Лента: Политика

Иран сейчас позиционирует сам себя как самую влиятельную ближневосточную державу, и не без оснований. Географическое положение страны, богатые запасы нефти, успехи в ядерных исследованиях, собственная космическая программа, сравнительно высокоразвитые технологии в ряде других современных отраслей и, конечно же, большое население и его молодой состав — объективные ключевые факторы возросшего влияния Тегерана. События «арабской весны» и последовавшая за ними трансформация политических процессов в ряде стран региона создали для внешней политики Ирана новые возможности.

США и их западные партнеры позитивную динамику в развитии Ирана не приемлют. Говоря об иранских соседях, Вашингтон самоуверенно заявляет, что весь арабский мир, за исключением Сирии, готов поддержать Запад в большой войне против Ирана. В последнее время Пентагон разрабатывает разные варианты военных действий против Ирана на случай провала экономических санкций и дипломатических усилий по принуждению ИРИ отказаться от своей ядерной программы. Подобные заявления можно расценивать как приглашение к участию в военной кампании и распределению ролей в виртуальной войне против Ирана. Расчет США делается на более широкое привлечение к своему противостоянию с ИРИ не только западных государств-союзников, но и непосредственных географических соседей Ирана, в числе которых в Вашингтоне хотели бы видеть не только арабские монархии Персидского залива, но и Турцию и Пакистан.

Иран и Турция: «худой мир лучше доброй ссоры»

Иран, не без оснований, рассчитывал, что продвижение единства среди мусульманских стран станет одним из главных приоритетов внешней политики Турции, во главе которой с 2003 г. стоят близкие Тегерану по духу исламские деятели. Однако на практике Турция в своем стремлении играть более существенную роль на международной арене уже перешла к реализации политики неоосманизма, в которой Иран, как и 200 лет тому назад, рассматривается не как союзник, а, по многим региональным направлениям, как соперник. Реалии сегодняшнего дня, конечно, вносят коррективы в это соперничество, но суть остается прежней.

У Ирана и Турции имеются серьезные разногласия в политике по отношению к Сирии. Тегеран безоговорочно поддерживает Дамаск, считая его своим ближайшим союзником в регионе, в то время как Анкара входит в число наиболее решительных критиков и противников режима президента Башара Асада. Но, видимо, будет оправданно посмотреть на этот вопрос в более широком контексте стратегий Ирана и Турции в отношении арабских стран Ближнего Востока в целом. Географически и политически обе мусульманские страны тяготеют к Ближнему Востоку, однако продолжают этнически оставаться чужими для арабского большинства, в среде которого также нет единства, а после событий «арабской весны» еще и образовался определенный вакуум сил, на замену которых готовы себя предложить и Турция, и Иран.

Сирия, пожалуй, единственные исключение среди арабских стран: все годы после исламской революции в Иране она оставалась для ИРИ открытым окном в соседний арабский мир. Сейчас Дамаск находится под реальной угрозой смены режима, и сирийское окно для Ирана может быть вскоре закрыто с очень акцентированным участием Турции. Глава Министерства информации (разведка и контрразведка) ИРИ Х. Мослехи в этой связи считает, что «главный вопрос в Сирии заключается не в сохранении именно Башара Асада, а в сохранении духа сопротивления, но, к сожалению, многие не принимают это во внимание». В числе «непонимающих» иранскую позицию оказалась и Анкара, которая своими действиями в Сирии реально угрожает лишить Иран его единственного арабского союзника, а заодно и плацдарма для оказания давления на Израиль.

Активизация турецкой внешней политики в Ближневосточном регионе, по сути, означает новый этап борьбы Турции за региональное лидерство. Оценивая турецко-иранские отношения на данном отрезке времени, видимо, следует исходить не из заявлений, имеющих отношение к иранской политике Анкары, а из конкретных действий Турции, предпринятых и предпринимаемых сейчас, которые косвенно или прямо затрагивают безопасность ИРИ и интересы исламского режима не только в двусторонних отношениях, но и на региональном уровне. Не вызывает сомнений то, что турецкие послания с угрозами в свой адрес в Тегеране читают, однако до поры до времени предпочитают не прибегать к ответной воинственной риторике на официальном уровне, руководствуясь известным принципом: «худой мир лучше доброй ссоры». Тем не менее Иран открыто выступает в поддержку Дамаска и предупреждает Анкару, что в случае организации военной интервенции против Сирии с использованием военных объектов в Турции по ним может быть нанесен военный удар.

