Лента: Религия

От редакции. На днях, 26 января, папа Римский Бенедикт XVI принял решение снять анафему с последователей консервативного французского епископа Марселя Лефевра. Лефевр, умерший в 1991 году, провинился тем, что не принял целый ряд решений Второго Ватиканского собора, а также те реформы, которые за ним последовали – установка на открытость миру, экуменизм, принятие реалий современного мира. В 1988 году он рукоположил четырех епископов из основанного им Братства Св. Пия X без соответствующего на то разрешения папы Римского, который, в свою очередь, принял решение об отлучении лефевристов от Церкви. Ни Лефевр, ни его последователи этого решения не признали и во всех своих богослужениях всегда поминали папу.

Проблематика Второго Ватиканского собора чрезвычайно актуальна для современного православия, которому так или иначе приходится считаться с реалиями современного мира. Поэтому фигура некогда опального епископа Лефевра обретает актуальность в том числе и в нашем контексте. За комментарием по этому вопросу мы обратились к протоиерею Александру Шаргунову.


Русский журнал: Недавно Ватикан принял решение снять анафему с последователей опального архиепископа Марселя Лефевра, не принявшего решений Второго Ватиканского Собора. Как бы вы могли прокомментировать это событие с православной точки зрения?

Отец Александр Шаргунов: Снятие Ватиканом анафемы с Лефевра не может не впечатлять. С одной стороны, это кажется невероятным, потому что он обвиняет Католическую Церковь в великой измене, с другой – это вполне логично: папа Бенедикт XVI (избранный на Римский Престол кардинал Ратцингер) оказался верным тем взглядам, которые он разделял во время упоминаемого Собора. Архиепископ Лефевр оценил Второй Ватикан как «внешнюю и внутреннюю для Церкви революцию», «отступничество, проникшее в церковную иерархию вплоть до самой ее вершины». «Если мы не отринем этот Собор в целом, — пишет Лефевр. — Он останется величайшей катастрофой века и всех веков, прошедших со времен основания Церкви». Но он же добавляет: «Когда у кардинала Ратцингера спрашивают, какие полезные плоды принес этот Собор, он затрудняется ответить». «Собор — это 1789 год для Церкви», — утверждает один из единомышленников Лефевра кардинал Суненс. «Проблема Собора состоит в том, что он принял ценности, накопленные двумя веками либеральной культуры», — это уже высказывание кардинала Ратцингера. По его словам, Собор объявил о примирении Церкви и либерализма, то есть мира, вышедшего из Французской революции.

Лефевр не просто критикует папу Иоанна XXIII, папу Павла VI, но и позволяет себе такие выражения, которые с точки зрения правоверного католика просто невозможно употреблять. Он утверждает, будто это предательство Господа Иисуса Христа и Его Церкви. В книге Лефевра «Они предали Его» подозрение становится уже уверенностью.

«Необходимо выявить, — настаивает монсеньор Лефевр. — И обличить то, что совершилось на Соборе, потому что отсюда идет подрыв Церкви». Снятие анафемы Ватиканом с архиепископа Лефевра и его последователей заставляет задуматься о том, что от проблем, поднятых ими, невозможно просто отмахнуться.

Эти проблемы во многом волнуют и Православную Церковь. В центре всего у Лефевра стоит критика либерализма. Он говорит о попытке реализовать в рамках либерализма три свободы. Во-первых, это свобода разума от всякой объективно установленной истины. Ведь истина, с точки зрения либералов, которых он отождествляет с деятелями Второго Ватиканского Собора, это то, что находится в бесконечном становлении и поиске: никто не может претендовать на исключительное обладание истиной. Во-вторых, свобода веры от догматов: невозможно принять раз и навсегда данную богооткровенную истину. В-третьих, свобода воли от закона, сдерживающие начала которого якобы несовместимы с достоинством человека и его совестью. Справедливость и актуальность этой критики Лефевра для нас очевидны.

Лефевр ставит под сомнение установку Второго Ватиканского Собора на «открытость миру». Он говорит, что вовсе не в экуменизме заключается миссия Церкви. Церковь должна быть подлинно миссионерской — иными словами, она должна обращать людей к истинной вере. Экуменизм же – это попытка найти долю истины в заблуждениях и остаться на этом уровне. Фактически это означает отрицание истинной Церкви. Второй Ватиканский Собор провозгласил, что у Церкви больше нет врагов, что все, кто заблуждается, – наши братья. Действительно, все люди, как бы они ни заблуждались — наши братья. Но если мы любим наших братьев, то из любви к ним должны противостоять всякой лжи, губящей их.

