Лента: Политика

Кто такой Хасан Рухани, набравший 50,68% голосов на выборах и ставший седьмым президентом Исламской Республики? Что скрывается за уже поспешно навешенным на него ярлыком «либерала»? Насколько лоялен будет он Верховному лидеру? Чем было для Ирана правление Махмуда Ахмадинежада? Эти и другие вопросы еще ждут обстоятельных ответов. Но сначала следует обратить внимание на штрихи, нюансы вокруг дня выборов 14 июня, потому как именно из этих штрихов и нюансов ткется узор политического ковра современного Ирана…

Красный – цвет безопасности?

Для кого выборы стали однозначным успехом? Красный цвет, цвет предвыборной кампании Рухани, растекшийся в эти дни по улицам Тегерана и других иранских городов имеет и обратное значение. Выборы прошли мирно по всей Исламской Республике. Если кого и поздравлять с этим в первую очередь, то иранских правоохранителей. Ирану удалось победить терроризм, достигший пика к началу президентского срока Ахмадинежада. «Джундалла» разгромлена. «Моджахеды-э Хальк», несмотря на усилия Запада, в преддверии выборов добившегося исключения этой организации из списка террористов, так и не сумели «набрать обороты» в новом витке своей поддерживаемой извне «борьбы с муллократией». Курдские, азербайджанские и прочие сепаратисты были успешно нейтрализованы абсолютно мирными средствами и не сумели сыграть «день выборов» для дестабилизации республики.

«Зеленое движение», которое преподносилось западными медиа как полноценный фронт национального сопротивления режиму, мягко говоря, впал в разброд и шатание. Кто-то из его активистов подверг выборы суровому моральному бойкоту, чего Иран и не заметил. Кто-то пошел на избирательные участки и отдал свой голос Рухани, вообразив его носителем либеральных идей и всерьез посчитав, что обещанная им «Хартия гражданских свобод» будет составлена не по исламским, а по западным образцам.

Впрочем – о завышенных ожиданиях чуть ниже. Стабильность и спокойствие, которое царило в Иране в преддверии выборов и в ходе голосования, достаточно убедительно свидетельствуют: социальная база любой формы экстремизма, религиозного, национального, политического, в иранском обществе исчезающе мала и столь же мал потенциал протестного движения. В принципе – это показатель демократичности иранского общества – несогласие с политикой руководства выражается в голосовании, а отнюдь не на улице.

В этом году в Иране было создано специальное подразделение полицейских сил, которое без затей было названо «силами обеспечения безопасности выборов». Можно поздравить их с успешным дебютом, но существует еще как минимум два нюанса. Во-первых, на безопасность и стабильность работали все – от МВД до VEVAK, накануне выборов проведших блестящую операцию по нейтрализации террористической сети, нацеленной как раз на акции в день голосования. Во-вторых, работа иранских правоохранителей отнюдь не ограничивалась полицейскими мерами. Вообще, чисто полицейскими мерами победить терроризм и экстремизм невозможно, и Иран дал прекрасный пример того, как проведением комплекса социально-политических мероприятий, взвешенной национальной политикой, сочетанием профилактических мероприятий, переговорного процесса и чисто полицейских акций обеспечить внутреннюю стабильность. При этом – не унижая достоинство собственных граждан. Преувеличиваю? Гражданину России достаточно пару раз лично слетать на внутренних иранских авиалиниях, побывать на массовых мероприятиях вроде паломничества к мавзолею Имама Резы в Мешхеде, чтобы согласиться с моими словами. Учитывая тот уровень взаимодействия, который благодаря российскому министру внутренних дел Колокольцеву возникает с иранским МВД, можно надеяться, что этот опыт будет в полной мере изучен.

Итоги выборов – оглушительное поражение консерваторов?

Если посмотреть на заголовки неиранских медиа после 14 июня, то заметно некое ликование «широкой либеральной общественности», отчего-то решившей, что седьмой президент Ирана – из числа «духовно близких». Читая прогнозы, так и представляется, что завтра-послезавтра иранцы стройными колоннами и с ленточками пойдут в «светлое будущее общества потребления». Ну-ну…

Причиной самообмана этой самой либеральной общественности является невежество и некомпетентность. Иранское понимание того, что есть консерватизм, а что есть либерализм, отличается от западного весьма существенно. Есть и еще один нюанс, относящийся уже к специфике иранского политического поля: «консерватор» в международных делах может быть «либералом» во внутренних. И наоборот.

Впрочем, не будем играть словами. Иранское общество, отдав свои голоса Рухани, голосовало не против Исламской республики, а за более взвешенного в словах и действиях президента.

В ходе предвыборных дебатов Ахмадинежад, который в этих выборах не участвовал, но постоянно присутствовал как некая «фигура по умолчанию», подвергался критике отнюдь не за социальные реформы, отнюдь не за национальную политику, отнюдь не за курс на форсированное освоение мирного атома и курс на достижение Ираном регионального лидерства. Критиковался он за невыдержанность заявлений, которые давали Западу прекрасный повод для очередной санкционной или информационной атаки на Исламскую Республику.

Накал медиаистерии, алармистских ожиданий, вызванных импульсивностью предыдущего президента, серьезно утомил иранское общество, вносил нервозность в будни и сеял неуверенность в завтрашнем дне. Январское 2012 года обрушение риала – пример паники, которая охватила тегеранскую улицу на пике «Ормузского кризиса».