Наряду с разногласиями относительно Сирии, одним из серьезных поводов к обострению ирано-турецких отношений стало развертывание компонентов системы противоракетной обороны (ПРО) НАТО на турецкой территории. Оснований опасаться нового объекта НАТО на территории соседнего государства сейчас у Ирана предостаточно. Уже не осталось сомнений в том, что турецкое руководство, подписывая с США меморандум о размещении на своей территории радиолокационной системы (РЛС), предназначенной для обнаружения, распознавания и сопровождения баллистических ракет (БР) на активном участке их полета, имело в виду именно иранские ракеты. В НАТО необходимость размещения радарной системы дальнего обнаружения в Турции изначально объясняли «возросшей угрозой применения ракет малой и средней дальности на Ближнем Востоке со стороны Ирана». Отметим, что еще в 2007 г. директор Агентства противоракетной обороны генерал Беринг сообщал, что Вашингтон планирует установить одну из РЛС ПРО на Южном Кавказе. В первую очередь речь шла о возможности размещения РЛС AN/TPY-2 на востоке Турции. Сейчас США свою «кавказскую» идею реализовали с согласия турецкого руководства, проигнорировавшего безопасность Тегерана.

Турция — единственная исламская страна, входящая в состав НАТО, и именно с ее территории теперь для Ирана исходит наибольшая военная угроза. В Тегеране думали, что у США практически не было шансов разместить эту РЛС в Турции, ведь согласие турецкого руководства бросало открытый вызов безопасности ИРИ. Тем более что публичная политика Анкары, дружественная в адрес Ирана риторика ее лидеров не давали особых поводов для недоверия.

Радиолокационная станция раннего оповещения о ракетном нападении, входящая в систему противоракетной обороны НАТО в Европе, начала работу 1 января 2012 г. в провинции Малатья на базе 2-й полевой армии и оперативно-тактической базы турецких ВВС. Это около 500 километров к юго-востоку от Анкары и порядка 700 километров от границы с Ираном. Последнее подразумевает возможность непосредственной выдачи целеуказаний противоракетным ударным комплексам, в том числе с точностью, достаточной для запуска противоракет. Данные с турецкой РЛС будут поступать на командные центры, а затем на боевые корабли, которые дежурят в Средиземном море и оснащены системой ПРО морского базирования AEGIS. А на территории Румынии дислоцируются наземные противоракетные комплексы, предназначенные для уничтожения ракет, скажем прямо, иранских ракет. Так что заверения Анкары в том, что Турция не будет предоставлять НАТО свою территорию для проведения каких-либо военных операций против Ирана, требуют, по крайней мере, уточнения. Если имеются в виду сухопутные войска альянса, то да. А если противоракетное противодействие, то нет, ибо РЛС AN/TPY-2 является элементом ПРО, нацеленной прежде всего на ИРИ.

Как видно, политическое соперничество Турции и Ирана в Сирии идет параллельно и заставляет США и ЕС смириться с мыслью, что им придется считаться с лидерством одной из этих стран в исламском мире, поскольку эпоха прямого влияния на страны Ближнего Востока для них уходит. Естественно, что Запад сделает выбор в пользу Анкары.

Иран и Саудовская Аравия — противники давние и непримиримые

Отношения шахского Ирана и Королевства Саудовская Аравия как основных региональных союзников США в 1960–70-х гг. не имели конфронтационного характера, хотя между странами и сохранялись противоречия по отдельным вопросам. Саудовская Аравия, конечно, как и сейчас, опасалась гегемонистских устремлений Ирана, пусть и шахского. Становление Ирана как региональной державы, своеобразного «жандарма Персидского залива» и более близкого к американцам военного союзника не соответствовало национальным интересам КСА. Особенно это стало заметно в 1970-х гг., после того как шахская армия высадила десант и установила контроль над тремя спорными островами около Ормузского пролива, на которые претендовали ОАЭ.

Однако приоритетными все же оставались интересы тесного сотрудничества, ведь обе страны были монархиями, имевшими хорошие отношения с Западом и серьезно опасавшимися распространения и усиления просоветских и антимонархических сил и движений в регионе. Например, в ходе гражданской войны в Йеменской Арабской Республике в 1960-х гг. прошлого века Иран, Саудовская Аравия и Великобритания поддерживали монархистов, воевавших против республиканцев, которых всесторонне поддерживали Советский Союз, а из арабских государств — Египет. Именно те годы до сих пор считаются годами наилучших отношений между Тегераном и Эр-Риядом.

