Перспектива превращения ЕАЭС в реально сопоставимый с Евросоюзом по значимости полюс экономического роста и «мягкой» силы на данном этапе зависит не от поспешного создания новых наднациональных институтов, а от ускоренной гармонизации технических регламентов, таможенных, налоговых, иммиграционных и иных процедур.
Визит российского президента в Грецию – страну, с которой давние теплые отношения на сентиментальном уровне массового сознания сравнительно недавно подкрепились и подчеркнуто доверительным общением на высшем политическом уровне, – вновь навел фокус общественного внимания на положение дел и в более широком контексте Россия-ЕС.
Во многом благодаря взаимной симпатии, возникшей в прошлом году между российским и греческим лидерами, двусторонняя повестка дня радует не только конструктивностью, но и определенной новизной. К сожалению, того же нельзя сказать о ситуации в отношениях между Российской Федерацией и Европейским союзом. В официальных заявлениях и материалах, комментариях и публикациях, появившихся накануне визита в Москве, эта тема вновь, в который раз свелась к обидам по поводу нежелания Брюсселя вести с нами равноправный диалог и к набившим оскомину призывам строить путем такого диалога общий евразийский «дом».
Идея «создания на обширном пространстве от Атлантики до Тихого океана зоны экономического и гуманитарного сотрудничества, опирающегося на архитектуру равной и неделимой безопасности» была запущена Москвой в начале 90-х, и в принципе, в тогдашних весьма специфических геополитических и исторических условиях имела шанс быть реализованной.
Имела, но не была, по двум основным причинам.
Во-первых, Россия была слишком слаба, чтобы добиться начала и успешного завершения серьезного переговорного процесса с Европой и США на данную тему. Во-вторых, Брюссель и Вашингтон были слишком упоены (опьянены?) победой в «холодной войне», чтобы даровать побежденной стороне – коей они решили считать Россию, а не СССР – право голоса и вообще право иметь свои интересы.
Окно возможности, обрамленное геополитической и идеологической эйфорией, царившей в 1991-1994 гг., закрылось примерно к началу первой чеченской войны. Закрылось навсегда, и это поняли те немногие на евроатлантическом Западе, кто вообще когда-либо мыслил категориями единого цивилизационного пространства от Бреста до Владивостока,
но не поняли у нас в стране (Выд. ред. Родон). Москва продолжила – и продолжает до сих пор – петь мантру про "равноправное и многоплановое евразийское партнерство". Поначалу наши визави в ответ неискренне обещали начать диалог на эту тему, затем более откровенно заявляли о готовности приступить (только приступить!) к разговору после выполнения Россией все более и более длинного списка условий (демократические институты, права человека, коррупция, вступление в ВТО и т.д.). В последние же годы они просто игнорируют подобные предложения российской стороны, которая, тем не менее, упорно продолжала дружить, не замечая наличия только одного дружащего.
Справедливости ради следует заметить, что тот круг специалистов в Москве (не слишком широкий), кого данная тема по-настоящему интересует, в глубине души тоже давно уже не верит в осуществимость евроазиатской мечты, но продолжает держать ее на плаву скорее в качестве place holder'a, «конструктивного» пункта во все более антагонистической повестке дня диалога с Западом.
Тем не менее, в силу нашей дипломатическо-бюрократической инерции, лозунг «общего дома» получил дальнейшее развитие в виде еще более утопичного предложения «гармонизировать» европейский и евразийский интеграционные процессы. В переводе на общедоступный язык это означает призыв к равноправному диалогу между ЕС и Таможенным союзом/Единым Экономическим Пространством/Евразийским Экономическим Союзом.
Пора признаться – в первую очередь, себе самим – что этого не произойдет, потому что не может произойти никогда. И дело здесь не только и не столько в злом умысле, противодействии тех или иных игроков на евроатлантической стороне. Настоящие причины лежат в иной плоскости.
