Лента: Политика

Иран для России и ее народа до сих пор в значительной степени представляется «черным ящиком» с неясными очертаниями. «Конечно, эта ситуация порождает свои опасения, у которых есть причины. Прежде всего, они основываются на том, что наше сотрудничество (Ирана и России — прим. пер.) все последние годы сосредотачивалось на Сирии и ее проблематике. Темой дня всегда была Сирия, и суть этого вполне понятна. Сотрудничество Ирана и России формировалось как сотрудничество не "для чего-то", а "против чего-то". Специфика военно-политической ситуации в Сирии заключается в том, что на первый план выходили вызовы и угрозы. Вызовам и угрозам противостоят, вот нам и приходилось сообща противостоять им». По данной проблеме Институт по изучению Ирана и Евразии (IRAS) взял интервью у Григория Лукьянова, преподавателя Высшей школы экономики и эксперта Российского Совета по международным делам (РСМД).

IRAS: Какие качественные изменения принес Дональд Трамп в политику США по сравнению с предыдущей администрацией?

Григорий Лукьянов: Как это часто бывает с приходом новой администрации, политика Вашингтона переживает определённый этап утряски, когда новая команда только «срабатывается» и определяется с тем, как соотнести то, что она хочет, с тем, что она может.

В случае с Дональдом Трампом мы не видим исключения. Его команда притирается очень тяжело, вплоть до того, что нам сейчас довольно сложно понять, как происходит процесс принятия и согласования даже наиболее важных решений.

Спустя полгода с момента инаугурации Трампа создается впечатление, что в нынешних условиях его генеральная линия внешней политики на Ближнем Востоке заключается в стремлении выполнить ключевое из предвыборных обещаний — развернуть все силы американской военной и дипломатической машины на Ближнем Востоке на борьбу с «Исламским государством» (запрещена в РФ — прим ред.), одинаково опасной как для стран Европы и Азии, так и для Америки и ее ближайших союзников (Великобритании, Австралии, Канады и Новой Зеландии).

Это требует некоторой корректировки политики США, но при этом не отказа от ее генеральной линии, направленной на сокращение ответственности и присутствия самих Соединённых Штатов в регионе при сохранении определённых механизмов контроля за ситуацией с минимальными затратами ресурсов. Движение в этом направлении было начато ещё при Бараке Обаме.

Определёнными шагами в процессе реализации данных устремлений стало восстановление отношений с традиционными партнёрами США в регионе. В первую очередь это Саудовская Аравия и Израиль. До голосования на референдуме в Турции можно было ожидать также сближения с Анкарой. Это позволило бы говорить о восстановлении триады союзников, на которых США может опереться и делегировать решение части региональных проблем. Турция — это один из опорных элементов этой триады.

Тем не менее траектория развития режима Реджепа Тайипа Эрдогана, а также неспособность Трампа в нынешних условиях пойти на те требования, которые выставляет Анкара, не позволяют сегодня Турции и Соединённым Штатам сблизиться.

Поэтому сегодня мы наблюдаем улучшение отношений Вашингтона с Израилем и Саудовской Аравией, которое в первую очередь направлено на создание новой архитектуры безопасности на Ближнем Востоке с учётом стремления США сократить свои «расходы» на этот регион. При этом ставится задача по созданию такого дизайна устройства региона, который будет в максимальной степени удовлетворять интересам США, во вторую очередь — интересам стран региона, которые сотрудничают с Америкой, и уже потом сопредельных центров, таких как Европейский Союз.

На этом фоне США беспрецедентно сократили свое участие в разрешении других локальных конфликтов. На этом фоне сирийское направление может показаться исключением. Здесь США действуют активно, и мы понимаем, что предвыборная цель победы над ИГИЛ доминирует над стратегическими соображениями. Если на других направлениях США готовы делегировать полномочия Саудовской Аравии и возводимым под её эгидой реальным или полуживым интеграционным объединениям, то в Сирии приходится все решать самим. Причем опорой США здесь становятся не арабские политические силы, а курдские. Это направление вносит определённую турбулентность в, казалось бы, слаженную систему, и заставляет американцев самостоятельно ввязываться в открытое противостояние.

