Лента: Политика

В принципе человек всегда и везде боролся за свои права, но разными способами и по-разному их понимая. Нередко люди добивались своих прав, в том числе – в обществах отнюдь не передовых, даже находясь в самом низу социальной лестницы. Но как юридически оформленный общественный институт права человека возникают лишь в современном гражданском обществе, каковым нельзя было назвать еще общество раннего и даже развитого капитализма. В этой связи можно вспомнить длительную борьбу за права женщин в Англии в XIX–XX вв. (движение суфражисток), преследования коммунаров, дело Дрейфуса и режим Петэна во Франции, фашизм в Италии, Германии, Венгрии, Португалии и Румынии, диктатуру Метаксаса, а через десятилетия – власть «черных полковников» в Греции, франкизм в Испании. Со всем этим Европа покончила (будем надеяться – навсегда!) только во второй половине 70-х годов ХХ в. Так что даже здесь (как и в США, где примерно тогда же отменили расовую сегрегацию) гражданское общество – еще очень молодое. Тем не менее, страны Запада, явно ностальгируя по эпохе «бремени белого человека» и его «цивилизаторской миссии», берутся учить народы Третьего мира (а заодно и Восточной Европы!) свободе, демократии и уважению прав человека.

Было бы явной ошибкой считать, что эти понятия чужды арабам. Они пока что еще не стали общепризнанными ценностями лишь в очень медленно модернизирующихся патриархальных обществах традиционных аравийских монархий, в которых преобладают племенной патриотизм («асабийя») и культ наследственных правителей-теократов. Но в остальных арабских странах процессы обновления несомненны. И весь вопрос заключается в том, кто их возьмет под контроль. Социально-политическая и идеологическая борьба начинает все сильнее раздирать арабское общество на рубеже веков. Эту ситуацию обостряет, причем – решающим образом, вмешательство извне в сложную сеть конфликтов, противоречий и противостояний различных сил арабского мира.

Конец 2010 г. – начало 2011 г. ознаменовались взлетом общественного недовольства почти во всех арабских странах, кроме Саудовской Аравии и «нефтедобывающих», т.е. богатых, государств Персидского залива. Последние, как и давно раздираемый межэтническими войнами и, наконец, развалившийся надвое (а, может быть, и натрое) Судан, остались вне общеарабского подъема, названного в прессе «арабской политической весной». Данный подъем – безусловно новый и важный этап в исторической эволюции арабских стран, обусловленный прежде всего внутренними социально-экономическими и политико-культурными сдвигами в жизни арабов, которые в середине ХХ в. реально обрели политическую независимость, до этого на деле остававшуюся фикцией.

Национально-освободительные революции 1952 г. в Египте, 1954 – 1962 гг. в Алжире, 1958 г. в Ираке и 1962 г. в Йемене, как и более поздние революции 1969 г. в Ливии и Судане, открыли этим странам как и другим, сумевшим воспользоваться ситуацией (например, Марокко, Тунису и Сирии), путь к прогрессивным реформам и серьезным преобразованиям в экономике и политике. Они, несомненно, дали определенный стимул позитивным переменам в развитии народного хозяйства, аграрного и промышленного производства, индустриализации (пусть и ограниченной) экономики, привели к распространению грамотности, количественному и качественному росту интеллигенции, средних слоев, особенно – студенчества, офицерства, государственных служащих, квалифицированных специалистов. Однако все эти перемены все же не могли радикально решить главные проблемы молодых государств. Не успев порадоваться обретению политической самостоятельности, они столкнулись с фактической невозможностью провести масштабную модернизацию ввиду отсталости инфраструктуры, отсутствия новейших технологий и необходимых капиталов, острой нехватки подготовленных кадров (несмотря на ускоренное и поэтому не всегда безупречное их обучение). Это вынуждало их идти на поклон к тем самым державам Запада, давно вожделенной независимости от которых они только что добились[i].