После победы исламской революции в Иране в 1979 г. ситуация изменилась. Свержение шахского правления и образование исламской республики было воспринято в Саудовской Аравии крайне негативно и оценивалось как прямая угроза безопасности саудовской монархии. Страх перед возможным распространением исламской революции в соседние страны усиливался давними персидско-арабскими противоречиями, что стало для всех без исключения стран Персидского залива основой их враждебного отношения к ИРИ.

Уже на второй год после падения шахского режима, в 1980 г., Ирак начал войну против Ирана, которая продолжалась в течение восьми лет. Саудовская позиция в этой войне была враждебной по отношению к Тегерану, официально декларируемый нейтралитет не соблюдался. Именно Саудовская Аравия вместе с ОАЭ, Кувейтом, Бахрейном были основными союзниками и финансовыми спонсорами Ирака. Так, размер одной только саудовской помощи Багдаду оценивается более чем в 30 млрд долларов США. Без получаемых из арабских монархий десятков миллиардов долларов Ирак не смог бы так долго продолжать войну.

В Иране роль саудитов в ирано-иракской войне не забыта. Хейдар Мослехи, комментируя свой недавний визит в Саудовскую Аравию, отметил в числе заслуживающих внимания моментов на встрече с престолонаследником признание последнего в том, что «в период навязанной Ирану войны они оказали большую поддержку Саддаму, исключительно исходя из того, что он был арабом». Однако, видимо, кроме арабской солидарности Эр-Рияд руководствовался и собственными устремлениями. Уже после «Бури в пустыне», когда Саддам Хусейн не мог продолжать политику утверждения Ирака в качестве основной региональной державы, именно КСА начал активно укреплять свои позиции в качестве основной военной и политической силы, готовой обеспечить аравийским монархиям безопасность и противодействовать угрозе, якобы исходящей от ИРИ.

К примеру, если Саудовская Аравия стала одной из трех стран, официально признавших власть движения «Талибан» в Афганистане, то Иран был одним из непримиримых противником талибов и вместе с Россией поддерживал финансово и материально, в том числе и вооружениями, их главных противников — «Северный альянс». Многие эксперты считают, что США, свергнув власть талибов в Афганистане и Саддама Хусейна в Ираке, тем самым резко усилили иранские позиции в регионе. В определенной степени это так, но, тем не менее, с этим нельзя согласиться полностью. Да, иранское влияние, особенно в Ираке, усилилось, но в Афганистане остаются войска НАТО, которые служат инструментом давления и источником военной угрозы Ирану. Кроме того, с территории Афганистана в несколько раз усилился поток наркотиков, борьба с которыми отнимает немало сил и средств: ежегодно Иран вынужден ассигновать на эти цели около 800 млн долларов. Так что усиление Ирана от изменения ситуаций в Афганистане весьма относительно.

Ирак также остается в числе угрожаемых для ИРИ направлений. Для Ирана лучшим вариантом скорее всего было бы создание иракского правительства на основе шиитских партий и в союзе с курдами, но это будет означать окончательное отстранение иракских суннитов от власти. Такой вариант для Саудовской Аравии, Турции и Пакистана абсолютно неприемлем, и они прикладывают максимальные усилия, чтобы не допустить этого. Само по себе наличие протяженных границ с такими неспокойными странами, как Ирак и Афганистан, создает для Ирана явные угрозы безопасности и стабильности. При этом и Турция, и Саудовская Аравия вместе с США пытаются сдержать дальнейшее усиление Ирана. Для этого применяются все доступные средства, к числу которых в последнее время добавлен мораторий на импорт иранской нефти, ставшей своего рода новым оружием, задействованным Вашингтоном и его союзниками против Тегерана. В этой войне немаловажная роль «компенсатора» потерь от прекращения поставок иранской нефти отводится Саудовской Аравии, призванной снизить зависимость и Анкары и Исламабада от нефти из Ирана.

