Лента: Политика

Насколько различия в истории советских и китайских реформ были предопределены обстоятельствами?

С 1970 г. экономическое положение Китайской Народной Республики относительно России (а до 1992 г. – СССР) существенно изменилось. Если в 1970 г. ВВП Советского Союза более чем в четыре раза превышал китайский, то к началу 1990-х гг. Китай обошел постсоветскую Россию по этому показателю, а к 2010 г. ВВП КНР был в четыре раза выше российского. По ВВП на душу населения Китай (с населением 1,3 млрд) также совершил впечатляющий рывок к уровню России (с населением 140 млн): если в 1990 г. ВВП на душу населения в Китае составлял лишь 10% от российского уровня, то к 2009 г. он достиг уже 43%. С 1978 по 2010 гг. Китай увеличил свою долю в мировом ВВП более чем в семь раз (с <1% до 7,4%), в то время как доля СССР/России снизилась с приблизительно 3% до <2%.

Эти данные подчеркивают, что удивительный экономический рост Китая сочетался с серией реформ, проведенных Дэн Сяопином в конце 1970-х гг., в то время как советская, а затем российская экономика фактически рухнула после перестройки Михаила Горбачёва. Китайский опыт показывает, что реформирование коммунизма возможно.

По иронии судьбы, как раз советские экономисты еще с конца 1950-х гг. предлагали передовые модели более сложной, децентрализованной системы принятия экономических решений, которая предусматривала бы адекватные материальные стимулы для управляющих и рабочих заводов. Эти идеи распространялись даже на сельское хозяйство. Многие советские экономисты косвенно разделяли взгляды Джона Мейнарда Кейнса, рассматривая его поддержку существенного регулирования рынка со стороны государства как обоснование «конвергенции» между капитализмом и коммунизмом, что, в свою очередь, подтверждало большую гуманность и эффективность советской системы.

Политический террор Мао Цзэдуна в 1957–1976 гг., напротив, нанес сокрушительный удар по поколению китайских интеллектуалов, как в технической, так и в культурной сферах. Это привело к подавлению реформаторского мышления, вследствие чего, пока Великий кормчий был жив, китайские экономисты не уделяли особого внимания разработке моделей, альтернативных маоистской. Поэтому в концептуальном плане китайские лидеры выглядели менее подготовленными к проведению крупных экономических реформ, чем их советские коллеги.

Однако благодаря искусному политическому руководству Дэн Сяопина факторы, изначально, казалось бы, ставившие Китай в крайне невыгодное положение относительно СССР/России, в действительности способствовали экономическому росту, задействовав до того не раскрытые или неэффективно использовавшиеся ресурсы. В частности, реформы Дэн Сяопина позволили выйти на первый план главным сравнительным преимуществам Китая:
– основанное на семейном подряде сельское хозяйство при отсутствии развитой сети социального обеспечения в сельской местности;
– состоятельные и патриотически настроенные китайские диаспоры за границей, готовые инвестировать средства, учитывая очень дешевую рабочую силу в Китае.

Как справедливо отмечали многие, основополагающее различие между стратегиями Дэн Сяопина и Михаила Горбачёва и главное объяснение разных результатов реформ заключалось в том, что Дэн осуществлял экономические преобразования, жестко ограничив политические изменения, а Горбачёв одновременно проводил реформы и в той, и в другой сфере. Было ли это просто ошибкой Горбачёва? Дэн Сяопин обладал парадоксальным преимуществом: экономический и социальный хаос, ставший следствием культурной революции, в значительной степени напугали номенклатуру и дискредитировали экстремизм Мао и все, что было с ним связано. Используя эти настроения, Дэн создал выигрышную политическую коалицию и стал преемником Мао, а затем вступить на путь экономических реформ, которые закрепили его позицию как лидера.

Михаил Горбачёв, придя к власти в марте 1985 г., столкнулся с партийной и правительственной номенклатурой, где все еще доминировали чиновники, выдвинутые на должности в конце 1930-х годов. Уже само по себе это являлось существенным препятствием для реформаторских усилий, а прочное присутствие «сталинского поколения» во власти означало, что Горбачёву – фактически аутсайдеру в кремлевской политике – будет очень непросто закрепить свой политический авторитет. В отличие от Дэн Сяопина, Горбачёв не смог сделать это быстро и никогда не добивался этого со всей решимостью.