Иранское общество, пропитанное традициями «мягкой силы», взвешенности, бережного отношения к балансу интересов элит, просто не смогло на данном этапе «переварить» наступательности и агрессивной динамики Ахмадинежада, а с ним – и политиков «новой волны», которые постепенно приходят на смену «отцам-основателям» Исламской Республики. Вхождение этой «новой волны» требует постепенности, и в этом отношении Рухани является неким компромиссом на переходный период, за который молодая политическая элита должна «пообтереться», преодолеть внутренние разногласия, выступить не неким набором кандидатов, а единым фронтом. Галибаф, Джалили, тот же Ахмадинежад и другие, внешне такие разные, но по сути – люди одного поколения, одних ценностных установок. Одновременно Рухани является своеобразным ответом части иранской политической элиты на наметившееся нарушение внутреннего баланса, системы сдержек и противовесов, лежащих в основе Исламской Республики, ответом на опасения по поводу увеличения влияния Корпуса стражей в структурах государственной власти, которое исподволь происходило весь период президентства Ахмадинежада.

И еще одно. Мир сосредоточил свое внимание именно на президентских выборах в Иране. Только по итогам этих выборов делаются далеко идущие выводы о «либерализации» и ослаблении позиций консерваторов. И как-то упускается из виду то обстоятельство, что в этот же день прошли не менее значимые для Ирана выборы в городские и сельские Советы. В этот же день избирали и новый состав Совета экспертов, орган не слишком публичный, но с самыми широкими полномочиями (вплоть до права сместить старого и избрать нового Рахбара). Только после тщательного анализа итогов этих выборов, (муниципальных и в Совет экспертов), оставшихся в тени, можно будет говорить о реальных тенденциях во внутренней политике Ирана.

Перспективы диалога с США и сотрудничества с Россией

По итогам прошедших выборов США заявили, что готовы к прямому диалогу с Тегераном по вопросу иранской ядерной программы, что, впрочем, не новость. Гораздо интереснее, что в своем официальном заявлении представитель Белого дома Джей Карни отметил мужество иранского народа, изъявившего свою волю при избрании президента. «Мы уважаем волеизъявление иранского народа и поздравляем их с участием в политическом процессе… Мы надеемся, что иранское руководство прислушается к воле иранского народа, проявленное в данном голосовании». Как этот пассаж согласуется со сделанным несколько раньше заявлением главы Госдепартамента о том, что «выборы в Иране не являются ни свободными, ни демократическими» – большой вопрос. Впрочем, некий когнитивный диссонанс Белого дома, когда речь идёт об Иране, – дело привычное, идущее с 1979 года. Насколько снизится противостояние Исламской Республики и США – вопрос куда как более важный.

И здесь вновь присутствуют завышенные ожидания «либеральной общественности». Впрочем, замечу справедливости ради, не столь безоглядные, потому как мечтать о некоей «демократизации» Ирана – это одно, а вот строить внешнюю политику на основе мечтаний – чревато. С высокой долей вероятности можно утверждать, что снизится внешнеполитической риторики накал. Но – не более. Может оказаться, что это будет единственным «улучшением» ирано-американских отношений.

И дело здесь не в иранской ядерной программе, пусть даже Исламская Республика и смягчит свою позицию в данном вопросе. Иранская ядерная программа сама по себе никакой такой особой роли не играет. Интенсивность «танцев» вокруг этого вопроса – лишь индикатор уровня противоречий внешнеполитических интересов США и Исламской Республики в регионах Ближнего и Среднего Востока. И суть здесь заключается в том, что эти противоречия носят антагонистический характер.

Внешняя политика Тегерана, столь раздражающая Белый дом, формируется не в результате некоей «врожденной злокозненности» иранского руководства, а как вполне адекватный ответ на ту «турбулентность», то самое пресловутое «переформатирование», которое Вашингтон с грацией слона в посудной лавке запустил на Ближнем и Среднем Востоке с 2001 года, после вторжения в Ирак и Афганистан.

Что нужно Соединенным Штатам для «обеспечения жизненно важных интересов» и сохранения системы софт-колониализма в регионах? Нужно «духовное» лидерство Саудитов (или Катара, здесь уж кто кого переборет) в исламском мире. Нужна Турция как медиатор интересов НАТО. Нужна полная безопасность «островка Запада» на Ближнем Востоке – Израиля. Нужен раздробленный на три части Ирак, Сирия без Асада и управляемый конфликт в АфПаке. По сути – необходимо абсолютное доминирование в «шиитском полумесяце», от Аравии и Леванта до Бамиана и Кветты. Подобный расклад полностью противоречит интересам Ирана вообще и режима Исламской Республики в частности.

Отказ США от собственных интересов в этих регионах не предвидится, а следовательно, не предвидится и снижения уровня конфликта геополитических интересов Тегерана и Вашингтона. Иран в союзниках США возможен только в том случае, если руководство Исламской Республики согласится на роль проводника американских интересов в этом самом «шиитском полумесяце», а так далеко не пойдет ни один «реформатор» из нынешней иранской политической элиты, что бы там ни говорили о «пятой колонне». Иранский вариант Горбачева среди действующих политиков не просматривается.

Есть и еще одно обстоятельство. Доминирование США не терпит присутствия конкурентов, реальных или потенциальных. В той карте региона, которая сформировалась у американской политической элиты, нет места России как самостоятельному игроку, имеющему интересы, отличные от американских. В этих условиях ирано-российское партнерство вроде бы и неизбежно. Более того, если судить по Сирии (а еще раньше, в начале 90-х, – по Таджикистану), то это партнерство может быть достаточно эффективным. Но – при одном условии: если в России вновь не произойдет переориентации на Запад. В том, что в ближайшей перспективе подобная ориентация не произойдет в Иране, – можно быть достаточно уверенным, что бы там ни говорили малограмотные либеральные комментаторы итогов президентских выборов.



Игорь Панкратенко
Источник: "Фонд стратегической культуры "