Лента: Вопросы и комментарии

РПЦ связывает последующее величие России с фактом принятия Христианства. Действительно ли это важный фактор? Соответственно, история до принятия христианства предстваляется лишенной славы. Сказание о Вещем Олеге – разбойничий набег. [...]

---

Ответ

Величие – это категория важная и значительная, но по своей сути индифферентная в отношении вопросов добра и зла, и потому не всегда светлыми и добрыми красками окрашенная. Редко в истории стран человечества можно найти величие хотя бы преимущественно, а не полностью, светлое. За всю российскую историю максимум величия приходится, вероятно, на советское время, и связано это величие с коммунистической идеей, а не с христианством.

Светлое величие – это, наверное, где-то в области свершений в области культуры (в широком смысле, включая религию, философию и т.д.), и культурного влияния на другие народы. Для России пик такого величия приходится на XIX век. Государственное же величие, оцениваемое по политическому влиянию в мире, по независимой политике и т.д. ценно не само по себе, а как средство защиты метакультуры и создания условий для культурного расцвета.

Конечно, культурное влияние может быть и крайне негативным, как, например, современное американское/западное влияние. Существование великодержавного государства, создающего условия для расцвета такой "культуры" – не оправдано ничем.

Величие дореволюционной России действительно связано с православием. Представляла бы Россия что-то из себя, если бы не приняла христианство, а осталась с своими политеистическими верованиями? Можно ли такое вообще себе представить? Разве опыт всех соседних стран не говорит о том, что принятие религии более "высокого уровня" было неизбежным?

Метаисторическое значение принятия христианства, приобщения к христианскому трансмифу и впрямь трудно переоценить. Важно даже то, что было принято именно восточное христианство, в рамках которого Россия получила, после падения Византии, ведущую роль. Д.Андреев пишет по этому поводу:

"Это было отражено зеркалом исторической действительности в акте так называемого крещения Руси. Чтобы уразуметь воистину необъятные масштабы исторических и метаисторических последствий, предопределённых этим деянием князя Владимира, достаточно вдуматься в то, что сулило бы молодому русскому сверхнароду присоединение к католичеству, к исламу или, тем паче, к хазарскому иудаизму; какое нелепо искажённое, почти абсурдное будущее было бы вызвано к жизни подобным выбором религии. [...] Во всяком случае, акт крещения Руси был почти единовластным деянием князя Владимира, деянием полностью провиденциальным, сколь примитивны и сторонни ни были бы мотивы, активизировавшиеся в сознании реформатора." (РМ 7.1.18)

С другой стороны, глубоко неправильно принижение и выставление в невыгодном свете дохристианской истории Руси. Бессмысленна и ошибочна вся борьба исторического христианства с "язычеством" (слово даже такое выдумали, которого в Новом Завете нет и быть не могло, т.н. "язычники" – это другие народы, не иудеи, очень редко встречающееся прилагательное "языческий ..." = "... народов"; а специфика неприязни иудеев к другим народам/гоим – это совсем не то, что историческому христианству следовало перенимать для подражания).

Даниил Андреев пишет, что христианский миф и национальные мифы в идеале должны органически друг друга дополнять (РМ 7.2.1-34). Если бы преображённое христианство и преображённое прароссианство дополнили бы друг друга, то это несомненно стало бы залогом более великой и достойной судьбы страны и народа. Впрочем, в нынешних условиях господства развращающей людей неолиберальной идеологии, всё это выглядит лишь несбыточными мечтаниями.