Ряд факторов, как внутренних, так и внешних, повлияли на решения, принятые Дэн Сяопином и Горбачёвым. Среди них –следствие фундаментальных различий в социальной и экономической структуре двух коммунистических гигантов; роль международных факторов, включая традиционную дипломатию, прямые инвестиции, культурную ориентацию элит и диаспор; и, наконец, отличие стратегий предпринятых реформ и особая роль политических лидеров.

Различия в социально-экономической структуре

Хорошо известно, что Дэн Сяопин начал программу реформ с сельскохозяйственной отрасли. До этого китайское руководство регулярно получало сведения о дефиците в продовольственном секторе, о недоедании и даже голоде в деревне. Дэну и его команде было ясно, что система коллективного сельского хозяйства, действовавшая с 1950-х гг., просто не могла справиться с поставленными задачами. Тем не менее, эффективная ликвидация инфраструктуры колхозов стала серьезным политическим вызовом, и Дэн начал действовать, только построив собственную политическую базу между третьим и пятым пленумами XI съезда (декабрь 1978 – февраль 1980 г.).

Результаты не заставили себя ждать и были поразительными. Не выдвигая всеобъемлющей программы реформ, Дэн Сяопин сохранил социалистическую форму сельского хозяйства, но лишил ее социалистического содержания. Общественная собственность на землю была сохранена, а местные власти по-прежнему устанавливали квоты на производство для каждой семьи. Однако, выполнив установленные нормы любым подходящим для них способом, семьи могли продавать излишки по рыночным ценам или использовать для личного потребления. В 1982 г. сельские коммуны были упразднены, а к концу того же года практически все семьи в сельской местности работали на основе индивидуальных контрактов с местным производственным подразделением. В 1978–1982 гг. средний доход крестьян увеличился почти вдвое, производство зерна в 1984 г. выросло на 33% по сравнению с 1977 г., значительный прирост был зафиксирован в потреблении говядины, свинины, мяса птицы и яиц.

Эти результаты, положительные сами по себе, также повысили политический авторитет Дэн Сяопина и подкрепили его стратегию, позволив расширить и активизировать программу преобразований.

Горбачёв, напротив, начал экономические реформы, сосредоточившись на промышленном секторе. Его политика была нацелена на повышение эффективности существующих предприятий путем предоставления заводам большей свободы в планировании производства, сохраняя при этом структуру цен и квазимонопольного распределения и не упразднения госсобственность. В результате большинство советских предприятий просто прекратили производить потребительские товары с низкой наценкой, быстро возникла массовая нехватка товаров ежедневного потребления (соль, сахар, спички, масло, стиральный порошок, детская одежда и т.д.). К середине 1989 г. у горняков Донбасса не было мыла, чтобы помыться после рабочей смены. Это привело к массовым забастовкам и способствовало объединению рабочих и интеллигенции против советской системы и лично Горбачёва. Кроме того, первым шагом Горбачёва на посту генерального секретаря КПСС стала широко разрекламированная антиалкогольная кампания, которая, при всех ее достоинствах в теории, на практике сделала генсека непопулярным как среди народных масс, так и среди элит. В этом отношении Горбачёв оказался абсолютным антиподом Дэн Сяопина, который бережно накапливал политический капитал с каждым шагом по пути реформирования.

При этом нужно учитывать, что, если экономика Китая в конце 1970-х на 80% была аграрной, то советская почти на 80% была промышленно-городской. Более того, проникновение советской партийной и государственной системы в сельскохозяйственный (и вообще сельский) сектор было шире и глубже, чем в Китае. Это означает, что в СССР сельские политические интересы в значительно большей степени были бы затронуты решением о деколлективизации, чем в Китае, хотя и там это было достаточно ощутимо. Так, когда в августе 1987 г. Горбачёв предложил двигаться к аренде земли, это с самого начала встретило противодействие со стороны Егора Лигачёва и все еще влиятельной старой гвардии. К марту 1989 г. Горбачёв лишился пространства для маневра: ЦК КПСС формально подтвердил, что колхозы останутся основой сельского хозяйства.

Кроме того, разветвленная советская система социальной защиты обеспечивала сельское население работой и доходом (в основном вне зависимости от труда), медицинскими услугами, субсидиями на строительство домов, пенсиями и другими социальными благами именно на базе колхозов, в то время как в Китае государство просто не могло себе этого позволить. Таким образом, выход из колхозов и совхозов в СССР означал бы потерю огромного числа социальных преимуществ и переход к рыночному хозяйству, которое было незнакомо населению более полувека. Учитывая также абсолютно разную демографическую ситуацию в селах – непропорциональное количество молодежи, пожилых, женщин и больных в случае СССР и сбалансированное по полу и возрасту население в Китае – совершенно не очевидно, что Горбачёв смог бы добиться быстрых успехов в сельском хозяйстве.