Сегодня мы видим, что битва с ИГИЛ затянулась и блицкриг не получается. Не удалось взять Мосул быстро, с наскока. То же самое — с Раккой. Однако пока Трамп не сможет доказать, что он одержал громкую победу над ИГИЛ, это состояние будет сохраняться.

Итак получается, что пока Трамп не победит ИГИЛ, он не уйдёт. А что в этом случае можно будет назвать победой? Неужели полное уничтожение ИГИЛ?

– Победа надо ИГИЛ должна быть громкой, заметной, с максимальной презентацией роли США в её достижении. Это должна быть военная победа, потому как она решает для Трампа целый ряд внутренних проблем.

Одной из групп, голосовавших за Трампа, были военные. Не генералы, а солдаты, которым хотелось завершения войны. Но при этом они должны вернуться победителями. Победа, которая нужна Трампу, будет заключаться в захвате у противника крупнейших городов и недопущении сохранения военного контроля «Исламского государства» над территорией Ирака и Сирии. Если ИГИЛ будет загнана в подполье, как это было сделано с «Талибаном» в 2002-2003 годах, то это устроит Трампа.

То есть, если взят только Мосул, а Ракка остается у «Исламского государства», то это победой назвать нельзя?

– Это не победа, потому что ИГИЛ будет сохранять за собой то, что его отличает от «Аль-Каиды» (запрещена в РФ — прим ред.) — это территория, это плацдарм, это земля халифата, которую они завоевали и которая привлекает к ним сторонников со всего мира. Как только они лишатся этой земли, их лозунги утратят фундамент и организация перестанет быть «особенной». В этом случае мы можем ожидать, что сторонники ИГИЛ по всему миру просто растворятся в многочисленных живучих структурах «Аль-Каиды» и других организациях, обладающих той или иной степенью легитимности на местах.

Какое место занимает Иран в новой политики США на Ближнем Востоке?

– Это достаточно сложный вопрос. Можем говорить только о том, какую он играет роль в краткосрочной и среднесрочной перспективе.

В нынешних условиях, когда Трамп делает ставку на Израиль и Саудовскую Аравию, благодаря их ресурсам, возможностям и способностям влиять на ситуацию в регионе, он является также и пленником интересов своих союзников. Ни Израиль, ни Саудовская Аравия не могут и не хотят создавать новую архитектуру безопасности с сохранением Ирана в том виде, в котором он существует сегодня. Речь идёт об Иране с его нынешней политической системой и ее идеологическим наполнением. И Израиль, и Саудовская Аравия не видят своей региональной политики без противодействия иранской угрозе. Таким образом, чтобы интересы самого Трампа были соблюдены, он вынужден кардинально изменить политику США по отношению к Ирану.

Но это не отрицает того факта, что сегодня США потенциально могут в любой момент отказаться от такого подхода и от антииранской риторики.

В нынешних условиях мы наблюдаем, как США на определённом этапе поддержали антииранскую политику и риторику, а также предприняли ряд действий, которые демонстрируют их солидарность с оппонентами Ирана. И сделано это в первую очередь не против Ирана, а чтобы завоевать региональную поддержку Саудовской Аравии и Израиля. В нынешних условиях мы наблюдаем, как в Ираке продолжается тактическое взаимодействие между советниками США и проиранскими формированиями местной шиитской милиции по решению совместных задач в борьбе с «Исламским государством». Любопытная ситуация в Афганистане, где сейчас США также в непростом положении, когда созданный ими режим находится на грани краха. Тем не менее Иран не дестабилизирует ситуацию, а, наоборот, стабилизирует её, обеспечивая определённую, устраивающую его безопасность на приграничных территориях. То есть то, что происходит на уровне большой региональной политики, не всегда распространяется на ту область, когда решаются конкретные проблемы на низовом уровне.