По замыслу США, который поддержан cаудовским руководством, нефтяная блокада может привести к потере Ираном 15–20 млрд долларов в год. Хотя это не критично, однако накануне президентских выборов 2013 г. ухудшение экономического положения наряду с поддержкой Западом оппозиции должно, по расчетам иранских противников, спровоцировать волнения в стране. Не у кого уже не вызывает сомнений, что смена режима в ИРИ является основной целью Вашингтона, в достижении которой полностью заинтересованы и региональные соперники Тегерана. Более того, после введения эмбарго на иранскую нефть странами Евросоюза, а также в связи с угрозами дополнительных санкций со стороны США и Запада в целом многие эксперты заговорили о неизбежности скорого конфликта между Ираном и западной коалицией, в чем также каждая из рассматриваемых стран имеет свои интересы. Поэтому нефтяное эмбарго против Ирана ими поддерживается.

Турция, не входящая в Евросоюз, тоже в числе нефтяных партнеров Ирана. Анкара ежедневно импортировала около 200 тыс. баррелей, что составляет 7% всего экспорта иранской нефти. Иран обеспечивает 30% внутренних потребностей Турции в нефти и 20% — газа. В таком положении Анкаре говорить на равных с Тегераном не очень легко. Зависимость Турции от поставок иранской нефти намного больше, чем у европейских стран. Тем не менее после недавнего визита в Тегеран премьер-министр Эрдоган объявил о присоединении Турции к нефтяному эмбарго Евросоюза против Ирана и сокращению своего импорта иранской нефти на 10%. При содействии США альтернативные источники поставок нефти в Турцию были найдены в Ливии и арабских государствах Персидского залива, включая Саудовскую Аравию.

В нефтяной войне против Ирана США добиваются также от Саудовской Аравии и других аравийских монархий изменения схем поставок нефти через трубопроводы, минуя Ормузский пролив, который может быть блокирован Ираном. Соединяя арабскую нефть из Персидского залива через территории других государств непосредственно с Индийским океаном, Красным и Средиземным морями, американцы лишают ИРИ возможности давления на своих противников угрозой прекращения поставок нефти из стран Персидского залива. В этом стратегическом проекте очень заинтересована и Турция.

Планируется, что новый нефтепровод между Катаром и Турцией пройдет по территории Саудовской Аравии, Иордании и Сирии и в перспективе может быть подключен к нефтепроводу «Набукко». Ранее руководство Евросоюза заявляло, что рассчитывает в «ближайшие несколько лет» на поставку из Катара не только нефти, но и 30 млрд кубометров природного газа в год.

Турецкое правительство пытается также добиться согласия Ирака на соединение его южных нефтяных месторождений (как уже сделано с северными) с трубопроводами, идущими через Турцию. Планы перенаправить нефть из Персидского залива имеют целью ликвидацию важного элемента стратегического преимущества Ирана над Саудовской Аравией. Это, по замыслу США, способно эффективно снизить важность Ормузского пролива. Высказываются прогнозы, что строительство новых нефтепроводов из Саудовской Аравии, Кувейта и Ирака является частью подготовки США к войне против Тегерана.

Иран и Пакистан — стратегическое партнерство вряд ли получится

Как отмечают многие эксперты, в последние годы в отношениях между Тегераном и Исламабадом наметилась позитивная тенденция, обусловленная в первую очередь экономическими соображениями сторон. Пакистан сейчас находится в состоянии глубокого энергетического кризиса. По данным Министерства энергетики страны, ежегодно от дефицита электроэнергии, а также от недостатка энергетического сырья ВВП Пакистана сокращается на 4%, а уровень безработицы вырастает на 10%. Исходя из этого, можно сделать вывод, что официальный Исламабад заинтересован довести до конца строительство столь нужной ему газовой магистрали из Ирана. Причем пакистанская сторона уже давала понять, что не боится даже угрозы международных санкций, которые могут быть наложены на нее в этой связи Вашингтоном. Глава внешнеполитического ведомства Пакистана Хина Раббани Хар после объявления Евросоюзом нефтяного эмбарго против ИРИ отмечала, что «санкции Запада в отношении Ирана связаны с сырой нефтью, а не с газом. Таким образом, эти санкции не мешают проекту газопровода», подчеркивала она. При том что Пакистан не отказывается от своих международных обязательств, в Исламабаде, тем не менее, придерживаются мнения, что «этот проект выходит за рамки соответствующих резолюций ООН, которые мы обязаны соблюдать, как и все другие государства — члены ООН».