Эту точку зрения подтверждает общее отношение к экономическим реформам в Советском Союзе. Осторожный опрос, проведенный в декабре 1989 г., показал, что 50% одобряют сохранение колхозов и совхозов в прежнем виде и лишь 10% поддерживали хотя бы аренду (в отличие от продажи) сельхозпредприятий частным лицам. На самом деле, можно было ожидать, что китайские крестьяне будут использовать упразднение государственного контроля различными способами, чего нельзя было сказать о работниках колхозов и совхозов в СССР: китайцы были вынуждены делать это, иначе им грозило полное разорение и даже голод. Тот факт, что сельские власти были недостаточно представлены на национальном политическом уровне, также способствовал решению Дэн Сяопина. В этом отношении ситуацию в КНР в начале 1980-х гг. можно сравнить с советским решением отказаться от госконтроля в сельском хозяйстве в рамках НЭПа в 1920-х гг., когда социально-экономическая структура Советской России была сопоставима с китайской в конце 1970-х гг. (т.е. на 75– 80% аграрная), при этом село не было охвачено системой социального обеспечения. Но в 1989 г. Горбачёв столкнулся с совершенно иной ситуацией.

Стратегии реформ

Дэн Сяопин прагматично следовал стратегии поэтапных преобразований, опираясь на экономические успехи, которые он превращал в политический капитал, и постепенно расширяя процесс реформ – с аграрного хозяйства на связанные с ним предприятия в сельской местности, специальные экономические зоны на южном побережье и все более крупные регионы страны и сектора экономики. Он действовал энергично и дальновидно, но всегда тщательно укреплял политическую коалицию, прежде чем сделать следующий шаг. В этом ему, несомненно, помогал огромный авторитет, приобретенный в китайском политическом классе: даже Чэнь Юнь, который был более консервативен, чем Дэн Сяопин, и часто спорил с ним, признавал, что тот гораздо более компетентен как руководитель. Дэн Сяопин был правой рукой Мао Цзэдуна в 1950-х и начале 1960-х гг., с достоинством пережил несколько маоистских чисток, сыграл ключевую роль во время конфронтации КНР с Советским Союзом в начале 1960-х гг. и имел заслуженную репутацию человека осторожного, следующего продуманным курсом и обладающего как политическим, так и личным мужеством.

Осуществляя реформы, Дэн Сяопин продемонстрировал прагматичность и дальновидность. Им двигало стремление модернизировать страну, но при этом он не был связан заранее сформированными идеологическими представлениями о том, как добиться этой цели. Философия «пробуй, что сработает» определила его подход. В отличие от взглядов Горбачёва на роль Сталина, Дэн Сяопин был твердо убежден, что Китай не может позволить себе дебатов о Мао и маоизме без всяких ограничений; по его мнению, общественное внимание должно быть сфокусировано на будущем. Также в отличие от Горбачёва он не проводил экспериментов, которые могли поставить под угрозу политическую монополию компартии, и при этом более искусно укреплял свое лидерство в КПК, чем Горбачёв в КПСС. Когда Дэн Сяопин увидел, что дискуссии о западной демократии представляют опасность для правления компартии, он провел красную черту. Горбачёв же к концу правления разрывался между КПСС, от которой не мог отказаться, и демократическими силами, с которыми не мог объединиться.

Дэн Сяопин был глубоко убежден, что Китаю требуется авторитарное правление – с применением силы в случае крайней необходимости, – если страна хочет совершить переход от традиционного общества к по-настоящему современному. В этом его, безусловно, поддерживал практически весь партийный и правительственный аппарат, а также большинство интеллектуалов, которые из патриотизма объединились вокруг идеи подъема страны. В этом Китай Дэн Сяопина тоже существенно отличался от СССР: с внедрением горбачёвской политики гласности стало ясно, что большая часть интеллигенции в культурном плане ориентирована на Запад и активно пропагандирует эти взгляды в новых средствах массовой информации. А поскольку Горбачёв считал главной задачей изгнание духа сталинизма из советской жизни, это означало исключение применения силы и даже угрозы ее использования. Он сдержал слово.

