Лента: Вопросы и комментарии

Главный момент новизны богословия по Иисусу Христу – отрицание в Боге источника зла, многократно утверждаемого примерами Ветхого Завета (2 Цар 12:11, 4 Цар 21:12, 4 Цар 22:16, Иер 18:11, Иер 39:16). "И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы" (1 Ин 1:5) при том, что "всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету" (Ин 3:20), и также "любите врагов ваших... потому что Он добр [греч. hrEstos] к неблагодарным и злым... будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд" (Лк 6:35-36). Такое при всём желании не вычитать в древнем Писании иудаизма, где за рамками бытовых заповедей этика отсутствует начисто, а роль Бога в мироздании понимается монистически, примерно как Абсолют в "теософии" Блаватской: "Я образую свет свет и творю [бара] тьму, делаю мир и творю [бара] зло [ра]" (Ис 45:7; "I form the light, and create darkness: I make peace, and create evil" в KJV). Обратим внимание на евр. глагол "бара", который в воображении верующих, и христиан, и даже, как ни странно, иудеев, приобрёл статус "творения из ничего". Согласно этой трактовке, из мнимого "ничего" сотворены первичные тьма и зло, тогда как всё светлое и мирное – вторичные формы!

Если бы Бог и впрямь творил, наводил, воздвигал зло (по цитатам Ветхого Завета), то должен был бы "ненавидеть свет", согласно слову Иисуса Христа. Но это не так, потому что Бог есть свет, а тьмы в Нём нет.

Этический дуализм, научающий ценностному различению света и тьмы, добра и зла, Божественного духа от духов мрака, неизбежно влечёт пересмотр "монистических омрачений" в богословии.


Отсюда второй момент богословской новизны. В Евангелии от Иоанна несложно проследить отказ мыслить Бога как карателя (Иез 7:9), воздающего злом за зло. Переосмысливается представление о Боге как вершителе всевозможных судов в истории и эсхатологии: "У Меня отмщение и воздаяние" (Втор 32:35). В отличие от павловых посланий, где, вне связи с евангельским учением Христа, банально повторены ветхозаветные представления (Евр 10:30, Рим 12:19), в текстах ап. Иоанна излагается совсем другое.

Прежде всего, "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин 5:22). Было бы поспешной ошибкой отсюда заключать, что карателем и мстителем становится Логос, ведь Христос говорит далее: "Я не сужу никого, а если и сужу Я, то суд Мой истинен" (Ин 8:15-16). Что бы это значило? Например, то, что покуда Иисус Христос проповедал на земле, всё это время, очевидно, умирали люди, такие, как Лазарь и богач из притчи Лк 16:22-23, и посмертие их было принципиально различным, чем-то определялось в зависимости от их деяний и внутреннего состояния души (на самом деле, законом воздаяния/искупления, само содержание которого – предмет противоборства сил света и тьмы, а сошествие Спасителя во ад – важнейшая победа и возможность спасения для богача из притчи). Нелепо думать, чтобы Христос сказал "Я не сужу никого", и при том постоянно, ежеминутно самолично судил бы каждого человека, оставляющего физический мир. Что же касается оговоренного Им "а если и сужу", то смысл фразы указывает на некие исключения – редкие, но, видимо, важные события, требующие вмешательства. Самое из них очевидное – так называемый "Страшный Суд" в конце "века сего" (Мф 25:41-46); именование условное, присвоенное уже позднее, как и английское The Last Judgement.

Страшный Суд – событие онтологического порядка, а не юридического, поскольку неразрывно связан с т.н. "всеобщим воскресением", сошествием множества прежде живших людей из обителей небесного человечества на подлежащую исцелению землю в нетленных преображённых телах. Происходит разделение живущих людей на тех, кто изменяясь, рождаясь заново от духа, преображаем в тело воскресения, и тех, кто, не умерев физически, падает в те или иные круги преисподней, по мере своей греховности. Этот суд "истинен" (Ин 8:16), постольку, поскольку результат единомоментно свершаемого силами Логоса разделения не отличается от того, что произошло бы, умри эти люди своей смертью незадолго до Суда... Зло изгоняется из подлежащего преображению физического слоя, наступает "будущий век", эон тысячелетнего Царства праведных, длящийся покуда демонические силы не будут побеждены в преисподних, утратят всякую власть причинять вековые мучения там, а души грешников мало-помалу пройдут путь исправления при помощи высших сил: "смерть и ад отдали мертвых, которые были в них" (Отк 20:13).


