Лента: Политика

Спор о том, переживают Соединенные Штаты упадок или нет, представляет собой нечто большее, нежели интеллектуальное развлечение экспертов и ученых, поскольку положительный или отрицательный ответ на этот вопрос задает два фундаментально различных образа действий страны на международной арене.

Многие левые и правые, настроенные против международного вмешательства (последних представляет небольшой, но громко заявляющий о себе электорат Рона Пола, кандидата в президенты от республиканцев), считают, что Соединенные Штаты, переживая упадок, должны сокращать свое присутствие за рубежом и избегать роли мирового жандарма, вместо этого уделяя основное внимание восстановлению американских институтов — прежде всего экономики. Хотя у президента Барака Обамы на предстоящих выборах нет конкурентов из стана демократов, ощущение «сначала навести порядок в Америке» присуще значительным сегментам и его собственной избирательной базы. Как слева, так и справа потребность в обращении внутрь себя часто сопровождается озабоченностью по поводу усиления Китая и убежденностью в том, что сила Пекина растет, пока Америка распыляет силы на непродуманные интервенции.

Силы, выступающие за политику вмешательства, особенно во внешнеполитическом «истеблишменте» обеих политических партий, склонны считать разговоры об упадке преувеличением. Они утверждают, что проблемы Америки искусственно раздуваются, а возможности других усиливающихся держав переоцениваются. Кроме того, кто еще может поддержать нынешний либеральный международный порядок, как не Вашингтон? Неудивительно, что Обама, как говорят, читает последнее творение Роберта Кагана (Robert Kagan) «Мир, созданный Америкой», представляющее собой последовательную защиту именно этих аргументов.

Проблема в том, что обе стороны не слушают друг друга и зачастую тенденциозно подбирают факты в поддержку собственных аргументов. Вот пример зеркального отображения позиций упадочников и антиупадочников: и те, и другие часто исходят из самого негативного или самого позитивного сценария экономического роста и жизнеспособности США, противопоставляя его противоположному сценарию для Китая. Реальность, как отмечает Иэн Бреммер (Ian Bremmer) в своей готовящейся к печати книге «Каждая страна — за себя» (Every Nation for Itself), состоит в том, что в ближайшем будущем не будет гарантированных «победителей» или «проигравших». Соединенные Штаты не обречены на падение, а Китай — на взлет; обеим странам предстоят серьезные вызовы, которые испытают гибкость их политических систем и их способность к выработке адекватных решений.

Но есть некие тенденции, которые, скорее всего, определят лицо мира на ближайшее десятилетие, и одной из них является возвращение в игру других великих держав. Дело не столько в том, что Америка переживает упадок, сколько в том, что глобальный пирог возможностей — особенно экономических и военных — увеличивается в размерах и распространяется во все уголки планеты. В результате, говорит Бреммер, политики в Вашингтоне имеют дело со все более непредсказуемым ландшафтом. Если не произойдет глобальной катастрофы, которая нанесет серьезный ущерб росту и могуществу одновременно Восточной Азии, Евразии и Европы, Соединенные Штаты уже никогда не смогут так господствовать в экономической и политической системе, как это было в период после окончания Второй мировой войны.

И все же, хотя американские политики могут понимать своим «экономическим умом», что существуют границы того, что Соединенные Штаты могут сделать для изменения мира, в их «политических сердцах» сохраняется искушение действовать так, словно США по-прежнему существуют в однополярном мире.

Нигде эта амбивалентность так не очевидна, как в использовании военной силы Соединенными Штатами. В последние 20 лет Соединенные Штаты демонстрируют готовность применять свою военную мощь, но только в тех случаях, когда риск потерь личного состава и техники может быть существенно снижен благодаря подавляющему экономическому, военному и технологическому превосходству Америки. Во многих из этих кампаний, которые часто проводились вместе с союзниками, силы были явно неравны. Взглянем на операцию НАТО против Югославии в 1999 году. С одной стороны был альянс, совокупное население которого измерялось сотнями миллионов человек, среди государств-членов которого были три ядерные державы и большая часть первых пятнадцати стран мира по объему расходов на оборону. С другой — страна, население которой меньше, чем у городской агломерации Лос-Анджелеса, против которой уже несколько лет действовали санкции.

Тем не менее, НАТО почти не удалось принудить Слободана Милошевича к капитуляции — отчасти потому, что нежелание членов альянса нести боевые потери ограничило кампанию авианалетами, продолжавшимися 78 дней. То же наблюдение можно сделать и по итогам прошлогодней кампании в Ливии. Даже там, где неслись потери в живой силе и боевой технике, как в Сомали, Ираке и Афганистане, это было связано с сопротивлением повстанцев, следовавшим за первоначальной стадией боевых действий, которые во всех трех случаях соответствовали определению низкозатратных операций с целью оказания массированного воздействия. Как отметил отставной генерал Тони Зинни (Tony Zinni), описывая американскую кампанию 2003 года против Саддама Хусейна, «Команда Университета штата Огайо разбила Слиппери-Рок со счетом 62:0».

Отчасти желание США не допустить того, чтобы потенциальный противник «заработал очки» объясняется тем фактом, что сегодня военная техника является довольно дорогостоящей. В отличие от Второй мировой войны с ее грандиозными сражениями вроде Курской битвы, в ходе которой были уничтожены тысячи танков, сегодня потеря одного вертолета «Апач» или истребителя-невидимки, считается серьезной неудачей. А когда конфликты воспринимаются как войны, ведущиеся не по необходимости, а по желанию, политики должны быть способны объяснить избирателям, в том числе членам семей американских военнослужащих, почему в жертву были принесены жизни их родных.

И так мы возвращаемся к дебатам об упадке. По меньшей мере, в ближайшие 30 лет ни одна страна не сможет остановить или разгромить Соединенные Штаты в ходе военного столкновения. Более того, самим Соединенным Штатам не угрожает опасность нападения, сколько бы нас ни стращали авторы компьютерных игр вроде Homefront или римейков фильмов наподобие «Красного рассвета».

Но другие страны наращивают потенциал, который позволит им «набирать очки» так, как это не могли делать Милошевич или Хусейн. Например, продолжая аналогию Зинни, военное столкновение с Ираном в связи с его ядерной программой вряд ли станет очередным матчем между баскетбольными командами университетов штата Огайо и Слиппери–Рок. По поводу окончательного результата сомневаться не приходится: в конце концов, Иран — в лучшем случае региональная держава, переживающая серьезные экономические трудности, технологическая и промышленная база которой во много раз меньше американской. Но американцы могут с гораздо меньшим энтузиазмом отнестись к такому столкновению с Ираном, счет которого, пользуясь метафорой Зинни, составит 35:7, а потери в живой силе и боевой технике будут беспрецедентно высокими. Чтобы представить себе, какой могла бы быть реакция, вспомните потрясение, испытанное Британией в 1982 году, когда ее вооруженные силы теряли корабли и самолеты в ходе Фолклендской войны с Аргентиной.

«Упадок» вызывает обеспокоенность не потому, что Соединенным Штатам грозит утрата статуса сверхдержавы; дело в том, что будущие вероятные противники уже не будут теми слабаками, с которыми США привыкли иметь дело в последние 20 лет. Преимущества США на поле боя не исчезнут, но ослабнут. В результате, издержки боевых операций повысятся, и это может наложить четкие ограничения на готовность любой администрации — демократической или республиканской — к проведению политики вмешательства по образцу предшественников.


Николас Гвоздев (Nikolas K. Gvosdev)
Источник: "Голос России"
Оригинал публикации: "American Decline and the Future of Interventionism "