Лента: Политика

Бишкекский саммит ШОС в полной мере подтвердил жизнеспособность объединений, опирающихся на тенденцию к усилению регионализма в современном мире.

Такое усиление в немалой мере связано с тем, что в новом веке наблюдается ослабление центро-периферической структуры мировой экономики и политики. Крепнут, с другой стороны, связи между незападными странами, более близкими друг другу по уровню и целям развития. В немалой мере это вызвано подъемом Китая – независимого, активного и мощного игрока, давно исповедующего доктрину полицентричного мира.

От адаптации к мировой экономике, завершившейся вступлением в ВТО в 2001 году, Пекин перешел к ее освоению. Взаимодействуя на равных со старыми центрами, Китай фактически создал самостоятельную подсистему в международном разделении труда. Он стал крупнейшей промышленной и торговой державой, прочно привязал к себе ближние и многие дальние страны. Его экономическая экспансия, усиление которой совпало с финансовым кризисом на Западе и неудачами США на Среднем Востоке, вызвала на рубеже нулевых и десятых годов резко негативную реакцию Вашингтона. В результате тенденция к полицентризму приобрела еще и оттенок новой биполярности.

Эта биполярность во внешнеполитическом плане поддерживается Россией, активно отстаивающей идеи национального суверенитета. В частности, последовательная политика нашей страны в сирийском и других вопросах оказывает благоприятное воздействие на международные отношения, позволяя относительно слабым странам полнее использовать преимущества полицентризма. Это в полной мере касается стран Центральной Азии, которые в лице усиливающегося Китая и стабилизирующей региональную обстановку России обрели надежных и заинтересованных партнеров.

После кризиса 2008-2009 гг. становится общим признание того факта, что начавшийся в 1970-е годы неолиберальный этап во внутренней и внешней политике западных стран оказался периодом сдерживания развития и массового падения темпов экономического роста. Ведомая Западом глобализация, позволила лишь небольшой группе стран и территорий повторить, вслед за послевоенной Японией, траекторию успеха ориентированной на внешние рынки экономики. Парадоксальным образом глобализация привела к застою в самой Японии, образованию обширной «серой зоны» забытых державами стран в третьем мире, росту числа несостоявшихся государств и, наконец, крупным сбоям в экономической динамике в самих развитых странах.

Статистически значимыми и успешными противовесами неолиберальной глобализации оказались в последние четверть века Китай и Индия, которые даже в силу своих размеров не могли быть интегрированы в западоцентричную (двухъядерную – США, ЕС) мировую экономику. В результате начал формироваться полицентричный мир, а яркое превращение КНР в его новый центр фактически означало преодоление политики сдерживания развития.

Страны АСЕАН также добились существенных результатов в независимом развитии (в том числе коллективном региональном), что, помимо прочего, снизило роль «глобальных» институтов – МВФ, МБРР и ВТО, сделав их ареной более равноправных и острых дискуссий. Повысилось значение регионального сотрудничества, в том числе в финансовой области. Соответственно, расширяются возможности выбора путей развития и для других государств, тем более что валютно-кредитная монополия Запада, а с ней и возможность диктовать стратегии развития фактически становятся достоянием прошлого.

Выход Китая в число новых могущественных партнеров ряда «забытых стран» третьего мира в первом десятилетии нынешнего века вызвал весьма противоречивое возвращение на сцену старых центров. Но наряду с возобновлением конкуренции за третий мир мы с сожалением увидели еще и череду малопродуктивных сценариев смены режимов, надолго отбросивших назад в социально-экономическом развитии целый ряд мало-мальски благополучных стран.

Тем временем КНР, окончательно освоившись в глобализации, стала ее активным пропонентом.

Так, в числе новых пунктов во внешнем курсе Китая, заявленных на XVIII съезде КПК (2012), стоит отметить призыв к дальнейшей либерализации международного движения товаров и отчасти капитала. «Принимая активное участие в глобальном экономическом управлении, Китай продвигает либерализацию и возражает против всякого рода протекционизма», – отмечалось в докладе Ху Цзиньтао.

Это – вполне назревшая декларация, учитывая нынешний уровень конкурентоспособности КНР. И хотя этот уровень достигнут во многом благодаря десятилетиям протекционистской политики, само превращение Китая в «двигатель глобализации следующей ступени» следует воспринимать без всякой иронии – как закономерный и серьезный качественный сдвиг.

Сдвиг этот сигнализирует о начале интенсивного этапа в экономическом развитии Поднебесной, когда национальному капиталу (сначала государственному, а теперь и частному) становится тесно даже на огромном внутреннем рынке, и он все более энергично устремляется за рубеж, где к его услугам еще и связи с многочисленной, вновь патернализируемой диаспорой – старой и новой.