Иран и Пакистан уже объявили, что сняли все противоречия на переговорах о строительстве газопровода, по которому иранский газ будет транспортироваться в Пакистан. Первые поставки газа планировалось начать в 2014 г. Очевидно, что ввод в эксплуатацию газопровода грозит подорвать эффективность санкций Запада, направленных на экономическую изоляцию Ирана и удушение его экономики. Поэтому Белый дом выступает категорически против реализации этого проекта, пытается оказывать давление на Исламабад и предлагает Пакистану альтернативный газопровод из Туркменистана.

Очевидно, что основным достоинством этой американской «альтернативы» является то, что газопровод планируется в обход Ирана. То, что богатый газом Туркменистан и нуждающийся в голубом топливе Пакистан разделяют сотни километров неуправляемого и разделенного на десятки вооруженных анклавов Афганистана, Вашингтон не смущает. Но для Исламабада очевидно, что поставками газа из заинтересованного в реализации американского антииранского замысла Туркменистана решить пакистанскую энергетическую проблему не получится. Поэтому, несмотря на угрозы США, Пакистан продолжает подтверждать свою готовность в строительстве газопровода из Ирана и выражает заинтересованность в ускорении работ по реализации именно этого проекта, а не туркменского. Президент Пакистана А.А. Зардари неоднократно публично признавал, что ввод в эксплуатацию этого проекта абсолютно необходим и неизбежен для пакистанской экономики.

И вообще, по словам пакистанского президента, Исламабад не допустит ослабления тесных связей с Ираном под давлением извне. 16-17 февраля с.г. в Исламабаде прошел саммит с участием Пакистана, Афганистана и Ирана. Президенты обсуждали вопросы активизации усилий по расширению взаимного сотрудничества и установлению мира и безопасности в регионе. Тематика переговоров была направлена на дальнейшее расширение связей в области экономики и торговли, усиление борьбы с незаконным оборотом и производством наркотических веществ, а также на борьбу с транснациональной организованной преступностью в целом.

На этом форуме в ходе переговоров с иранским президентом М. Ахмадинежадом Зардари заверил его, что Пакистан не станет оказывать какую-либо помощь США в конфликте с Ираном. В ответ президент Ахмадинежад на саммите назвал отношения с Пакистаном, как с ядерной державой, примером альянса, показывающим, что «в основе политических отношений лежит не ядерная бомба или иное оружие.., а только гуманитарная основа и культурные ценности, которые скрепляют отношения наших государств...» Отметим, что ранее дипломатические источники в Европе сообщали, что если Израиль нападет на Иран, то ядерный Пакистан может ответить ударом по Израилю. Об этом, в частности, заявлял Верховный комиссар Пакистана в Великобритании Ваджид Шамсул Хасан: «У Пакистана не останется никакого выбора, кроме как поддержать Иран в случае нападения Израиля на него». Однако подобные заявления и декларируемая Исламабадом готовность поддержать Иран в вероятном вооруженном столкновении с США и их союзниками, как показывает анализ иранских экспертных оценок, пока не вызывают полного доверия у иранского руководства.

Прежде всего, отмечается, что иранскому руководству приходится уделять особое внимание оценке распределения полномочий и расстановке политических сил внутри пакистанского руководства, а именно учитывать весьма специфические отношения между военными и гражданскими властями в Пакистане. Так, военная часть пакистанского руководства, как показывают результаты проведенного в марте этого года в Вашингтоне первого раунда переговоров под эгидой «Американо-пакистанского стратегического диалога», отдает предпочтение развитию своих отношений с Вашингтоном. На встречах высокопоставленных представителей Пакистана и США неоднократно отмечалось, что администрация президента Барака Обамы рассматривает будущее своих отношений с Исламабадом, в частности, и через призму пакистано-иранских отношений.

Есть у Ирана и другие сомнения. Оценивая перспективы иранских отношений Тегерана с Исламабадом, бывший посол Ирана в Пакистане Мохаммад Эбрахим Тахериан отмечает их зависимость не только от США, но и от собственно ближневосточных приоритетов пакистанской дипломатии. Наибольшую обеспокоенность в этой связи у Ирана вызывает стремление Пакистана к развитию сотрудничества с аравийскими монархиями, особенно с явным противником ИРИ — Саудовской Аравией, оснований для нарастания конфронтации с которой в последнее время предостаточно.