Где-то в конце 1990-х гг. тогдашний министр иностранных дел России прозорливо написал в резолюции на одной докладной записке: "ЗЕС НАТО не слаще". (Западноевропейский союз — организация, существовавшая в 1948-2011 гг. для сотрудничества в сфере обороны и безопасности, включая первые попытки создать единые вооруженные силы Европы; включала в свой состав 28 стран.) С тех пор Евросоюз и НАТО сблизились до степени смешения – и в плане членства, и в плане геополитических устремлений и действий в Европе (бомбардировки Сербии, отторжение Косово, продвижение на юг и восток, действия в Украине), и в плане критериев, предъявляемых потенциальным партнерам и членам (стоит ли удивляться, что ЗЕС канул в Лету за ненадобностью!). С таким ЕвроНАТО никакого «общего дома» не построишь, ибо оно создано скорее для противоположных целей.
Но это еще полбеды, поскольку относится к сфере политики, а она не является константой. Кому-то покажется странным, но еще более непреодолимым препятствием на пути к «единому и неделимому пространству безопасности и сотрудничества от Атлантики до Тихого океана» являются институционально-юридические реалии: Евросоюз просто не может пойти на "гармонизацию" (читай: сближение с перспективой объединения) с ЕАЭС, поскольку это означало бы подрыв всего европейского интеграционного процесса, который с таким трудом развивался десятилетиями и переживает сейчас столь непростые времена. Подобную цену ни одна страна-член ЕС, сколь бы дружественно она ни относилась бы к России, заплатить не готова. Даже Греция.
К этому следует добавить и вполне ожидаемое ожесточенное сопротивление евробюрократии, вес и влияние которой в последние годы заметно ослабли, но все же остаются весьма и весьма значительными. Да и с какой стати им на это соглашаться? С точки зрения Брюсселя, постановка вопроса о «сближении» ЕС и ЕАЭС по своей абсурдности сродни – пользуясь столь актуальной сейчас футбольной аналогией – предложению объединить Лигу Чемпионов УЕФА и РФПЛ. Такого не может быть, и не будет, и российским клубам остается лишь скромно участвовать в ЛЧ и надеяться, что когда-нибудь российский чемпионат «дорастет» до увеличения своей квоты до трех и даже четырех клубов, но все так же на условиях УЕФА. В целях иллюстрации тезиса о невозможности построения «общего дома» с ЕС на неких нейтральных условиях можно привести и обратный спортивный пример: в Континентальной хоккейной лиге играют – на условиях, определяемых более сильным российским хоккеем – клубы из Центральной, Восточной и Северной Европы, и даже Центральной Азии. И по-другому быть не могло.
Настало время отбросить утопию "общеевропейского дома", открыто назвать вещи своими именами и от этого отталкиваться
Когда США и СССР осознали бесперспективность надежд безнаказанно «похоронить» друг друга, они логичным путем – хотя и ох как непросто – пришли к формуле мирного сосуществования. Отличие той парадигмы от сегодняшнего дня заключается, прежде всего, в том, что ключевым тогда было слово «мирное», т.е. упор делался на исключении возможности войны между сверхдержавами, неизбежно ставшей бы ядерной. В наше время, слава Богу, о прямом военном столкновении между евроатлантическим сообществом и Россией (с ее союзниками или без них) любой психически здоровый человек и помыслить боится.
Остается «сосуществование», а его – не столько в силу политкорректности, сколько ввиду объективных реалий XXI века – следует переименовать в сотрудничество. «Сотрудничество» не следует путать с «партнерством», которое, как термин, изжило себя вместе с СПС Россия – ЕС. Применительно к России и Евросоюзу слово «партнеры» может быть использовано лишь в значении «спарринг-партнеры», которые тренируются друг против друга, готовясь к более важным схваткам, решению других задач, для каждого своих. Для Москвы такой главной задачей является успешное продвижение реальной интеграции на постсоветском пространстве, а для Брюсселя – преодоление самого глубокого внутреннего кризиса за всю историю существования ЕС. Вопрос о равноправности сотрудничества между Россией и Евросоюзом, столь близкий сердцу политико-дипломатической элиты в Москве, решится автоматически, если оно будет рациональным и прагматичным.
Речь идет о взаимодействии в тех областях, где интересы сторон объективно совпадают – торгово-экономическое сотрудничество, контакты между людьми (включая туризм), гуманитарные, научные и культурные обмены, – или же в вопросах общего для обеих сторон значения – противодействие терроризму и организованной преступности, экология, борьба с эпидемиями и т.п. Формула прагматичного сотрудничества, разумеется, не исключала бы вполне естественного соперничества, прежде всего, в торгово-экономической сфере – точно так же, как такое соперничество не может исключать объективной заинтересованности России/ЕАЭС и Евросоюза в торговле и иных формах взаимодействия друг с другом.