В Китае, заметим, уже не призывают эмигрантов к политической нейтральности. Так, на международную конференцию хуацяо в Пекине весной 2012 года было приглашено около 500 видных представителей диаспоры. На форуме присутствовали практически все высшие руководители страны, в их выступлениях, помимо прочего, подчеркивалась важность участия зарубежных китайцев в политической жизни стран проживания, «достижения общих целей методами публичной дипломатии».

Китайская экспансия не только продвигает, но и отчасти видоизменяет глобализацию, поскольку в роли «опоздавшего к столу» Пекин вынужден предлагать своим партнерам более приемлемые условия сотрудничества, чем те, что имелись на предыдущем, западоцентричном, этапе этого процесса. Они же, принимая эти условия, вольны торговаться и с другими центрами силы – что, говоря в целом, все-таки оборачивается к выгоде более слабых или просто забытых на предыдущем этапе глобализации участников международных игр. Иначе говоря, с помощью Китая воссоздается пространство для самостоятельного развития и диверсификации его внешних источников.

Одновременно при самом активном участии КНР происходит внешнеполитическое возрождение идей развития, в том числе в деятельности БРИКС, ШОС, региональных организаций развивающихся стран (включая АСЕАН). Критика Запада приобретает практический и конструктивный характер.

Возобновление развития и самостоятельной способности его поддерживать – основное предложение КНР более слабым экономически государствам. В этом новом качестве вдохновителя устойчивого роста Пекин не без оснований декларирует, в том числе в Центральной Азии, что заинтересован не более чем в реальной независимости своих партнеров. Независимость же не может быть полноценной без воссоздания дееспособных государств и их экономического развития, в том числе инфраструктурного и промышленного, чему Китай готов содействовать и на словах, и на деле – поскольку располагает теперь мощным инвестиционно-строительным и машиностроительным комплексом, уже испытывающим внутри страны дефицит сфер приложения.

В результате действия этих общих тенденций центральноазиатские страны обрели в лице Китая не только важный альтернативный рынок сбыта углеводородов, но и реальный инструмент укрепления своих внешнеполитических позиций – в том числе в отношениях с Москвой, Европой и Вашингтоном.

Недоверие Пекина к усилению позиций в Центральной Азии внерегиональных держав связано с естественными опасениями поддержки ими сепаратизма в Синьцзяне и Тибете, а также возможной дестабилизацией Пакистана и Ирана. Схожие опасения есть и у России.

Характеризуя нынешнюю геополитическую ситуацию в регионе, китайский аналитик Юй Суй пишет: «Вмешательство в дела Центральной Азии – это стратегический прорыв США после холодной войны. Меры Вашингтона направлены против России, однако следует обратить внимание и на то, что это попытки окружить и изменить Китай. Важность стран Центральной Азии нисколько не уступает значимости государств Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии, поскольку регион имеет тесные связи с китайским Синьцзяном, где подходящих возможностей выжидают многочисленные сепаратисты». Добавим к этому, что Синьцзян теперь – еще и важнейшая внутренняя топливная база китайской экономики.

«Китай в Центральной Азии, – продолжает Юй Суй, – в большинстве случаев является вспомогательной силой России, а отношение Пекина и Москвы к США в значительной степени зависит от американской политики». В целом с этой формулой можно согласиться, упомянув о том, что и сама формирующаяся репутация Пекина в Центральной Азии – ключевой параметр всей ситуации внутри и вокруг региона.

Следует добавить один важный штрих к характеристике китайской экспансии в центральноазиатском регионе. Она начиналась и продолжается еще и в форме экспорта трудоемкой продукции, зачастую блокирующего воссоздание в регионе обрабатывающей промышленности и комплексного АПК. При этом проблема занятости в Центральной Азии стоит в настоящее время крайне остро и не может решаться лишь за счет наращивания трудовой миграции в Россию.

На повестке дня – щадящий со стороны КНР режим защиты жизненно важных внутренних рынков в регионе и, возможно, перевод туда части трудоемких производств из самого Китая, где уже назрело и официально декларируется ограничение экспорта наиболее эффективным и высокотехнологичным ассортиментом.

Не обойтись, по-видимому, и без определенных самоограничений со стороны Китая при выполнении в странах Центральной Азии подрядных работ – в части комплектации объектов персоналом из КНР и подготовки на месте квалифицированных работников.

Вряд ли стоит доказывать, что лишь социально-экономическая стабилизация в регионе на основе реиндустриализации (которую в нынешней ситуации трудно представить без участия Китая) будет, в конечном счете, единственной гарантией восстановления здесь государственности и демократизации сложившихся политических режимов, в дестабилизации которых Пекин и Москва участвовать не станут. И в последовательном ходе восстановительных процессов Россия и Китай заинтересованы не меньше, а больше, чем внерегиональные игроки – как западные, так и азиатские.

