Лента: Политика

Европейский Союз и США не смогут начать военную операцию против России. Поэтому введенные против нее санкции ограничиваются исключительно экономикой… Причем, они влекут за собой и обратную реакцию, о чем свидетельствуют меры президента Владимира Путина против Макдональдс в России, которые символизируют его стремление предложить свою альтернативу глобализации.

Atlantico: США и Европейский Союз недавно приняли решение о введении новых санкций против России и ее банковского, энергетического и военного сектора. В ответ Путин собирается отыграться на Макдональдс. В какой мере подобное поведение может помешать глобализации?

Михаэль Ламбер: Заявления Владимира Путина предназначены в первую очередь для СМИ. Его стремление сделать из Макдональдс пример свидетельствует о намерении дать ответ на санкции и показать, что Россия представляет собой значимого игрока в мировой экономике, который не зависит от США и Европейского Союза. Иначе говоря, он занял националистическую позицию, которая должна показать мощь российской экономики и ее способность дать отпор внешнему давлению вместо того, чтобы безропотно мириться с ним.

Как говорит статистика, экономика России на самом деле очень сильно зависит от США и, в первую очередь, Европы, в связи с чем подобная риторика носит прежде всего политический характер без реальной способности к действию.

Далее, образ Макдональдс, безусловно, символичен. В данном случае речь идет об ударе по глобализации с точки зрения ограничения американской гегемонии путем защиты некоторых конкретных отраслей. То есть, все это в первую очередь – провокация в отношении США. Такой шаг должен показать, что Россия способна предложить альтернативную схему глобализации, а также оспорить доминирующее положение нынешней модели, которая теснейшим образом связана или даже завязана на США, вторую в мире экономическую державу после Европейского Союза.

В конечном итоге заявления российского лидера могут отразиться на юридических нормах для иностранных предприятий, которые намереваются начать работу в России в будущем или уже ведут в стране бизнес. Такой подход выглядит вполне логичным в том плане, что Россия намеревается диверсифицировать свои области деятельности, которые в настоящий момент ограничиваются преимущественно военно-промышленным комплексом и добычей ископаемых энергоресурсов. Это позволило бы дать толчок развитию экономики с помощью более протекционистской или даже автаркической позиции. Главная трудность же заключается в практической реализации такого проекта: запуск производства промышленных товаров и создание необходимых услуг требуют значительных людских ресурсов и государственных инвестиций в предприятия, которые к тому же не могут полностью зависеть от власти. Остается лишь проследить за осуществлением слов президента, чтобы понять, является ли его идея борьбы с глобализацией всего лишь временной реакцией на санкции или же долгосрочной перспективой с прицелом на развитие проекта Евразийского союза и перенаправление основной доли экспорта в Китай и Латинскую Америку.

– Можно ли сказать, что экономика стала новым оружием в конфликтах держав XXI века с учетом нынешней ситуации вокруг России или же отношений Японии и Филиппин с Китаем, который без колебаний вводит против них экономические санкции в рамках территориальных конфликтов?

– Экономика всегда была инструментом давления на другие страны. Единственное отличие – в том, что в прошлом экономическое давление сочеталось с угрозой применения военной силы. Главным аргументом была именно она, а не экономика. В войне одного государства с другим всегда были военная и экономическая стороны. Если рассмотреть пример Первой мировой войны, прекрасно видно, что Франция и Англия стремились ослабить экономическую мощь Германии. Именно эти соображения и легли в основу подписанного в 1919 году Версальского договора. Как писал Кейнс в «Экономических последствиях мира», он должен был не просто обеспечить выплату репараций, а ослабить Германию в экономическом плане, чтобы сохранить британскую гегемонию на море и укрепить промышленную мощь Франции на континенте.

В наши дни военная составляющая отошла на второй план. Сегодня сложно оказать на государство давление с использованием одного лишь аргумента военной силы, так как подобное поведение чревато дипломатическими и опять-таки экономическими последствиями. Кроме того, ядерное оружие существенно изменило расклад в том плане, что военный конфликт может повлечь за собой массовые разрушения, огромные потери мирного населения и ресурсов, как это было видно на примере двух мировых войн. Таким образом, экономика стала главным аргументом, который все так же может послужить мотивом для войны, но параллельно с этим превратилась и в оружие в этой самой войне.

Такая логика играет особенно важную роль для объединений вроде Европейского Союза, у которого нет собственной единой армии. Поэтому в отношениях с Россией его единственное оружие – это экономика. То же самое относится и к США: они не могут пойти на риск военного конфликта с Россией, потому что та является ядерной державой. Получается, что экономика становится единственным значимым аргументом для ослабления противника и редко сочетается с применением военной силы.