Модель прагматичного сотрудничества не означала бы и отказ от борьбы в областях, где геополитические интересы сторон противостоят друг другу – так же, как это было и в период мирного сосуществования, когда СССР и США сталкивались в разных регионах земного шара, но находили и возможность работать вместе, когда их интересы совпадали, будь то на Ближнем Востоке в 1970-е гг., в ядерном нераспространении или, скажем, в исследовании космоса.
Предложение отказаться от утопий и неоправданных ожиданий в отношениях между Россией и евроатлантическим сообществом не следует интерпретировать как призыв к возведению нового «железного занавеса» – беспристрастный анализ покажет, что об этом речь не идет. Да и не может идти хотя бы потому, что старый занавес никуда не исчез: какое-то короткое время после распада СССР он был в некоторой степени «пористым», но с тех пор в значительной степени восстановил свою непроницаемость, только с обратным знаком. В отличие от советского периода, сегодня барьеры возведены не с этой, а с той стороны: с Запада на Восток люди, идеи, товары, капиталы, информация идут куда легче и массово, чем в обратном направлении. Достаточно посмотреть на очереди за шенгенскими или американскими визами и вспомнить, что по вине Брюсселя и в нарушение проповедуемых им же самим демократических принципов, россиянам нужны визы для сухопутных поездок между двумя частями своей собственной страны – Калининградом и материковой Россией.
Формула прагматичного сотрудничества имеет, как представляется, по меньшей мере, два преимущества.
Во-первых, она не требует политического согласия Брюсселя, получить которое практически нереально в условиях переживаемого Евросоюзом глубокого кризиса и вызванного им обострения разногласий между государствами-членами. К конструктивному взаимодействию с Россией там, где это объективно отвечает интересам участников европейского интеграционного проекта, ЕС уже готов, и провозглашенные евробюрократией пресловутые «пять принципов» отношений с Москвой прямо на это указывают.
Во-вторых, прагматичное сотрудничество с «той» частью Европы – без несбыточных иллюзий и самонаведённых обид – не только не предполагает отказа от евразийского интеграционного процесса, но и, наоборот, требует его интенсификации. Чем успешнее и сильнее будет ЕАЭС, тем больше шансов на то, что его интересы и интересы его стран-участниц будут учитываться Евросоюзом, тем ближе будет та самая цель запуска равноправного диалога. Для этого Москве нужно сосредоточиться не на опережающем выстраивании верхнего уровня евразийской интеграции, как это, к сожалению, зачастую происходит сейчас, а на сближении техническом, регуляторном.
Перспектива превращения ЕАЭС в реально сопоставимый с Евросоюзом по значимости полюс экономического роста и «мягкой» силы на данном этапе зависит не от поспешного создания новых наднациональных институтов, а от ускоренной гармонизации технических регламентов, таможенных, налоговых, иммиграционных и иных процедур, а также правоприменительной практики. Одновременно это позволит убедить тех, ради кого и должен существовать ЕАЭС, – людей и экономических операторов – в предпочтительности долгосрочного участия именно в евразийской интеграции, а не в параллельном заигрывании с внешними игроками, будь то Европейский союз, США, Китай или Турция.
Россия уже сказала «а», открыто заявив, что и без того непростые отношения с ЕС сейчас подошли к развилке. Настал момент истины. Пора сказать «б», признать, что развилка образовалась, прежде всего, в наших собственных головах, перестать тратить время на самовнушение по поводу «равноправного партнерства» с Евросоюзом на пространстве от Атлантики до Тихого океана. Об этом следует прямо сказать Брюсселю и реально, вплотную заняться практической интеграцией с теми, кто разделяет общее с Россией непростое прошлое, ее традиции и ценности, чьи объективные интересы куда больше совпадают с российскими.
Сергей Соколов работал в сфере внешней политики и международных отношений СССР и Российской Федерации с 1986 по 2007 годы, в частности занимался отношениями России и Евросоюза
Источник: "Россия в глобальной политике "