Лента: Политика

Французский историк и социолог Эммануэль Тодд надеется,что новый президент Франсуа Олланд положит конец доминированию Германии в еврозоне

Курс на экономию или рост: редко когда в истории споры о пути, по которому Европа сможет выйти из кризиса, разгорались с такой силой. В интервью журналу Spiegel французский историк Эммануэль Тодд продолжает эту дискуссию — и ставит под вопрос роль Германии как этической инстанции в Европе.

Не только во Франции и Греции, но и в Италии сформировалось протестное движение избирателей, взбунтовавшихся против политического истеблишмента. А в Португалии часть элиты и вовсе покидает страну, чтобы работать и зарабатывать в Африке.Французский историк и социолог Эммануэль Тодд надеется,что новый президент Франсуа Олланд положит конец доминированию Германии в еврозоне.

ШПИГЕЛЬ: Месье Тодд, что предвещает вашей стране и Европе избрание Франсуа Олланда на пост президента Франции?

Тодд: Знаете, у меня до самого конца было чудовищное предчувствие, что Саркози может вновь стать президентом. Это был кошмар. Ведь его поражение оказалось не столь сокрушительным, как можно было ожидать, основываясь на многих опросах.

ШПИГЕЛЬ: Почему это произошло?

Тодд: Во Франции, как и в большинстве других европейских стран, имеется тенденция к смещению настроений вправо, что объясняется старением населения. Основное ядро консервативного электората Саркози составляли те, кому за шестьдесят. К тому же Франция прошла через экономический и финансовый кризис удачнее, чем прочие государства Средиземноморья, хотя, разумеется, она и не обладает экономической мощью Германии. Саркози мог утверждать, что это его заслуга.

ШПИГЕЛЬ: Выходит, Ангела Меркель не так уж и ошибалась, делая ставку на победу своего друга Саркози?

Тодд: Госпожа Меркель допустила серьезную психологическую и культурную ошибку: она видела в Саркози типичного нормального француза, каким он существует в ее представлении, — неуравновешенного, нетерпеливого, вспыльчивого, труднопредсказуемого, эмоционального. Иными словами, ребенка, которого ей то и дело приходилось урезонивать. При этом она не заметила, как Саркози расколол нацию. Он вызвал поляризацию в обществе, рассуждая на тему главенствующей роли французской культуры, играя на нелюбви к иммигрантам и используя мусульман в качестве козлов отпущения.

ШПИГЕЛЬ: Все эти темы охотно берут на вооружение и представители консервативного лагеря в Германии.

Тодд: Однако это противоречит французскому республиканскому идеалу универсализма, то есть всеобщего равенства. В Германии такая концепция имеет, мягко говоря, не столь глубокие корни. В ходе демократических выборов народ определяет сам себя. Французы ясно дали понять, что сохраняют верность традициям революции 1789 года. И в моих глазах это делает результаты выборов прямо-таки достойными восхищения.

ШПИГЕЛЬ: Над Европой вновь дует свежий ветер свободы, равенства и братства?

Тодд: Франсуа Олланд может стать антиподом Меркель, не подрывая немецко-французского партнерства. На него уже сегодня возлагают надежды южане, изнывающие от диктата экономии со стороны Берлина. Его призыв пересмотреть соглашение о бюджетной дисциплине и «уравновесить» документ соглашением об экономическом росте еще до его официального вступления в должность поколебал немецкий догматизм. Олланд в одночасье стал решающим игроком на европейском поле.

ШПИГЕЛЬ: Это еще далеко не очевидно. Многие пока считают Олланда темной лошадкой.

Тодд: Главным откровением недавних выборов явилась сама личность Олланда. Он производит впечатление человека, безусловно, основательного, необычайно сдержанного, гибкого и умеющего приспосабливаться, не изменяя самому себе. Ясно одно: госпоже Меркель не удастся от него отмахнуться.

ШПИГЕЛЬ: Что это значит для евро? Думаете, столкновения между федеральным канцлером и новым президентом Франции не избежать?

Тодд: Я бы предпочел полюбовное расставание немецко-французского тандема. Вопреки обманчивому впечатлению, настоящей близости между Францией и Германией не было никогда.

ШПИГЕЛЬ: Должно быть, вы говорите это в порядке провокации?

Тодд: На самом деле Берлин и Париж уже основательно расходятся, просто, похоже, пока этого никто не заметил. Олланд охотно позиционировал себя как второго Миттерана, что в ходе предвыборной кампании у многих вызывало улыбку. И вот теперь ему предстоит испытать на себе иронию судьбы: Франсуа Миттеран «осчастливил» нас евро, и Франсуа Олланд, самопровозглашенный Миттеран номер два, должен будет расхлебывать эту кашу.