Пока, как Вы сказали, ключевая цель Трампа — это «Исламское государство», и он концентрируется на ней. В этом случае недавнее заявление Рекса Тиллерсона о том, что США будут проводить политику по мирной смене режима в Иране, можно воспринимать как пустые угрозы? Ни к каким реальным шагам это не приведёт?

– Да, это скорее риторика, которую хотят услышать от США в Эр-Рияде и Тель-Авиве. Саудовская Аравия за это платит настоящими деньгами, а Израиль за это предоставляет определённую лояльность интересам США в регионе, а также не мешает Трампу внутри США, где проживает еврейское лобби, связанное с Израилем. Таким образом, Трамп тратит куда меньше, а получает достаточно много.

Однако антииранская риторика в США начинает воспроизводить сама себя. Одно дело — интересы Трампа, другое дело — интересы политиков, экспертного сообщества и аналитических центров, которые формируют американский политический дискурс, задают повестку дня и ее оценку. Для многих из них воспроизводство антииранского дискурса становится элементом выживания. Было бы это временем антисаудовской истерии — и нашлась бы целая плеяда спикеров и общественных деятелей, которые выступали бы против Саудовской Аравии.

Мы наблюдали это во время «арабской весны», когда в американском политическом истеблишменте стихийно появились антиливийские настроения, хотя вроде бы казалось, что Ливия никак не мешала здесь и сейчас США. Поэтому очень важно отделять конъюнктурно возникшую антииранскую истерию в американском экспертном сообществе от той самой политики администрации, которая во многом строится на использовании антииранской риторики в качестве инструмента завоевания расположения региональных союзников, требующего минимальных ресурсов для достижения максимальной выгоды.

Когда Трамп только пришел к власти, в иранском экспертном сообществе были опасения насчёт того, что приход человека, от которого никто не ожидал победы, может повлиять на возобновления диалога между США и Россией и на сближение этих стран. В Тегеране опасались, что Москва начнёт в Сирии взаимодействовать с Вашингтоном, а интересы Ирана будут отброшены. Пока этот сценарий не сбывается. Есть ли сейчас шансы на то, что такой поворот всё-таки состоится?

— Мне кажется, сегодня такие опасения в Иране даже усиливаются, и назвать их целиком и полностью безосновательными нельзя. Хотя позиции России и США по сирийскому вопросу за последние месяцы реально так и не сблизились, но такая возможность потенциально сохраняется. Помимо того, Россия может сблизиться по ряду аспектов с Турцией, и это делает возможным возникновение в Сирии трений между Москвой и Анкарой с одной стороны, и Ираном — с другой.

Подобные опасения, но в отношении Ирана, присутствуют и с российской стороны. Для России и ее граждан Иран всё ещё во многом остается «чёрным ящиком», непонятым и непознанным. И причина тому кроется в первую очередь в том, что наше сотрудничество, сложившееся в последние годы вокруг Сирии, носит сугубо конъюнктурный и стихийный характер. Оно возникло не благодаря, а вопреки. Военно-политическая ситуация сложилась таким образом, что мы стали вынужденными союзниками перед лицом общих угроз и вызовов в Сирии. У нас произошло определённое совпадение интересов и выстроилось взаимопонимание на уровне высших руководителей, но нам все ещё не хватает фундамента отношений и доверия на институциональном уровне. Отсюда возникает большое количество страхов и опасений.

Исходя из осознания преград, которые вот уже долгое время мешают хоть какому-то возобновлению отношений России и США, можно сказать, что сложившиеся положение дел, по крайней мере на сирийском направлении, сохранится как минимум в среднесрочной перспективе. Сегодня, несмотря на заявления о благостном отношении США к переговорному процессу в Астане, в России нет уверенности в том, что с Вашингтоном Москве удастся договориться по широкому кругу вопросов с выгодой для себя. Чего нельзя сказать о Тегеране, в отношении которого существуют более оптимистичные ожидания.

