из-под земли крота, который погиб в снегу). Особенно навязчиво журналисты возвращались к строгим ограничениям в еде: последователи «сектантских» учений, и тем более их дети, голодны, худы, бледны…

Следующее направление – создание образа агрессивных людей, способных на насильственные преступления. Так, газета «Твой день» сообщает, например, что «в доме лидера секты найдены рисунки, сделанные человеческой кровью» (12.11.07), а две журналистки, авторы статьи «Крот апокалипсиса», опубликованной в газете «Московский комсомолец» за 16.11.07, возмущаются, что две женщины, не ушедшие в подземелье, не просто отказываются общаться с журналистами, но и угрожают зарубить их топором за то, что те попытались без разрешения влезть в дом через окно:

«Мы попытались проникнуть внутрь. Одна из форточек выбита — вместо нее вставлена подушка. Проталкиваем подушку вперед палкой, и оттуда, из единственной жилой комнаты, вдруг дохнуло теплом… Раздается шорох, мелькает человеческая тень, отпрыгиваем с визгом в сторону, когда обнаруживаем, что на вешалке висят две куртки и две сумки, и понимаем, что нам не показалось — в доме до сих пор находятся люди.

И они весьма агрессивны.

– Если надо, мы вас убьем».

Еще одно направление, по которым в этих публикациях идет шельмование отшельников, а через них и всех «сектантов», – это прямые и косвенные обвинения в подрыве основ государственной безопасности. Высказывание национал-радикала Германа Стерлигова про то, что «ноги этой секты растут из-за рубежа», «Московский комсомолец» посчитал нужным вынести на первую страницу выпуска от 28 ноября.

В более развернутом виде мнение Стерлигова опубликовала «Комсомолка»: «Секта эта оказалась довольно массовой и разветвленной по структуре. Ее филиалы есть и в России, и на Западе. Оттуда, кстати, и идут валом деньги на освещение этого события». На образ подрыва безопасности работали и сообщения о том, что одна из членов общины, оказывается, ранее возглавляла «секретную часть» в одном из воинских подразделений, а другой ушел в подземелье лишь потому, что не нашел другого способа не служить в армии.

Отдельно стоит сказать о публикациях «Комсомольской правды», где основную роль в освещении событий в Погановке играл Владимир Варсегов. Статьи В. Варсегова действительно отличались крайней уравновешенностью.

Если верить журналисту, он стал единственным представителем прессы, с кем согласились общаться члены группы, не ушедшие в затвор, – и если это так, то они не прогадали. Правда, начинался его первый репортаж из деревни со сравнения «кузнецовцев» с ваххабитами (20.11.07). И как бы ни расшифровывал автор это сравнение в тексте, при существующей практике использования понятия «ваххабизм» такое сравнение однозначно работало на создание негативного образа членов группы.

В дальнейшем, однако, информация становилась все более сдержанной, рациональной, а большая часть репортажей посвящалась развенчанию агрессивных мифов, которые появлялись о затворниках в СМИ.

Но само издание этим освещением событий, очевидно, удовлетворено не было. Поэтому публикации Варсегова дополнялись другими статьями, которые, как и в других изданиях второй группы, были направлены на максимальную диффамацию членов группы. Можно сделать вывод, что редакция в данном случае демонстрировала, что не заинтересована в спокойном и взвешенном освещении событий.

Публикации о пензенских затворниках оставались одним из главных сюжетов вплоть до конца января 2008 года. При этом агрессивность их шла по убывающей. И динамика, и тональность публикаций вновь отразила стандартную схему: в первые дни события, не имеющего аналогов в недалеком прошлом, потребитель вместо взвешенной информации получает истерическую реакцию, основанную не на профессиональных журналистских, а на бытовых ксенофобных установках. По прошествии же времени агрессия постепенно сходит на нет.


ЖУРНАЛИСТСКИЕ ОШИБКИ

Как правило, ошибок, встречающихся при описании ситуаций, так или иначе затрагивающих религиозную проблематику, немного.

Многих ошибок можно избежать, если внимательно прочитать уже готовый, но еще не опубликованный материал.

Но не ото всех этих ошибок просто избавиться – часто для этого нужно осознать собственные стереотипы, что очень непросто. Но само осознание проблемы помогло бы избежать многих проблем как самим журналистам, так и их аудитории.