ШПИГЕЛЬ: Да, но не вываливать ее в помойное ведро.

Тодд: Миттеран рассчитывал, что евро поможет положить предел доминированию объединенной Германии, перспективы которого пугали. В результате сегодня все стонут именно от такого доминирования. Евро входит в историю как колоссальный просчет правящих элит в Европе. Политики не ведали, что творили, а получился монстр. И потому сегодня они никак не могут избавиться от творения своих рук.

ШПИГЕЛЬ: Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез. Как утверждает сама Меркель, «крах евро будет означать и крах Европы», и в такой оценке она не одинока.

Тодд: Точно можно сказать одно: валютный союз привел к крайнему усилению напряженности и обострению противоречий в Европе. Евро восстанавливает европейцев друг против друга. Национальные валюты были тем инструментом, который в условиях единого рынка позволял осуществлять регулирование, сглаживать различия в уровне конкурентоспособности. Чтобы это понять, не нужно быть лауреатом Нобелевской премии по экономике.

ШПИГЕЛЬ: Вы и правда хотите «сдать» евро?

Тодд: В первую очередь необходимо обсуждать перспективы и альтернативы, а не табуировать этот вопрос. Во время предвыборной кампании во Франции его подняла только лидер крайне правого Национального фронта Марин Ле Пен, что автоматически не позволило включать эту тему в повестку всех право- и левоцентристских партий.

ШПИГЕЛЬ: Но в конечном счете вы не боитесь рискнуть всем европейским проектом в целом?

Тодд: Для меня очевидна опасность того, что мы все вместе провалимся в черную дыру. Впрочем, мне представляется, что еврозону, которую, кстати, не так-то просто ликвидировать, еще можно спасти, но только при условии приличной дозы протекционизма.

ШПИГЕЛЬ: Тем самым вы противопоставляете себя ортодоксальным экономистам глобализованного мира…

Тодд: …то есть приверженцам доминирующей концепции свободной торговли. Да, верно.

ШПИГЕЛЬ: Вам это не кажется прямым путем к мировой экономической войне?

Тодд: Она уже идет. Глобализация с ее беспрепятственной международной торговлей и свободной конкуренцией для всех есть форма экономической войны, из которой выходят победителями две страны: Китай и Германия. Утверждение, что в выигрыше от глобализации остаются все, просто неправда. Конечно, немцы уверены, что готовы к глобальной конкуренции как нельзя лучше, и потому ставят в пример всем европейцам свою социально-экономическую модель — дескать, проводите структурные реформы именно в этом направлении. Но что произойдет с экспортными показателями Германии, если вследствие долгового кризиса спрос на европейском рынке, на который приходится две трети поставок за пределы Германии, резко упадет?

ШПИГЕЛЬ: Но чем протекционизм может облегчить положение в Евросоюзе? Европе просто придется распрощаться с притязаниями на роль глобального игрока мировой экономики.

Тодд: Отнюдь. Протекционизм защитит Европу от дешевого импорта и предотвратит перенос рабочих мест в страны с низким уровнем заработной платы за пределами ЕС, что поддержит внутренний спрос и, как следствие, укрепит солидарность европейцев, а также разрядит назревающие конфликты.

ШПИГЕЛЬ: Канцлера Меркель, представляющую нацию, которая считается чемпионом мира по экспорту, такая ваша программа не впечатлит.

Тодд: Экономические успехи и профицит торгового баланса Германии обеспечиваются за счет партнеров. В долгосрочной перспективе это добром не кончится.

ШПИГЕЛЬ: Вы хотите сказать, что немцы ведут нечестную игру?

Тодд: Если вы так ставите вопрос, то мне кажется, что немцы проводят осознанную, хотя и необъявленную политику, предполагающую некооперативное поведение по отношению к другим европейцам. Во Франции так считают многие граждане и многие политики, даже если они не говорят об этом открыто. Как показал опрос, 80% французов положительно отнеслись бы к протекционистской политике в масштабах Европы. Это свидетельствует о том, что мы имеем дело с двумя разными культурами: немецкая культура состязательности, конкуренции, гонки за успехом сталкивается с французской культурой равенства.

ШПИГЕЛЬ: Чем обусловлена такая зацикленность на священном равенстве? Ведь конкуренция приводит к неравенству — даже при самых честных правилах игры.

Тодд: Как и все особенности французского менталитета, это уходит корнями глубоко в историю. Это влияние революции с ее Декларацией прав человека и гражданина, представлением о республике как об объединении свободных граждан, в основе которого лежит волеизъявление, а не этническая общность.

ШПИГЕЛЬ: Следовательно, победа Франсуа Олланда — это и правда обращение к корням, «исторический момент», как торжествующе писали французские СМИ? И Европа действительно подошла к поворотной точке своей истории?