Победа Хасана Рухани на президентских выборах добавила определённый вес той группе представителей российской элиты, кто выступает за развитие прагматичного сотрудничества с Тегераном. Хасан Рухани выглядит как достаточно надёжный, предсказуемый (в хорошем смысле этого слова), понятный контрагент, с которым вести дела можно с обоюдной выгодой для обеих сторон. Но нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что США в принципе могут предложить России куда больше Ирана по куда более широкому кругу направлений. Поэтому Ирану, если он также заинтересован в развитии сотрудничества с Российской Федерацией, необходимо проводить гибкую политику и учитывать интересы России не только в региональном, но и глобальном контексте. Понимание и взаимное уважение интересов друг друга — гарантия процветания российско-иранского партнерства не только в Сирии, но и в Евразии в целом.

Чем больше Россия оказывается вовлечена в дела Ближнего Востока, тем больше в ней растет осознание необходимости выстраивания долгосрочных отношений со странами региона.

Иран в этом отношении — один из первых партнеров для России. Он движется по пути дальнейшей интеграции в состав ШОС. Обсуждаются вопросы более широкого взаимодействия с Евразийским экономическим союзом. Таким образом, постепенно увеличивается количество направлений для углубления сотрудничества между двумя странами.

Тем не менее очень трудно, но необходимо преодолеть груз исторического прошлого, которое нас разъединяет. В этом плане Ирану сложнее, чем России. Российское общество сегодня забыло всю историю отношений и те моменты, когда Россия в отношении Ирана выступала как агрессор и оккупант. Но именно такой образ России сохраняется в исторической памяти значительной части иранского общества. Иранский народ хорошо помнит события 1920-х и 1940-х годов, когда политика большевиков и советского правительства поставила под угрозу территориальную целостность его страны. В этом отношении актуальной задачей для российских и иранских политиков и ученых является не откладывать в прошлое эти проблемы, а пытаться разрешить и преодолеть эти застарелые противоречия и открыть новую страницу в истории двустороннего взаимодействия. Это и экономика, и приграничное сотрудничество, и культура, и туризм. Все это будет создавать груз тех благоприятных тяжестей, которые не дадут «разойтись» так же быстро, как «сошлись». Таким образом на сирийском направлении мы можем конвертировать временный союз в более продолжительный. Но есть здесь и своя опасность — мы по-разному видим будущее Сирии, а также степень участия каждого из нас в этом будущем.

А могут ли Соединённые Штаты и, в частности, Трамп подтолкнуть Россию и Иран к сближению?

— Он может это сделать, совершая поступки, которые и в Москве, и в Тегеране будут восприняты как прямая угроза их интересам.

Например, удар «Томагавками» по территории Сирии можно отнести к таким поступкам?

— Да, но не только это. Дистанцирование США от участия в каких-либо региональных вопросах и проблемах тоже идёт здесь во благо. Российско-иранское сближение во многом обусловлено общим пониманием принципов, на которых должна строиться архитектура безопасности и миропорядка на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке.

Мы выступаем за равенство субъектов, которые находятся в регионе, и за сокращение участия внешних сил во внутренних делах стран региона. И эта позиция значительно отличается от принципов, на которых зиждется ближневосточная политика США. Такое различие подходов может стать хорошей основой для выстраивания отношений не только между Россией и Ираном, но и другими странами, в том числе Турцией. Между тремя государствами очень много противоречий, но начавшаяся эпоха прагматики на Ближнем Востоке объективно способствует их сближению.

Когда идеалистические утопии уходят на второй план, а на первый выходит проблема прагматического решения существующих проблем, могут возникать самые неожиданные союзы. Мы видели, как неожиданно сблизились Россия и Иран, которые до сирийского кризиса не были союзниками. Теперь мы наблюдаем, как налаживаются их отношения с Турцией, являющейся членом НАТО и долгие годы считавшейся проводником интересов США на Ближнем Востоке. Кроме того, происходит осторожное сближение Ирана с Катаром, который до недавних пор был главным спонсором всех врагов и Ирана, и России в регионе. Не исключено, что через год появится ещё более непредсказуемые союзы и альянсы.