Таким образом, Дэн Сяопин проводил экономические, а не политические реформы, хотя и ужесточал при этом контроль над партийным и государственным аппаратом. Во время движения «Стена демократии» в 1978 г. и событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. Дэн Сяопин показал, что не намерен проявлять выдержку перед прямыми или даже скрытыми вызовами коммунистической монополии. Огромный резерв политического капитала, который Дэн Сяопин создал благодаря своим неоспоримым экономическим успехам, прорывам во внешней политике в отношениях с США, Японией и даже Советским Союзом, а также последовательно укрепляемые тесные связи с военным руководством позволили ему изолировать несогласных и удержать страну на пути экономических, а не политических реформ.

Михаил Горбачёв следовал практически полностью противоположной стратегии. К январю 1987 г. он пришел к выводу, что неосталинистская бюрократия не позволит реализовать экономические реформы без масштабных политических преобразований. Поскольку добиться большей эффективности или найти новые источники роста с помощью первоначальной политики «ускорения» (1985–1986) не удалось, Горбачёв инициировал структурные экономические реформы («перестройка», 1987) и затем «демократизацию» (1988) и таким образом перешел к одновременному осуществлению экономических и политических реформ, что стало невероятным вызовом. В начале 1989 г. были введены конкурентные выборы, направленные против старой гвардии, но чтобы полностью отстранить ее от власти, требовалось создать новые политические силы. В 1989–1990 гг. в советских республиках появились националистические движения, использовавшие выборы для получения легитимного демократического статуса, которого не было у Горбачёва, поскольку он отказался выставлять свою кандидатуру на всенародное голосование.

Кроме того, остается вопрос простой политической компетентности. Невозможно представить, чтобы Дэн Сяопин поступил так же, как Горбачёв в конце 1990 г., когда он назначил на ключевые государственные посты партийных консерваторов (Геннадия Янаева, Бориса Пуго, Валентина Павлова и других), которые затем предприняли попытку переворота. Насколько Горбачёв был оторван от реальности, показало советское телевидение: вернувшись из Крыма в Москву после переворота, он заявил, что настроен сотрудничать с партией как с «ведущей силой перестройки». В этот момент он продемонстрировал невероятную потерю чувства реальности и утратил дальнейший контроль над страной.

Международные факторы

И Дэн Сяопин, и Горбачёв понимали, какой длинный путь нужно проделать их странам, чтобы по экономическим показателям догнать развитые капиталистические демократии. Оба лидера также с самого начала осознавали, что их страны нуждаются во всеобъемлющем и системном улучшении отношений с внешним миром независимо от идеологической окраски. Для Дэн Сяопина это отчасти было обусловлено необходимостью избежать советского окружения во время холодной войны между Китаем и СССР; тесные связи с американцами служили противовесом влиянию Москвы в Монголии, Вьетнаме и Афганистане, а также сдерживающим фактором для огромной советской военной машины вдоль китайских границ. Однако стратегия открытости Дэн Сяопина имела более широкие цели: открыть Китай для самых современных разработок в науке и технологиях и процессов, происходящих в современном обществе в целом, что в конечном итоге должно было способствовать ускорению развития экономики.

С самого начала – и в этом позиция Дэн Сяопина резко отличалась от точки зрения Горбачёва – руководитель КНР поощрял стремление десятков тысяч китайских студентов и ученых получать образование за границей независимо от того, возвращались они домой или нет.

Расчет Дэн Сяопина оказался верным, а контраст с советским опытом подчеркивает существенные культурные различия между двумя государствами, под влиянием которых сформировалось отношение элит к Западу. Историческая близость к Европе позволяла россиянам адаптироваться к вызовам со стороны современной Европы более эффективно, чем китайцам. Но это также привело к европеизации российской интеллигенции, как культурной, так и научной, которая была склонна выражать отстраненное недовольство российским государством, исторически лишавшим ее политического голоса. Как стало очевидно в горбачёвский период, когда интеллигенция получила относительную свободу высказываний, она обнаружила большую склонность к космополитизму, чем к национализму, и считала, что Россия отстает от Запада не только экономически и технологически, но также уступает по уровню культуры и даже морали. Советский страх предательства со стороны интеллигенции, который был вполне обоснован, серьезно ограничивал открытость Запада для советских студентов. В свою очередь, позиция Дэн Сяопина, осознававшего значительное экономическое отставание Китая от Запада, отражала китайскую традицию, – которую разделяли многие интеллектуалы, – что китайская культура и мораль не могут и не должны измеряться по западным стандартам. Древняя китайская традиция включения самых ярких людей в бюрократический класс через систему экзаменов упрочила эту тенденцию, объединив личные интересы интеллектуалов с государственными интересами. Вследствие этого китайские интеллектуалы не превратились в «интеллигенцию» в русском смысле этого слова, т.е. отдельный класс, неформально выражающий совесть нации против государства.