Мы выделили следующие типичные ошибки журналистов, о которых и расскажем ниже:

– Ошибки по небрежности или невнимательности.
– Некорректное употребление религиозных терминов.
– Некорректный заголовок или анонс.
– Юридическая безграмотность.
– Смешение социальной проблематики и этнорелигиозной риторики.

Ошибки по небрежности или невнимательности

Этот тип ошибок – самый распространенный. Проявляется он, в основном, в криминальной хронике.

Ненавязчивое (зачастую неосознанное, рефлекторное) упоминание в криминальной хронике является очень сильным инструментом формирования негативного стереотипа. Ведь если в криминальной хронике упоминается что «отчим-сектант» убил пасынка – даже если убийство никакого отношения к мировоззрению убийцы не имело – у читателя в подсознании остается именно этот негативный маркер («сектант»), и этот признак будет для него определять склонность к преступлению.

Между тем, религиозная (равно как и этническая) принадлежность участника криминального эпизода, за очень редким исключением, не имеет отношения к совершенному преступлению. По крайней мере, за семь лет мониторинга нам не удалось встретить ни одного случая обоснованного упоминания в криминальной хронике религиозной принадлежности преступника или подозреваемого. Надо понимать, что в данном случае речь идет именно о криминальной хронике как жанре.

Безусловно, есть большое количество ситуаций, в которой религиозная самоидентификация человека важна для понимания сути события. Например, когда религиозные фанатики совершают теракты. Сколько бы ни было заявлений, о том, что такие люди не имеют отношения к религии, сами они идентифицируют себя по религиозному признаку, и именно это становится главным в мотивации их поступков.

И если речь идет о самоидентификации в рамках ислама, то нужно определять преступника именно как «исламистского» (т.е. движимого радикальными представлениями об исламе), нежели как «мусульманина», (т.е. представителя группы, которая, таким образом, оказывается как будто бы целиком причастной к насилию).

Не нужно указывать религиозную принадлежность в тех случаях, когда она не релевантна. Особенно это относится к жанру криминальной хроники, которая фиксирует лишь сам факт совершения преступления. И если в статью появляется замечание о том, что «преступник был православным/буддистом/мусульманином», то это лишь искажает реальную картину события, наполняет ее не имеющими отношения к делу деталями, релевантными лишь для стереотипов, имеющихся у автора и/или читателя.

От частного случая легко перейти к обобщению: «все они такие». Например, во время кампании против строительства центра «Общества сознания Кришны» в Москве в качестве аргумента сторонники запрета строительства использовали тезис о кровожадности и криминальности представителей данной группы. В качестве примера приводилось убийство священника, совершенное в 2000 г. психически нездоровым человеком, называвшим себя кришнаитом. Случаю этому уже более семи лет, и давно известно, что с таким же успехом невменяемый убийца в качестве самоидентификации мог назвать любое другое религиозное учение.

Никакие другие случаи насилия со стороны людей, считающих себя кришнаитами, видимо, неизвестны – иначе они давно были бы озвучены их противниками. Однако вновь и вновь на основании пусть и громкого, но единственного и весьма сомнительного эпизода, СМИ пытаются внушить читателям мысль о «врожденной кровожадности кришнаитов». Да и в интерпретации журналистов священник становится то иркутским, то эвенкийским, то красноярским …

Другой пример небрежности, приводящей к негативным последствиям, носит отчасти технический характер. За последние годы качество фотографий и полиграфии стало намного выше, однако это, видимо, в силу привычки, не принимается в расчет журналистами. Иногда несоответствие иллюстраций-фотографий и комментариев к ним бывают оскорбительными для многих читателей.

Например, в одном из репортажей о пензенских затворниках журналистка «Московского комсомольца» рассказывает, что одна из членов группы якобы написала книгу «Семь голов, десять рогов России». (30.11.07). В статье сказано, что этот литературный труд «заменил сектантам настоящую Библию». Подпись к фотографии, иллюстрирующей статью, гласит: «Кузнецов с той самой пресловутой книгой».

Очевидно, что целью подобной подачи материала была попытка диффамации отшельников. Но на фотографии было прекрасно видно, что в руках лидер группы держит «Новый завет». Получается, что редакция «Московского комсомольца» рискует оскорбить многих христиан, назвав «Новый завет» «той самой пресловутой книгой».