Мы знаем, какой духовный кризис в жизни западной Церкви предшествовал Второму Ватиканскому Собору, но на деле Собор лишь обострил этот кризис, не справившись, как свидетельствует архиепископ Лефевр, ни с одной из поставленных им задач. Отрадно, что папа Бенедикт XVI, несмотря на беспрецедентную критику Лефевром обновленного католицизма и конкретно последних пап, пошел на такой шаг.


РЖ: В чем именно заключается актуальность размышлений Лефевра для Православия в его сегодняшней ситуации?

А.Ш.: Сегодня наша Церковь, как в свое время и католическая, стремится вырваться из самозамкнутости, она озабочена судьбой будущих поколений. Поэтому подчеркнем еще раз актуальность тезиса Второго Ватиканского Собора об «открытости Церкви миру». После Собора многие католические епископы и священники повернулись к миру, чтобы попытаться помочь ему. Но здесь была некая крайность. Она заключалась в принятии ценностей мира. Фактически произошла новая Реформация. Дело в том, что акцент сделали на святости мира как творения Божия и моменте тождественности с этим миром Бога, ставшего человеком: «Порядок искупления находится внутри порядка творения».

Но мир – это творение, отпавшее от Бога. И догмат о первородном грехе – один из главных в христианском вероучении; без него не понятен смысл ни Боговоплощения, ни спасения. Если мы не приговорены первородным грехом к вечной гибели — от чего тогда нам нужно спасаться? Догмат о первородном грехе был куда-то упрятан, его исповедание стало как бы необязательным для католиков. Когда папа Павел VI, отстаивая «автономию временного порядка», определял «мир в каком-то смысле самодостаточным», архиепископ Лефевр отреагировал немедленно, протестуя против этого «неточного и неполного определения мира», против учения, забывающего, что «сверхприродный порядок — не факультатив», и устраняющего догмат о падшести человеческой природы. Ответом был телефонный звонок с требованием покинуть Рим и никогда больше не приезжать в него. Архиепископ ответил: «Пусть пришлют батальон стражей-привратников, которые заставят меня сделать это». (Каким контрастом звучит сегодняшняя отмена папой Бенедиктом XVI прежних прещений Ватикана!). «Открытость миру» выражалась, в первую очередь, в активном участии католической Церкви в строительстве земного града. И это означало, прежде всего, невидение ею реальной картины мира.

Что значит это непонимание? То, что мир одновременно темен и жаждет света. Он жесток и щедр, закрыт в себе и ищет открытости. И его не следует ни идеализировать, ни презирать. Прежде чем «открыться» ему, надо постараться его понять, обрести благодатную силу для его просвещения. Попытка вырваться из замкнутого круга самоизоляции может быть весьма опасной.

Приведу пример ложного миссионерства из нашей церковной жизни, карикатурной «открытости миру». Несколько лет назад газета «Московский комсомолец», которая, как вы знаете, первенствует в пропаганде разврата и магии, сообщила своим читателям, дав при этом на первой полосе большую фотографию, об освящении редакции священниками-миссионерами. Затем последовала новая информация в той же газете о том, что некий православный приход в Москве породнился с «Московским комсомольцем» через подаренную редакцией дорогую икону. Как всегда, эта заметка в газете сопровождалась гнусными объявлениями, типа «мальчики, девочки по вызову — недорого», рекламой гадания, колдовства и так далее. С чем можно сравнить такое миссионерское освящение? Наверное, только с освящением публичного дома или Освенцима.

Так что во взаимоотношениях с миром надо соблюдать рассудительность и осторожность. В России, как и во всем мире, происходит страшное обесценивание традиционных духовных ценностей. Нравственный и духовный распад достигает такой степени, что слишком многие просто теряют способность к восприятию проповеди о спасении. Иногда кажется, что даже если бы по всем каналам телевидения и радио звучало одно Евангелие и объяснение его, то это было бы лишь "сеянием при дороге", согласно известной евангельской притче. И у нас призыв распахнуть все окна, «открыться» миру, в то время как воздух мира отравлен, едва ли может быть уместен. Существует опасность, что не Церковь может войти в мир, а мир со всем, что в нем есть, – в Церковь. Во все времена мир борется с Церковью, пытаясь стереть ее с лица земли, разрушить изнутри или смешать с грязью. Или совершить такие подмены, где Православие могло бы легко слиться с другими исповеданиями и раствориться в них.