Образованная в 2001 году Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) как первая международная региональная группировка, инициированная Пекином, имеет для него немалое политическое и престижное значение – помимо конкретных задач поддержания безопасности в регионе. Поэтому вопрос о щадящем для реиндустриализации Центральной Азии режиме экономического сотрудничества с Китаем заслуживает пристального внимания этой организации.

Вопрос из будущего заключается также в том, возникнет ли в Центральной Азии достаточно эффективная внутрирегиональная интеграционная группировка – вслед за укреплением хозяйственных суверенитетов участвующих стран и вытекающей отсюда способности решать проблемы в отношениях с соседями? В какой мере помогут ее созданию сложившиеся структуры ЕврАзЭС и ШОС€ Как будут решаться проблемы транзита и выхода на дальние рынки?

Представляется, что без патронажа России и Китая такого рода планы уже не могут быть реализованы в сколько-нибудь жизнеспособной форме.

Заметим, что, фиксируя (в том числе в международных договорах и документах ШОС) принцип особой важности связей с соседями, Пекин теоретически должен благожелательно относиться к региональной экономической интеграции в своем ближнем зарубежье – будь то АСЕАН или Таможенный союз. В первом случае уже доказала свою эффективность зона свободной торговли Китай – АСЕАН, во втором, как представляется, подобное соглашение могло бы рассматриваться в перспективе, опять-таки, с возможными щадящими изъятиями, поскольку китайская товарная экспансия вызывает в Центральной Азии немалое беспокойство, а внутрирегиональная интеграция крайне слаба – в отличие от АСЕАН.

Хотя основной конструкционной составляющей ШОС является взаимодействие РФ и КНР, сегодня мы наблюдаем и «мягкую» конкуренцию Москвы и Пекина. Страны-лидеры ШОС пока с пониманием относятся к неизбежным противоречиям и ряду сложных вопросов, включая интеграционные проекты. В частности, Китай предлагал партнерам одобрить три инициативы. Первая – создание банка развития ШОС: создавать банк с нуля, разместить его штаб-квартиру в Пекине, наполнить китайскими деньгами и поставить во главе нынешнего президента Банка развития Китая. Второй проект – создание специального счета ШОС. Третья инициатива Пекина – организация зоны свободной торговли ШОС, в очередной раз озвученная в 2012 году. По всем этим проектам Россия пока занимает выжидательную позицию.

Не исключено, что идея создания на базе трех государств Евразийского союза, воспринятая в Пекине внешне спокойно, на самом деле вызвала беспокойство Китая, особенно в отношении перспектив создания зоны свободной торговли в рамках ШОС. Как известно, с 2004 г. китайская версия создания такой зоны отклоняется центральноазиатскими государствами – членами ШОС. Подготовленный в Китае новый вариант проекта постигла та же участь. Планы В. Путина по евразийской интеграции, как считают некоторые аналитики, объективно не стыкуются с китайскими стратагемами региональной интеграции Центральной Азии.

Пока российским дипломатам удается убеждать коллег, что принимать решения по этим проектам преждевременно. Китай, сознавая, что Россия отстает от него в экономическом освоении Центральной Азии, продолжает признавать за ней неофициальное политическое лидерство в регионе, и наращивает экономическую активизацию на центральноазиатском направлении. Между Москвой и Пекином, таким образом, складываются отношения конкуренции в экономике и взаимопонимания в политике, не исключающего, разумеется, и некоторых противоречий.

С другой стороны, Пекин мог бы воспринимать начало реализации концепции «евразийского союза» и создание Таможенного союза как часть благоприятных для Китая усилий России в ее возобновившемся движении на восток. Восточный проект России неизбежно придает Китаю дополнительный вес в ее внешней политике. А важнейшая часть этого проекта – повышение плотности пространства, соединяющего тихоокеанское побережье с центральной Евразией – Уралом, Западной Сибирью и Казахстаном.

Уплотнение этого пространства видится нам как диверсификация его экономической специализации. Среди перспективных направлений – производство продовольствия, дефицит которого быстро растет в Китае, возможно, создание на территории Таможенного союза своего рода «азиатской житницы».

Взаимодополняемость в части обеспеченности энергоресурсами Китая, с одной стороны, России и стран ЦА, с другой, является очевидной базой и усиливающим свое значение фактором многосторонней кооперации и конкуренции в ШОС.