Подобные казусы иногда бывают не столь безобидны, причем как для потенциальных жертв агрессии, так и для журналистов. Например, в 2007 году в Нерюнгри было вынесено предупреждение газете «Просто Нюрка» из-за публикации в качестве иллюстрации к статье, критикующей ксенофобию, листовки националистов, в которой можно было разглядеть не только ксенофобный текст, но и координаты организации, от имени которой эта листовка распространялась.

Некорректное употребление религиозных терминов

Журналист может употреблять термин, уже имеющий широкое хождение в обыденной речи и несущий ярко выраженную негативную нагрузку (например, слова «секта», или «ваххабит»). Или же он может ввести в оборот никому неизвестное до определенного момента слово, которое в силу тех или иных причин быстро укоренится в бытовом языке, несмотря на объяснения специалистов о некорректности его использования.

Таким словом, появившимся в начале 2000-х годов, стало «шахидка». Мусульманские религиозные деятели, а также специалисты-арабисты неоднократно заявляли, что это оскорбительно для мусульман. Например, еще в 2004 г. муфтий Нафигулла Аширов обратил внимание зрителей НТВ на то, что представители власти и прессы используют слово «шахид» и другие религиозные термины в негативном контексте, фактически не понимая их значения.

«Шахид» по-арабски означает «свидетель». Слово употребляется в смысле «мученик за веру» или для того, чтобы называть тех, кто погиб за родину.

Шахидами являются также те, кто погиб от некоторых болезней, женщины, умершие во время беременности и после родов в результате кровотечений.

Важно понимать: шахидом может быть только умерший. Живой человек шахидом быть не может по определению.

Представление о том, что «шахид» означает террориста-самоубийцу, не соответствует истинному значению термина.

Специалисты даже пытались предложить журналистам для использования другой термин – «ассасин», имеющий в первую очередь политическую окраску (см. Кореньков А.В. Не "шахиды", а "ассасины" // Известия. 12.02.04), однако было уже поздно: неправильное значение слова прижилось и активно использовалось при любом подозрении на террористический акт.

Перелом случился лишь после вмешательства государства: в ноябре 2005 года стало известно о некоем неформальном циркуляре «из Кремля», которым фактически вводился запрет на использование религиозных терминов при освещении негативных событий на Кавказе (вместо «исламский терроризм» телеканалам предлагалось говорить «международный терроризм», вместо «священный джихад» – «диверсионная деятельность», вместо «пояс шахида» – «пояс со взрывчаткой» и т.д.). Только после этого, по сути, акта цензуры, некорректное использование исламских религиозных терминов постепенно стало уходить.

О циркуляре см.: Цензура или этика? Государственному ТВ – государственную политкорректность // Центр «СОВА». Национализм и ксенофобия в России. 2005. 9 ноября (http://xeno.sova*center.ru/ 213716E/21398CB/659A02B). Или: Серлов Олег. Словарь благонадежных слов // Газета.Ру. 2005. 3 ноября (http://www.gazeta.ru/comments/2005/11/01_a_466736.shtml)

Однако слово «шахидка» до сих пор время от времени используется. Причем если ранее его использовали в смысле «исламская террористка-смертница», то теперь можно встретить примеры, когда религиозная нагрузка для журналиста полностью утрачена, и «шахидка» стала обозначением просто женщины-террористки, причем не обязательно самоубийцы. Например, газета «Твой день» при описании взрыва автобуса в Тольятти осенью 2007 года, излагая одну из версий следствия, рассказывает о том, что во взрыве подозреваются неонацисты, среди которых была «студентка-шахидка» (01.11.07).

Некорректный заголовок или анонс

И заголовок, и анонс – это не только журналистика, но и реклама. У них соответствующие задачи и цели: привлечь и удержать внимание зрителей или читателей. И зачастую одна-две некорректных, но ярких фразы запоминаются сильнее, чем вся работа журналиста. Не говоря уже о том, что эти фразы могут полностью исказить содержание самого текста.

Так, например, 13 июня 2007 г. «Московский комсомолец» опубликовал заметку о молодом человеке из Дагестана, подозреваемом (подчеркнем – только подозреваемом) в подготовке теракта в Москве. Озаглавлена она была «Ислам готовил теракт в Москве».