Диалог с миром необходим, но он должен быть прежде всего защитой человека от его полного уничтожения, защитой ценностей христианства, всех его ценностей, от агрессии неоязычества. Миссионерство — в природе Церкви. Мы сознаем, что существует другая опасность — ее маргинализация, придания ей миром имиджа секты, замкнутой на себе. Эта угроза реальна. Но мы должны воспринять в ней призыв к нашему подлинному духовному обновлению. Не к профанации наших святынь, не к обмену золота высшей пробы на медяки, а к бережному хранению всего, что обретено в течение веков поистине дорогою ценою. Мы должны показать миру не сравнимые ни с чем наши богатства подлинной культуры, которая подлинна, потому что форма в ней едина с содержанием. А не отказываться от дара небес ради человекоугодия — во времена, когда все делается, чтобы уподобить человека скоту или бесу. И мы должны помнить, что эти богатства принадлежат не только нам, но всем людям, даже если они еще «не двора сего».

Чем больше мы сливаемся с миром, тем бесполезнее мы становимся ему, тем больше мы превращаемся в соль, потерявшую соленость. Она ни на что не годится, кроме как быть выброшенной вон на попрание людям, говорит Христос. И чем больше мы отличаемся от мира (а мы отличаемся от него только нелицемерной верой во Христа Бога), тем нужнее мы ему. Потому что мир нуждается в истине, в правде, в добре, в Боге, инстинктивно ощущая, что когда теряются главные ориентиры, остается только смерть, распад и ложь — уничтожение человека.


РЖ:Насколько серьезной для сегодняшней Русской Православной Церкви является тема реформ в духе Второго Ватиканского Собора?

А.Ш.: Вы знаете, стремление к обновленчеству в некоторых наших церковных кругах есть. Но кроме особенностей сегодняшнего мира мы должны помнить об особенностях русского консервативного менталитета. Об исключительно благоговейном отношении русского православного народа к внешним традиционным формам. Только у нас в России был возможен раскол старообрядчества. Шок от «культурной революции» в Церкви, о которой некоторые сейчас говорят, был бы очень велик. Абсолютное большинство духовенства и мирян с возмущением отвергают ее.

Если уж говорить об обновлении, то обновляться Церковь должна не внешне, а изнутри, через непоколебимую верность Христовой истине и правде. «Все, что приняла святая Церковь, — говорит преподобный Серафим Саровский. — Должно быть любезно сердцу христианина». Все заключается в том, чтобы вдохновенное сознание ответственности за истину не было отделено у нас от жизни по истине. Если внутренний взор не просвещен, то все внешнее учение не имеет значения. Человек ищет живое лицо истины, хочет вкусить и почувствовать очевидность того, что содержится в догматах. Если мы не обновимся, — а мы не обновимся без трепетного и благодарного хранения вверенных нам Церковью святынь, без покаяния, без готовности к жертвенному служению, без мужественного противостояния все более возрастающему злу в мире, — мы не сумеем устоять и победить в той неизбежной конфронтации со всеми лжеучениями, для которых православие — досадное препятствие на пути к созданию единой супер-религии.

Недостаточно, чтобы вера передавалась внешним как нечто рациональное, необходимо, чтобы истина освещалась изнутри, становилась как бы очевидной для того, кто ищет ее. В наши дни, может быть, более чем в прежние времена, Церковь потеряла так много верующих не только из-за размывания очертаний истины вследствие адогматических тенденций, но также и потому, что Откровение о Боге часто возвещалось холодными устами — в первую очередь теми, кто не дорожит достоянием Церкви и легко может согласиться на любые в ней перемены и подмены. Все попытки восполнить отсутствие подлинной духовности внешними переменами заранее обречены на провал. Хуже того, чреваты новыми, самыми непредсказуемыми катастрофами.

Вот об этом буквально вопиет Лефевр, и здесь мы абсолютно солидарны с ним.


Беседовал Дмитрий Узланер
Источник: "Русский журнал"