Что касается Китая, его мощь связана с ключевым положением страны в мировой экономике. Поэтому сейчас он может оказывать давление на другие государства вроде Японии или даже бывшие западные державы вроде Португалии и Великобритании. Присоединение Гонконга и Макао служит наглядным тому подтверждением. Тут стоит вспомнить об американском эксперте Джозефе Найе (Joseph Nye), который описывал способность одного государства воздействовать на другое, то есть его «умную силу», как сочетание политики культурного влияния с двумя принудительными инструментами: военной силой и экономической мощью.

После окончания холодной войны многие аналитики утверждали, что порожденная глобализацией экономическая взаимозависимость позволит не допустить возникновения войн. Однако, если судить по всем рассмотренным выше примерам, скорее складывается впечатление, что глобализация с ее экономической взаимозависимостью сегодня наоборот становятся синонимом напряженности.

– С чем связана такая смена парадигмы? Какова нынешняя природа взаимозависимости? Действительно ли она стала источником конфликтов?

– Взаимозависимость вовсе не обязательно является основополагающим источником конфликта. Считается, что ведущие товарообмен государства имеют тенденцию к сближению в дипломатическом и культурном плане. Тем не менее, такая концепция не учитывает существование культурных расхождений, которые лежат в основе государств и касаются их личных планов на международной арене. Россия объективно стремится использовать экономику как средство восстановления влияния в мире, китайская концепция пока что выглядит весьма неопределенно, тогда как Европа хочет обеспечить процветание своих стран-членов, не имея при этом желания регулярно использовать экономику как инструмент давления.

Главная проблема связана с тем, что некоторые государства находятся в более сильной зависимости по отношению к другим. В результате они начинают вести борьбу за собственное процветание и изменение сложившегося соотношения сил. Если товарообмен двух государств складывается в примерно равных пропорциях, и оба они процветают, то вероятность обострения ситуации действительно очень мала. В этом последовавшие за холодной войной анализы были правы. Но если одно из государств становится сильнее его партнеров, те будут пытаться оспорить подобное положение дел, и обстановка может быстро накалиться.

Давайте снова рассмотрим пример Первой мировой войны. Равновесие в экономике было нарушено Германией, которая заняла доминирующее положение и вызывала у Франции и Англии все большее беспокойство по поводу возросшей промышленной мощи. Тем не менее, как пишет Кейнс, Германия занимала ключевое место в экономике и служила источником процветания для всех европейских государств. Без нее восстановить экономический рост после войны было бы невозможно.

То есть глобализация – это не главный источник напряженности. По большей части все это объясняется дисбалансом в отношениях государств и их личными устремлениями. В России ситуацию обостряет экономическая зависимость от ЕС и США в совокупности с желанием упрочить положение на международной арене. Конфликты порождаются неравенством в богатствах государств в сочетании с возникающими на властной верхушке притязаниями. Китайская Народная Республика всегда требовала вернуть ей Гонконг и Макао, но провести необходимые для того переговоры она смогла только получив существенную экономическую мощь. Сегодня Китай выдвигает такие же требования насчет Тайваня, но пока что ему не удается добиться их выполнения. Тем не менее, не исключено, что в будущем у Китая это получится, потому что у США и Японии больше не будет возможности надавить на него.

Напряженность возникает, когда в экономическом соотношении сил формируется дисбаланс, и когда одному из государств с дремлющими притязаниями удается приобрести достаточную экономическую мощь, чтобы открыто о них заявить. Россия в этом плане несколько опережает события и переоценивает собственные силы, однако нынешний спад экономической мощи Европейского Союза теоретически позволяет ей предложить странам вроде Белоруссии, Украины и Молдавии альтернативу в виде проекта Евразийского союза. Ничего подобного не было, когда экономическая мощь Европы была в зените до кризиса 2008 года.

– Одним из отображений этой взаимозависимости на международной арене является многосторонний подход. Он тоже рассматривается как средство предотвращения конфликтов. Тем не менее, у нас возникает все больше таких многосторонних организаций, которые, наоборот, только обостряют противостояние держав и региональных объединений (Европейский Союз против Евразийского союза, Шанхайская организация сотрудничества против трансатлантического и транс-тихоокеанского партнерства). С чем связан такой недостаток единства на международной арене? Не вышло ли так, что многосторонние рамки стали одним из главных проявлений конфликтности на международной арене?

– Формирование экономического или политического объединения зависит от нескольких факторов. Целью Европейского Союза изначально было восстановление экономического роста путем сложения ресурсов государств в тяжелой промышленности и обеспечение устойчивого мира в Европе. Другие же организации официально могут преследовать лишь цели экономического развития. Большинство таких организаций, за исключением Европейского Союза и создаваемого по его подобию Евразийского Союза, обладают ярко выраженным оборонным, экономическим или же в самых редких случаях политически характером. Тем не менее, как мы уже убедились, сегодня экономика превратилась в настоящее оружие, которым пользуются многие государства для утверждения своей мощи на международной арене. Формирование экономического альянса позволяет сплотить партнеров, которые руководствуются схожими интересами и ожиданиями и могут объединиться для отпора другой национальной или наднациональной силе.