Тодд: Во всяком случае, у Олланда есть шанс возглавить движение, к формированию которого он тоже причастен. Время работает на него, и он не может пойти на уступки по вопросу о новом европейском соглашении о бюджетной дисциплине хотя бы потому, что через месяц состоятся выборы в Национальное собрание Франции, и парламент возобновит работу только после летних каникул, то есть осенью. А чем дольше политическая судьба бюджетного пакта будет оставаться под вопросом, чем дольше будет затягиваться его ратификация Францией, тем быстрее он канет в Лету.

ШПИГЕЛЬ: Вам не кажется, что сейчас не время для подобных игр? Кризис не ждет, и бремя долгов не рассеется, как утренний туман.

Тодд: До сих пор никто даже не пытался подойти к этой проблеме серьезно, дискуссия о долгах — это иллюзия.

ШПИГЕЛЬ: Нет уж, позвольте: уровень государственных долгов, угроза греческого дефолта, опасность эффекта домино с усугублением положения других стран, начиная с Португалии или Испании и Италии и заканчивая Францией, — все это не плод воспаленной фантазии.

Тодд: Верно, но неоднократные заверения, что решение для этих европейских проблем уже найдено — это иллюзия или, хуже того, политический обман.

ШПИГЕЛЬ: Почему?

Тодд: В рамках валютного союза с его нынешней архитектурой решить проблему долгов невозможно, такой антикризисный менеджмент обречен на провал. Общая валюта с ЕЦБ, который одновременно является государственным и надгосударственным институтом, оказывается своего рода смирительной рубашкой для Европы. Вы только задумайтесь, какой абсурд: ЕЦБ ссуживает банкам колоссальные средства под проценты, которые ниже уровня инфляции. Финансовые институты скупают на них гособлигации, проценты по которым в три или даже в пять раз превышают ставку ЕЦБ. Тем временем соответствующие правительства вынуждены сокращать расходы и повышать налоги, чтобы платить по купонам. Это политическое безумие.

ШПИГЕЛЬ: Прямое кредитование государств не входит в мандат Европейского Центробанка.

Тодд: Олланд понимает, что нужно пересмотреть этот мандат. Япония и Соединенные Штаты живут припеваючи со своими долгами, потому что их центробанки имеют возможность напечатать столько денег, сколько потребуется.

ШПИГЕЛЬ: Пока аргументы Олланда не столь радикальны. Изменение мандата ЕЦБ — красная линия, через которую канцлер Меркель не вправе переступить.

Тодд: Простите, но за федеральным канцлером уже признали право на довольно-таки солидное количество ошибок. Тем более что, безусловно, есть рычаги, которые можно использовать против нее. Что если еще раз продемонстрировать ей «орудия пыток»? Партнерам Германии достаточно будет сказать: что ж, мы займемся сокращением дефицита наших торговых балансов — и начнем с того, что откажемся от закупок немецких товаров. Но в конечном счете не так уж и важно, состоится ли на деле анонсированная конфронтация между федеральным канцлером и президентом Франции. Кто пойдет на уступки — госпожа Меркель или Франсуа Олланд, — вопрос второстепенный. Ведь когда они будут сидеть за столом переговоров друг напротив друга, то к ним незримо присоединится некто третий: дьявол.

ШПИГЕЛЬ: Прямо-таки апокалиптический сценарий.

Тодд: И дьявол одержит верх. Катастрофа уже наступила, только это еще не все успели понять. И тогда демократия действительно окажется под угрозой. Экономическое принуждение, в силу которого целые народы неизбежно будут обрекаться на обнищание, как это сегодня происходит с греками, станет нестерпимым.

ШПИГЕЛЬ: И ответственность за такой исход возложат на Германию?

Тодд: Немцам придется не слишком сладко, если в Европе они окажутся в изоляции. Правительству в Берлине пора бы уже прекратить читать мораль о том, что государства-должники сами виноваты в своем бедственном положении. Германия несет свою долю ответственности, и если Европу постигнет фиаско, то это будет фиаско в том числе и Берлина.

ШПИГЕЛЬ: Мсье Тодд, благодарим вас за эту беседу.

ДОСЬЕ

Эммануэль Тодд (родился в 1951 году) получил диплом политолога в Париже; позднее интерес к истории привел его в Кембридж. С 1984 года работает во французском Национальном институте демографических исследований. Тодд причисляет себя к приверженцам левоцентристских концепций; он неоднократно выступал в качестве советника и автора ключевых тезисов для французских политиков и кандидатов в президенты.



Мэтью фон Рор, Ромэн Лайк
Источник: "Голос России "