Кроме того, у двух стран был совершенно разный опыт взаимоотношений с диаспорами. Большинство китайских интеллектуалов, живущих за границей – граждан стран Юго-Восточной Азии, Канады, США, Гонконга, Макао и Тайваня, всего более 50 миллионов человек – остались патриотами независимо от отношения к коммунистам. Они сохранили искреннее желание помочь стране своих предков, и политика Дэн Сяопина предоставила им такую возможность. Приблизительно две трети прямых иностранных инвестиций в 1978-95 гг. пришли в Китай из Гонконга или через него, к началу 1990-х объем инвестиций в среднем составлял 35 млрд долларов в год и обеспечивал устойчивый годовой экономический рост в 9-10%. Кроме того, в результате холодной войны Китай Дэн Сяопина получил особый доступ на огромный внутренний рынок США. В 1979 г. Соединенные Штаты предоставили Китаю статус государства, пользующегося режимом наибольшего благоприятствования. Китайский экспорт в США увеличился с 9,7 млрд долларов в 1978 г. до 52,5 млрд долларов в 1989 г., заложив основы сотрудничества, продолжавшегося на протяжении следующих 20 лет.

В свою очередь, советская диаспора практически целиком работала против интеграции страны с Западом. Советские диаспоры после 1945 г. преимущественно составляли представители нерусских этнических групп, имевшие серьезные исторические обиды на русских: евреи, украинцы (в основном из русофобской Западной Украины), литовцы, латыши и эстонцы, не говоря уже о влиятельном восточноевропейском лобби (поляки, венгры, чехи и словаки), которое отождествляло советскую власть с русским империализмом. Отчасти из-за этого Советский Союз никогда не мог получить торговый статус наибольшего благоприятствования у Соединенных Штатов.

Еще один фактор – нефть: в середине 1970-х ортодоксальные китайские плановики во главе с Хуа Гофэном рассчитывали на разработку обширных нефтяных месторождений, которые должны были дать средства (через доходы от экспорта) на приобретение иностранных технологий, необходимых для начала модернизации. Если бы такие планы осуществились, это стало бы серьезным аргументом против смелых структурных изменений, которые пытался продвигать Дэн Сяопин. Разумеется, это укрепило бы первоначальный скептицизм влиятельного Чэнь Юня по поводу курса Дэн Сяопина. К 1978 г. руководители китайской экономики были вынуждены признать, что их прогнозы по поводу будущего производства нефти не оправдались. В результате Дэн Сяопин получил возможность действовать, поскольку его оппоненты лишились жизнеспособного альтернативного плана. Основанная на ресурсах экономическая программа упрочила бы статус-кво или, по меньшей мере, усложнила бы проведение преобразований. Вместо этого импульс экономике придавали новые источники капитальных инвестиций, приходивших из других стран.

После обнаружения обширных новых месторождений нефти и газа в Западной Сибири в середине 1960-х Советский Союз, напротив, стал крупнейшим мировым производителем углеводородов в 1970-х и начале 1980-х годов. На протяжении 1970-х высокие цены на нефть поддерживали институциональный статус-кво в Москве, при этом делая советскую экономику (и систему в целом) все более уязвимой в случае резкого падения мировых цен на нефть. Было проще на короткий срок покупать политический и социальный мир за счет нефтяных прибылей, чем пойти по рискованному пути структурных реформ. К приходу Горбачёва было упущено еще одно десятилетие, которое можно было использовать для исправления недостатков советской экономики, что только увеличило тяжелое бремя, легшее на плечи генсека. Более того, в 1986 г. Саудовская Аравия повысила производство на 2 млн баррелей в день, и цена на нефть упала до 10 долларов за баррель. Поэтому Горбачёв был вынужден начать рискованную (и как мы увидели, плохо продуманную) программу структурных реформ при резко сократившейся ресурсной базе, советская экономика лишилась своей подушки безопасности.