Евразийский союз служит тому прекрасным примером. Его модель совершенно явно основывается на Европейском Союзе и призвана стать альтернативой для него в экономическом и политическом плане. Поэтому отсутствие интереса к нему со стороны Украины и Молдавии серьезно задело президента Путина, который рассчитывал на участие Киева. С такой точки зрения эти призванные сближать народы организации, наоборот, становятся средством утверждения мощи и культурной принадлежности.

Члены этих организаций придерживаются собственных взглядов насчет того, как должен выглядеть мир, и используют альянсы для утверждения этой концепции. В общем и целом, главная перемена XXI века заключается в том, что модель и ценности Запада (в данном случае их нужно понимать как американское и европейское представление либерализма, демократии и свободы) сегодня все активнее ставятся под сомнение развивающимися державами. Ряд государств не был согласен с западной концепцией, но был вынужден следовать ей, потому что Запад находился в положении экономического и военного господства над всем миром. В наши дни эта гегемония ощутимо сдала позиции, что открывает широкое поле для новых политических концепций с отличными от западных представлениями о свободе и либерализме. Это объясняет многообразие существующих альянсов.

– Дело Сноудена о прослушке АНБ пролило свет и на те разногласия, которые может породить интернет, хотя тот изначально рассматривался как средство объединения народов. Существует ли некий продукт глобализации, который неизменно способствует сближению государств?

– Интернет – это прежде всего инструмент. Не думаю, что он изначально задумывался как средство объединения и сближения народов. Как мне кажется, американская концепция заключалась в расширении возможностей общения для стимуляции экономики и торговли. В дальнейшем интернет стал важнейшим инструментом политики влияния США, а не только экономики. Иначе говоря, интернет можно с полным на то основанием считать политическим оружием. Тем не менее, гегемония Америки сталкивается со все большим противодействием по мере появления новых игроков, которые придерживаются совершенно иных взглядов на перспективы сети. На Западе концепция свободного интернета переплетается с нашим видением свободы, нашим представлением о том, какой должна быть свобода слова человека. Однако нужно отметить, что даже западные государства ограничивают доступ к ряду интернет-ресурсов, которые не соответствуют отстаиваемым ими «ценностям». В то же время Россия, азиатские и ближневосточные страны считают необходимым покончить с монополией США, потому что некоторые аспекты интернета не согласуются с их экономическими и политическими системами.

Со многих точек зрения интернет сегодня начинает походить на оружие, которое может помочь одному государству дестабилизировать другое. Если даже не учитывать кибератаки, целенаправленное распространение определенных представлений о ряде правительств может нанести им серьезный ущерб.

Что же касается объединяющих народы факторов, мне кажется, что это в первую очередь относится к образованию в академическом понимании этого слова и возможностям для новых открытий. Так, многие высказывают сомнения насчет либеральной экономики, но та все равно существует. Интернет используют иначе, но он вовсе не стоит на грани исчезновения. В начале глобализации все отталкивалось от общей идеи открытия.

Открытие подразумевает интерес к другим народам и странам, несмотря на имеющиеся у человека на их счет суждения. В наши дни многие стремятся узнать остальной мир. Люди нередко отправляются в отпуск в азиатские страны или Россию, хотя им и вовсе не обязательно нравится то, что там происходит. Человеческое любопытство подталкивает к изучению мира и становится важной составляющей культурного обмена. Сегодня вопрос свободы передвижения занимает одно из главных мест, и мало кто готов добровольно пойти на ограничения своих возможностей для путешествий и поездок. То есть, дух открытия глобализации в этом плане стал по-настоящему всеобщим явлением.

Наконец, центральное место в глобализации отводится образованию. Главная идея здесь – экспорт религии, политической и экономической системы и знаний. В наши дни все страны стремятся сохранить академические связи, даже в случае напряженности в двусторонних отношениях. Большинство студентов хотят учиться за границей, поделиться собственными знаниями и привезти домой другие. Европейская программа стала прекрасным тому примером и одним из самых весомых преимуществ для граждан Европейского Союза. Желание приобрести и поделиться научными знаниями, которое стоит у самых истоков процесса глобализации, как мне кажется, является главной силой объединения народов. Поэтому система образования и возможности по обмену студентами с другими странами должны играть важную роль в политических курсах властей, если те хотят уменьшить напряженность в межгосударственных отношениях. Девиз Сорбонны «Hic et Ubique Terrarum» (Здесь и повсюду на Земле) прекрасно отражает всеобщий аспект образования, стремление узнавать новое и главную общую черту человечества – любопытство.


Михаэль Ламбер (Michael Lambert) — специалист по международным отношениям, научный сотрудник Сорбонны и Университета Тампере.
Источник: "ИноСМИ "
Оригинал публикации: "Les tensions avec la Russie pourraient chambouler la mondialisation telle que nous l’avons connue jusqu’à présent "