К примеру, имеются противоречия между Тегераном и Исламабадом по отношению к Бахрейну. Иранское руководство официально приветствует народный подъем в Бахрейне и арабском мире в целом, однако, как показывает пакистанская реакция на эти события, такая политика настораживает правящие круги Пакистана. Пакистанское руководство вполне может опасаться, что если не вся, то определенная часть иранского религиозно-политического руководства по-прежнему не исключает «экспорта исламской революции». Во всяком случае, сейчас президент и правительство Пакистана, видимо, не могут себе позволить оказаться на стороне Ирана в его противостоянии с монархиями Персидского залива. Чрезмерное усиление Ирана и превращение его в основную региональную державу противоречит пакистанским интересам и является для Исламабада определенным вызовом на обширном пространстве Ближнего и Среднего Востока, включая наряду с арабскими государствами и Афганистан, который давно рассматривается пакистанскими военным руководством чуть ли не как своя территория.

Афганистан также остается предметом ирано-пакистанского соперничества. Если Пакистан был одной из трех стран, официально признавших власть движения «Талибан» в Афганистане, то Иран был одним из непримиримых противников талибов и вместе с Россией поддерживал финансово и оружием их главных оппонентов — «Северный альянс». Сейчас планы США о выводе американских войск из Афганистана к 2014 г. дают серьезные основания для подготовки как Ирана, так и Пакистана к достижению своих целей в этой стране, которые имеют различную направленность и по многим аспектам вступают в противоречия. Каждая из сторон будет стремиться к получению политической и экономической выгоды, что неминуемо будет создавать определенную напряженность в ирано-пакистанских отношениях.

Есть и другие остающиеся достаточно острыми ирано-пакистанские сугубо двусторонние противоречия. Так, из Пакистана для Ирана исходит не только наркотическая, но и военная, вполне реальная угроза от боевиков радикальной суннитской группировки «Джундалла» («Воины Аллаха»), которая несет ответственность за большую часть многочисленных терактов в юго-восточных провинциях страны. Иранская провинция Систан и Белуджистан расположена на границе с Пакистаном и Афганистаном и является самой бедной и отсталой провинцией Ирана. Там проживают только около полутора-двух миллионов белуджей, в то время как большинство, то есть шесть–восемь миллионов, живут в Пакистане и еще до двух миллионов в Афганистане. Обстановка с преступностью в Иранском Белуджистане очень тяжелая, так как для части белуджских племен главными средствами заработка являются контрабанда, похищения людей, торговля наркотиками и оружием. Ирану совершенно справедливо хотелось бы добиться поддержки Исламабада в решении этих проблем, однако группировка «Джундалла» продолжает действовать не только из Афганистана, но и из Пакистана, который, по иранским данным, даже оказывает боевикам военную и материальную помощь.

Тем не менее Иран, даже принимая во внимание имеющиеся и потенциальные разногласия, а также несовпадение интересов, продолжает выступать за развитие экономических отношений с Пакистаном и координацию с ним проблем взаимной безопасности. Исламабаду, видимо, пора определиться и занять ясную позицию по перспективе своего сотрудничества с Ираном, в первую очередь в сфере энергетики и реализации газового проекта. Как отмечает уже упомянутый выше бывший посол Ирана в Пакистане М.Э. Тахериан, «всякий раз, когда Пакистан хочет получить определенные экономические выгоды, он демонстрирует ИРИ свою поддержку, не утруждая себя при этом принятием конкретных политических решений». В целом, в Тегеране ожидают, что от «тактических ходов» Исламабад наконец-то, несмотря на внешнее давление США и их арабских союзников в Персидском заливе, перейдет к «стратегическим решениям».

В заключение отметим, что между США, Западом и Ираном более 30 лет идет экономическая, психологическая и пропагандистская война, и иранские соседи просто обречены на участие в ней. В последние годы на международной арене расклад сил меняется в пользу Ирана, который должен сказать спасибо США за то, что они решили проблему Ирака и Афганистана и превратили оба эти государства в страны, ставшие ныне союзниками ИРИ. С другой стороны, эти же иранские успехи вызывают у его соседей вполне понятную конкурентную ревность, которая, видимо, и в дальнейшем будет поощрять их региональное соперничество с ИРИ.


Н.П. Кольчугин
Источник: "Институт Ближнего Востока "