Вряд ли нужно объяснять, как воспринимается такой заголовок теми, кто априори уверен в том, что «все террористы – мусульмане», и теми, кто исповедует ислам. А в реальности заметка говорит лишь о том, что Ислам – это имя подозреваемого молодого человека.

Еще хуже выглядит заголовок «Русская рана Корана: Они сменили имена, родину и взяли веру врага» (Московский комсомолец. 07.04.07). В отличие от многих случаев, этот заголовок вызвал скандал всероссийского масштаба, вплоть до официальных заявлений Совета Муфтиев России. Павел Гусев, главный редактор газеты, опубликовавшей статью (в целом также антиисламскую), был вынужден публично извиняться.

К проблеме некорректного анонса можно отнести и художественное оформление передовицы. Приведем лишь два примера из того множества материалов, с которыми пришлось столкнуться за годы мониторинга.

Первый – иллюстрация обложки журнала «Эксперт», вышедшего сразу после бесланских событий (сентябрь 2004 г.). На ней не было изображено ничего, кроме руки, сжимающей окровавленный полумесяц. Между тем, в самих текстах этого выпуска журнала антиисламских выпадов не было. Копию обложки журнала можно увидеть на сайте Центра «СОВА»: (http://xeno.sova-center.ru/files/xeno/ex.html).

Второй пример более свежий. 15 ноября 2007 г. «Комсомольская правда» опубликовала материал, посвященный мусульманской общине Москвы. Проблемная и, безусловно, преувеличенно алармистская статья «В Москве появились исламские кварталы» была предварена анонсом на первой полосе. Примерно половину первой страницы занимал броский заголовок, на оставшейся же половине был размещен рисунок, изображавший женщину в черной чадре на фоне черной же огромной мечети. Никакого иного впечатления, кроме как «захват мусульманскими оккупантами русской Москвы» эта передовица не производила.

Юридическая неграмотность

Часто ксенофобные стереотипы становятся результатом ложных представлений о существующем в России законодательстве.

Самым распространенным заблуждением является устойчивое и неверное представление о том, что в России на законодательном уровне если не закреплено, то присутствует упоминание о «четырех традиционных религиях». Соответственно, само упоминание о «нетрадиционности» является негативным маркером, ложно апеллирующим к закону и (в логическом развитии) этому закону противопоставленным.

На самом деле закон о свободе совести вовсе не содержит упоминания о «традиционности», а список «уважаемых религий» в его преамбуле открытый. Там написано: «…уважая христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России…»

Бытует представление о том, что если религиозная организация не зарегистрирована, то, следовательно, ее деятельность нелегальна. Между тем, отсутствие регистрации означает всего лишь отсутствие юридического лица (печати, счета в банке и т.д.), но отнюдь не противозаконность существования.

Лишение регистрации опять же не означает запрета деятельности. В соответствии с современным российским законодательством организация считается запрещенной только в том случае, если она признана судом экстремистской (в том числе террористический). В общей сложности количество запрещенных на территории России организаций в настоящее время не превышает 30, и все они внесены в официально опубликованные списки. И не все эти организации религиозные, а часть из них вообще не действует на территории России. Участие в запрещенной судом организации является уголовным преступлением, и, соответственно, неправомерное обвинение человека в том, что он является членом запрещенной организации, – клеветой.

Эти неверные представления о существующем законе и довольно незначительная судебная практика по лишению регистрации ряда религиозных организаций (часть этих решений успешно оспорена в Европейском суде по правам человека) дают журналистам возможность огульно рассуждать о «страшной разрушительной деятельности запрещенных сект» на территории России.

Так, например, 11 января 2005 г в московском выпуске «Аргументов и фактов» была опубликована статья Марины Медведевой «Печатное слово вылетит – не поймаешь», в которой выражена озабоченность распространением в городе экстремистской литературы. Причем поводом для написания статьи стала встреча журналиста с представителями «Свидетелей Иеговы», которая, по мнению М.Медведевой, «судом … признана деструктивной и в столице запрещена». И это – типичный случай ложного представления о законе: организация была лишена регистрации, но деятельность ее при этом никто не запрещал.