В этом плане действия США при нынешней администрации могут подталкивать страны региона к отказу от привычной линии поведения и переходу к новым форматам отношений на основе прагматизма, взаимного уважения суверенитета друг друга и национальных интересов. Это может открыть новую эру для Ближнего Востока.

Как изменились позиции саудовской Аравии на Ближнем Востоке после прихода Трампа?

— Саудовская Аравия при Бараке Обаме была, по сути, в стороне от политики Вашингтона, и её отношения с США практически не развивались. Сегодня в лице Трампа она получила силу, которая будет оказывать моральную поддержку, и не станет вмешиваться в то, как Эр-Рияд обеспечивает свои региональные интересы.

А разве Обама вмешался в политику Саудовской Аравии?

— Заключив сделку с Ираном, он тем самым выступил против стратегических интересов Саудовской Аравии. Он не говорил, что объявляет войну Эр-Рияду, но его действия шли наперекор интересам саудовцев.

Сегодня благожелательный нейтралитет со стороны США идёт Саудовской Аравии на пользу. Грядёт время новых лидеров. Новый наследник престола в Саудовской Аравии хочет совершить рывок в развитии страны. Для этого ему в среднесрочной перспективе нужно не только реализовать программу 2030, которая направлена на перестройку экономики страны, но и изменить сам характер отношений на Ближнем Востоке. В первую очередь это касается ближнего круга Саудовской Аравии — монархий Аравийского полуострова. Невозможно было представить, что конфликт между Саудовской Аравией и Эмиратами с одной стороны, и Катаром с другой, дойдет до того состояния, что мы наблюдали в июне 2017 года, если бы не благожелательный нейтралитет со стороны США.

После визита Трампа в Саудовскую Аравию Эр-Рияд получил карт-бланш на представление американских интересов в регионе. Королевство намерено менять регион так, как ему это нужно, учитывая интересы США. Начинается всё, конечно, с Аравийского полуострова, где существуют две ключевые проблемы. Неподконтрольный, но обладающий колоссальными ресурсами Катар и йеменский конфликт, который необходимо решать любыми средствами и как можно скорее.

Дальше интересы саудовцев пойдут шире. Однако чем дальше от Аравийского полуострова, тем больше Саудовской Аравии необходимо будет взаимодействовать с другими региональными игроками, и саудовской элита это понимает. Можно игнорировать Иран, но придётся сотрудничать с Турцией, Египтом, а также с Россией.

В скором времени в Россию должен приехать премьер-министр Ирака, а затем, вероятно, король Салман. Всё это во многом демонстрирует изменившуюся роль России, которая готова говорить и с Катаром, и с Саудовской Аравией, и со всеми остальными странами региона. Позиции Москвы значительно укрепились потому, что политика США выглядит все менее предсказуемой и привлекательной для основных региональных акторов.

Сегодня и России, и странам Ближнего Востока выгодно выстроить новый многополярный порядок в регионе. Эту идею также поддерживает Китай и отчасти Европейский союз. До недавних пор США не были готовы к столь быстрым переменам. Однако и они сегодня начинают осознавать новую реальность. Среднестатистический американский избиратель это тоже понимает и хочет уменьшить вовлеченность их страны в «заокеанских» делах, о чем не в последнюю очередь свидетельствует приход к власти Трампа. Поэтому процесс вряд ли обратим. И Трамп — прекрасно чувствующий конъюнктуру человек — не идёт против этого процесса, а двигается по течению. В этих условиях можно прогнозировать только то, что регион продолжит меняться. И не факт, что в худшую сторону.


Источник: "ИноСМИ"
Оригинал публикации: " تغییرات سیاست امریکا در خاورمیانه در دوران دونالد ترامپ و تأثیر آن بر مواضع ایران در منطقه "