Политическое лидерство

Хотя реформирование прочно институционализированной советской системы, вероятно, было более сложной задачей, также очевидно, что Дэн Сяопин гораздо лучше понимал Китай, чем Горбачёв – Советский Союз. Кроме того, Дэн Сяопин имел несравнимо более выгодную позицию для управления рискованным процессом структурных реформ – хотя бы только в одной сфере, – чем Горбачёв. Дэн Сяопин говорил коротко и авторитетно, в то время как Горбачёв выступал с длинными лекциями или угрожал, позволяя предположить, что он не очень хорошо владеет ситуацией. Дэн Сяопин защищал компартию Китая как единственную организацию, объединяющую страну, а Горбачёв подрывал позиции КПСС, не имея альтернативной легитимной системы власти. Хотя многие коллеги Дэн Сяопина, включая Чэнь Юня, были не согласны с масштабами и темпами реформ, ему удалось добиться единства в руководстве; Горбачёв потерпел провал в этом ключевом аспекте, как показали путч и подъем национальных движений. Дэн Сяопин сохранил лояльность вооруженных сил и поддерживал тесные связи с военным руководством; Горбачёв просто отдалил армию от себя, и верхушка командования поддержала переворот. Дэн Сяопин тщательно строил общественную поддержку, стремясь к тому, чтобы его связывали с очевидными успехами реформ (в особенности с деколлективизацией); а Горбачёв добился того, что его заранее стали идентифицировать с явно непопулярной политикой (антиалкогольная кампания и катастройка в экономике в целом). Дэн Сяопин старался принимать решения, опираясь на различные источники информации, а Горбачёв со временем стал более зависим от данных, предоставляемых КГБ (не поддерживающим его). Приняв решение, Дэн Сяопин действовал смело, а Горбачёв часто действовал безрассудно, но редко – смело. Он никак не мог решить, поддержать ли ему КПСС или новые социально-политические силы, появившиеся благодаря его собственной политике. В то время как Дэн Сяопин действовал поэтапно и опирался на успехи, как политические, так и экономические, Горбачёв, прежде чем действовать, выступал с грандиозными программными заявлениями, которые часто были нереалистичными; подобные речи позволяли оппонентам объединять силы для саботажа и конечного провала реформ. Иными словами, Дэн Сяопин действовал так, как будто за ним стояла вся китайская система. Горбачёв такой способностью не обладал.

Насколько различия в истории советских и китайских реформ были предопределены обстоятельствами и насколько их обусловил выбор, сделанный Дэн Сяопином и Горбачёвым? Как мы увидели, у Горбачёва, возможно, было меньше вариантов, чем у Дэн Сяопина. В то же время практически все специалисты, как китайские, так и иностранные, согласны, что ни один другой лидер того времени, кроме Дэн Сяопина, не смог бы настолько резко изменить страну. Так насколько решающей является роль лидеров в определении хода событий?

Представьте, что могло бы произойти, если бы Юрий Андропов прожил так же долго, как Дэн Сяопин (который умер в 93 года в 1997 г.). Можно не сомневаться, что, поскольку модель экстенсивного экономического развития себя исчерпала, Советский Союз начал бы существенные экономические реформы. Андропов отлично знал о структурном кризисе в советской экономике. Судя по его программным заявлениям в 1982-83 гг. и длительному пребыванию на вершине власти, он вряд ли поддержал бы что-то отдаленно напоминающее политические реформы Горбачёва или колебался бы по поводу применения силы, чтобы остановить угрозу для коммунистического правления со стороны общества. Кроме того, позиции людей Андропова в партии, КГБ, правительстве и вооруженных силах были гораздо сильнее, чем связи Горбачёва, и он вполне смог бы построить жизнеспособную коалицию для проведения поэтапного реформирования экономики. Хотя долгосрочные успехи экономической стратегии Андропова можно поставить под вопрос, вполне реально, что Советский Союз – как и коммунистический Китай – мог бы существовать и сегодня. Аналогичным образом, если бы Дэн Сяопин прожил так же недолго, как Андропов, у него просто не было бы шанса осуществить свои реформы, и Китай вступил бы на более консервативный путь экономического развития. Если эти рассуждения верны, они говорят в поддержку тезиса о том, что Дэн Сяопин и Горбачёв сыграли решающую роль в том выборе, который предоставляли им структурные факторы: Дэн Сяопин – действуя так, чтобы сохранять и расширять свой политический капитал с каждым шагом, а Горбачёв – потеряв его. Именно по таким критериям можно судить о политических лидерах и политическом лидерстве в целом.


Аллен Линч – профессор Университета Вирджинии, директор Центра изучения России и стран Восточной Европы (1993-2008)
Источник: "Россия в глобальной политике "