Автор ставит на одну доску книги, массовое распространение которых действительно незаконно («Майн Кампф» или признанную судом экстремистской «Книгу единобожия»), и тексты, которые именно ему, автору, кажутся «вредными», но распространение которых закона не нарушает. Это те же тексты «Свидетелей» или организации «Брахма Кумарис» (почему-то автор называет их «сатанинскими»). Впрочем, деятельность «сатанистов» в России также пока не запрещена, равно как и их литература).

Негативное «антисектантское» впечатление усиливается коллажем, изображающим стопку книг с «Майн Кампф» на первом плане, что, безусловно, призвано подчеркнуть проводимую автором аналогию между нацистской литературой и несимпатичными журналисту текстами религиозных организаций.

Подобные репортажи отнюдь не безобидны: представители различных конфессий и деноминаций неоднократно отмечали, что зачастую именно публикации в СМИ предваряют акты насилия и вандализма в отношении представителей того или иного религиозного течения.

Смешение социальной проблематики и этнорелигиозной риторики

Часто можно наблюдать, как социальные, криминальные и иные проблемы обсуждаются, главным образом, в рамках этнической или конфессиональной терминологии. Вряд ли в подавляющем большинстве этих случаев можно говорить о сознательных провокациях, за которыми зачастую стоят чьи-то интересы. Скорее, нужно признать, что журналист не всегда способен отделить реальную проблему от существующего этнического или конфессионального стереотипа.

Наиболее ярко это проявляется при освещении проблем, связанных с миграцией. Именно журналист, пишущий на тему миграции, наиболее активен в продуцировании этноконфессионального языка вражды. Так, ярким примером смешения социальной и этнорелигиозной проблематики стало освещение российскими СМИ беспорядков в пригородах Парижа осенью 2005 года.

Подавляющее большинство публикаций и телерепортажей, посвященных этим событиям в российских СМИ, представляли парижские погромы как противостояние «белой христианской Европы» «черным мусульманам-иммигрантам», в то время как этнорелигиозный фактор в этих событиях, хотя и присутствовал, но был крайне незначителен.

Основным пафосом происходившего был социальный протест бедных неблагополучных предместий. Участниками этих событий были в подавляющем большинстве граждане Франции и далеко не все они были «черными мусульманами». У нас же расистская точка зрения на эти беспорядки не просто доминировала – спустя уже три года после парижских событий она продолжает быть практически единственной версией, которая активно используется в антимигрантских кампаниях, проводимых время от времени в российских СМИ.

Между тем, о несостоятельности «мусульманской» версии парижских погромов свидетельствует хотя бы то, что во Франции не было никаких насильственных действий в ходе разразившегося спустя всего лишь четыре месяца после основных беспорядков скандала, связанного с датскими карикатурами. Французские мусульмане (а в случае с карикатурами они выступали именно как мусульмане) ограничились мирными демонстрациями протеста и судебными исками.


Галина Кожевникова
Источник: "Сова"

ЛИТЕРАТУРА

Работу по мониторингу «языка вражды» мы начинали еще как сотрудники Центра «Панорама».

Результаты наших мониторингов и исследований можно прочитать в следующих изданиях:


Первый этап – Язык мой… Проблема этнической и религиозной нетерпимости в российских СМИ. М.: Центр «Панорама», 2002.


Второй этап – Отчет по мониторингу // Центр «Сова» (http://xeno.sova-center.ru/213716E/21371EF/17B8FC0).


Третий этап – Кожевникова Г. Язык вражды в предвыборной агитации и вне ее. М.: Центр «СОВА», 2004.


Четвертый этап – Кожевникова Г. Язык вражды в СМИ после Беслана: Поиски врага и ответственность журналистов // Центр «СОВА». Национализм и ксенофобия (http://xeno.sova-center.ru/213716E/21728E3/492BB55).


Пятый этап – Кожевникова Г. Язык вражды через год после Беслана // Мониторинг дискриминации и национал-экстремизма в России. Сборник докладов. М.: Фонд «За гражданское общество», 2006. С. 22–54.


Шестой этап – Кожевникова Г. Язык вражды: после Кондопоги // Язык вражды против общества. М.: Центр «СОВА», 2007. С.10–71.


Седьмой этап. Кожевникова Г. Язык вражды и выборы: федеральный и региональный уровни. По материалам мониторинга осени-зимы 2007-2008 гг. М.: Центр «СОВА». 2008. 136 с.

Примечания:

[1] Даты после газетной цитаты указывают на день публикации информации.