Третий момент новизны в учении, как оно излагается ап.Иоанном, следует из второго. Это – преодоление омрачения страхом Божьим: "в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви. Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас" (1 Ин 4:18-19). Не перетолкованного в благоговение страха, а именно буквального, даже "животного", сознательным апологетом которого был, например, К.Н.Леонтьев ("простой, очень простой страх и загробной муки, и других наказаний в форме земных истязаний, горестей и бед" – пишет он).

"Одного не понимаю – страха Божия, отказываюсь понять, как можно бояться Бога" – говорил, смеясь, Вл.С.Соловьёв (в передаче Е.Н. Трубецкого). "В этом замечании и в этом смехе весь Соловьёв, всё то положительное, что есть в его религиозном настроении" – комментирует А.Ф.Лосев. В "Оправдании добра" Соловьёв признаёт значение "страха Божьего" в смысле и религиозного стыда, и благоговения.

Страх оказаться аду, впрочем, неустраним, по крайней мере, пока сохраняется власть противобожеских сил над кругами преисподних:

Мф 10.28 И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь лучше могущего и душу и тело погубить в геенне.
Лк 12.4 Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело, и затем неспособных ничего больше сделать.
Лк 12.5 Но укажу вам, кого бояться. Бойтесь того, кто по убиении имеет власть ввергнуть в геенну. Да, говорю вам: его бойтесь.
(перевод под ред. еп. Кассиана)

В Синодальном переводе Мф 10:28 местоимениями с большой буквы переводчики дают трактовку, указующую на Бога, но в более подробном Лк 12:5 – пишут местоимения с маленькой, и приходится предполагать уже диавола и демонов. Последнее вполне ожидаемо для Иисуса Христа, пришедшего "чтобы разрушить дела диавола" согласно 1 Ин 3:8, и по Преданию сокрушившего в посмертии врата ада.

Процитированный перевод под ред. еп. Кассиана избегает местоимений в Мф 10.28, тем самым скрывая противоречие. Однако и впрямь нельзя исключать, что многие слушатели стремились согласовывать слова Христа с положениями Ветхого Завета, и слышанные из вторых уст слова о диаволе могли отнести к Богу. Ведь считалось, что "Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить" (Иак 4:12). Но это, как уясняется из данных церковного Предания, далеко не так (в отношении спасения и всевозможной милости, впрочем, верно), иначе к чему Спасителю сокрушать врата ада? И потом, если "Отец... весь суд отдал Сыну" (Ин 5:22), то неужели словами "укажу вам, кого бояться", "говорю вам: его бойтесь" и "бойтесь могущего и душу и тело погубить в геенне" Иисус призывает бояться себя же самого – того, Кто "пришел не губить души человеческие, а спасать" (Лк 9:56)? И кому, "друзьям Моим" предлагает бояться себя? Это, конечно, нонсенс. Никто не мог бы так понять Его слова.

Что до версии с диаволом, то она могла быть очевидной, учитывая другие слова Христа, а также предшествующее этически продвинувшееся богословие иудеев межзаветного периода: "Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих" (Прем 1:13), "завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его" (Прем 2:24). Эта линия представлений нашла отражение, по-видимому, даже словах "чтобы чрез смерть упразднить имеющего власть над смертью, то есть диавола" (Евр 2.14).


Нечто подобное изложенному выше и прежде пытались сказать многие, ссылаясь на другую формулу: Бог есть любовь (1 Ин 4:16); приходили даже к чрезмерному утверждению "Бог не судит" и весьма неясному "на Страшном Суде каждый судит себя сам". Но оппоненты, догматики, лишённые нравственного чутья, возражали им утверждением, что Бог не только любовь, приводя массу цитат, не противоречащих исходной формуле формально, хотя и чуждых ей по духу. Дело запутывалось и тем, что любовь – понятие многозначное и неоднозначное, особенно в современной культуре. Опора на формулу "Бог есть свет..." лишена подобных недостатков, потому что в ней прямо отрицается начало тьмы в Боге. В Евангелии от Иоанна свет и тьма недвусмысленно привязываются к этическим категориям добра и зла, благодаря чему выявляются логические связи с куда большим числом мест Библии, что позволяет чётко оценивать их с опорой на приоритет слов Иисуса Христа.