Элиты стран Центральной Азии рассматривают китайский вектор, учитывая растущий потенциал КНР, как один из важнейших – он дает возможность получения внешних инвестиций, кредитов, строительства инфраструктуры, развития торговли, реализации энергетических проектов. Настроения правящих кругов в ЦА нередко имеют китайскую направленность. Об этом говорят многие факты. В частности, состоявшийся в октябре 2012 года в Астане VII евразийский форум позволяет делать прогнозы о дальнейшем развитии нефтегазовой промышленности Казахстана. Министр нефти и газа Казахстана Сауат Мынбаев заявил, что республика намерена увеличить экспорт нефти на рынки Китая и Евросоюза. «Казахстан находится в центре между ключевыми рынками потребления нефти – ЕС и КНР. Возможны поставки и на другие дальние рынки с выходом на них через Черное море, по трубе БТД (Баку-Тбилиси-Джейхан), не говоря уже о рынках Афганистана и Узбекистана. Тем не менее, с точки зрения объемов экспорта, главные экспортные рынки для нас – это ЕС и Китай». Эксперты полагают, что в китайском направлении по «черному золоту» Казахстан может составить конкуренцию России, так как у Казахстана есть существенное преимущество – более короткое транспортное плечо при трубопроводных поставках.

Определенные противоречия складываются и между Россией и Туркменистаном – при выходе на китайский рынок трубопроводного природного газа.

При этом Китай не утратил интереса к получению и оплате фиксированных объемов голубого топлива по долгосрочным контрактам и готов к авансовым платежам. Рынок здесь растет и будет расти – в отличие от европейского.

Внешняя экспансия и выход Китая на роль новой энергетической державы означают определенную фрагментацию и дальнейшую регионализацию мирового рынка энергоресурсов, в том числе по политическим (геополитическим) основаниям.

В экспертных кругах Казахстана не так давно высказывалось мнение, что Китаем достигнута критическая доля собственности в ТЭК республики и, возможно, новых продаж активов КНР по этому направлению не предстоит. Однако в 2013 г. продажа таких активов Китаю продолжилась.

В текущем измерении сбыт энергоносителей в КНР может казаться не самым выгодным, но нельзя, повторим, недоучитывать количественный потенциал этого рынка, а также его глубину – в распределении, хранении, переработке и т.п. Один из путей к прорывам на переговорах – вытеснение на второй план вопроса о цене на границе, смешанные формулы ценообразования, разного рода пакетные соглашения. Немаловажен для партнеров Китая и вопрос о будущем соотношении в китайском импорте долей трубопроводного газа и СПГ, которые пока примерно равны.

Экспансия Китая закономерна, не исчерпывается энергетикой и пока не привела к значительным потерям для России. Более того, повысилась глобальная цена сохраняющегося присутствия России в Центральной Азии. А в известном смысле масштабы китайского рынка даже отодвигают на второй план вопрос о конкуренции за Китай между Россией и странами Центральной Азии, и здесь уже есть примеры кооперации, выгодной всем сторонам.

Усилилась и общность интересов Москвы и Пекина. Так, для России проброс трубопроводов из Туркмении и Казахстана в КНР, хотя и означал определенные потери, однако был выгоден ослаблением давления этих производителей углеводородов на европейский рынок. Теперь же и Китай не особенно заинтересован в уходе центральноазиатских энергоносителей в западном направлении.

Смягчает противоречия между Россией и КНР и еще одно обстоятельство. По мнению российских экспертов, для Китая Средняя Азия была и остается стратегическим «тылом» по многим позициям – безопасности, энергетике, сложному взаимодействию с Западом и соседями по Восточной Азии. Ей отводится роль нового рынка сбыта и источников сырья, транзитного «коридора». И хотя роль Центральной Азии для КНР усиливается, этот «тыловой регион» все же вторичен для китайцев по сравнению с глобальной политикой. Он важен главным образом развитием отсталых районов самого Китая, особенно, Синьцзяна.

Складывающаяся картина международных отношений представляется нам достаточно благоприятной для реализации евразийских проектов России – и в том числе в многостороннем сотрудничестве с Китаем, у которого теперь также есть явный интерес к стабилизации Центральной Азии и ее успешному экономическому развитию: помимо прочего, регион превратился в стратегически важного поставщика энергоресурсов в КНР.

На очереди новые проекты, которые могли бы, повышая степень коллективного самообеспечения в ШОС стратегическими товарами (энергоресурсы, продовольствие, вода), способствовать развитию здесь инфраструктуры, АПК и обрабатывающей промышленности, облегчая положение стран, не имеющих выхода к морю.

Лишь время покажет, окажется ли проекция полицентричного мира на Центральную Азию инструментом ее социально-экономического возрождения. Здесь не все зависит от Москвы и Пекина, чьи интересы в большинстве пунктов, включая вопросы энергетики, достаточно близки. Но благоприятные внешние возможности для «прорыва в развитие» в регионе, повторим, сложились и выглядят лучше, чем в начале века – во многом благодаря России и КНР.


Александр Салицкий, доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, профессор Института стран Востока;
Нелли Семенова, научный сотрудник Центра энергетических и транспортных исследований Института востоковедения РАН
Источник: «Новое Восточное Обозрение»