Более того, в последние десятилетия ХХ в. ускорились и усилились процессы глобализации, самым жестким образом втягивавшие арабские страны в орбиту всестороннего воздействия на них западных держав по линиям международной торговли, регулирования к выгоде Запада механизмов экспорта-импорта, навязывания западных стандартов во всем – от принципов морали до формы одежды, в сфере науки, техники, культуры, искусства, художественных вкусов. «Мондиализация», т.е. всемирность экономических, технологических, культурных и прочих связей, опутывающих «глобализируемый» социум, переживается им крайне болезненно, так как ведет к ломке его структур, перестройке (подчас – коренной и грубо, без учета местной специфики, осуществляемой) общественных механизмов и связей между людьми и практически всюду на Востоке, на Арабском – в первую очередь, к росту обнищания не успевающих приспособиться к «накату» глобализации традиционных докапиталистических производителей города и деревни, ускорению темпов их разорения и превращения в социальных маргиналов. Более половины из них навсегда остаются в этом качестве, образуя постоянно растущий и социально взрывоопасный компонент общества. В некоторых странах его доля равна примерно 35 – 40% самодеятельного населения[ii].

В то же время попытки преодолеть трудности хозяйственного и социополитического развития привычными для Востока авторитарными методами множили военно-бюрократические и диктаторские режимы в арабском мире. Они опирались на офицерство, чиновничество, полицию, буржуазию (обычно – не предпринимательскую, а бюрократическую, спекулятивную, компрадорскую, т.е. не производительную, а паразитическую в значительной степени). Все эти социальные группы нередко сливались в единый эксплуататорский слой, присваивавший себе свыше 80 – 90% национального дохода. В монархических государствах Востока в него прочно вросла прослойка «феодально-бюрократического капитала» (ФБК), т.е. сотен семейств знати, одновременно контролирующих через своих выдвиженцев верхние эшелоны власти, наиболее доходные сферы бизнеса, элиту армии и духовенства[iii]. Сплоченные в средневековые кланы, чей авторитет освящен древними обычаями и традициями, они нередко демонстрируют свое финансовое, военное и прочее влияние и за пределами своих стран, что можно наблюдать на примере Саудовской Аравии, Марокко, Иордании, Катара и соседних с ним эмиратов. Еще Макс Вебер предупреждал, что подобные кланы, неизбежно соединяя религиозные и политические функции с преимуществами происхождения, всегда претендуют на «неограниченную личную власть»[iv]. События 2011 г. в Ливии и Сирии и неожиданно активная роль в них ряда аравийских монархий напомнили об этом.

Конечно, арабское общество всегда отличалось весьма контрастной поляризацией и ярко выраженными формами социального неравенства. И практически во все исторические эпохи это вызывало бунты, восстания, острые конфликты и столкновения привилегированных групп с широкими массами эксплуатируемых и неимущих бедняков. При этом социальная и политическая борьба была тесно связана с религией, обосновывалась ею, осмыслялась в рамках религии. В исламе всегда считалось справедливой борьба против правящих «плохих мусульман», т.е. нарушающих предписания Корана и шариата (найти такие нарушения было всегда не трудно). На этом основании М.Ф. Видясова и В.В. Орлов считают, что «корни политизации ислама теряются “во тьме времен”», отталкиваясь от возникшего в IX в. противостояния традиционализма и рационализма, ликвидировать которое пытаются с XVIII в. ваххабиты, ведущие «проповедь социальной гармонии, братства и единства всех мусульман», а всех отступивших от строгого соблюдения норм ислама признающие «людьми хуже язычников»[v].

Однако арабский мир никогда не варился в собственном соку. Наоборот, он интенсивно общался, особенно в регионе Средиземноморья, со своими соседями в Африке и Европе, активно влияя на них в эпоху арабских завоеваний и расцвета арабо-исламской культуры в VII – X вв. и столь же интенсивно отбиваясь от них во времена крестовых походов XI – XIII вв. и зарождения европейского колониализма в XV – XVII вв. Последующие успехи этого колониализма в XVIII –XIX вв. породили ответную реакцию мусульман в виде исламского фундаментализма. Из многих определений фундаментализма наиболее адекватным представляется данное всемирно известным египетским социополитологом Анваром Абд аль-Маликом, согласно которому это – «постоянная черта всех зрелых цивилизаций, культур и наций… в момент вызова, создаваемого конфронтацией, отречением, глубоко ощутимой угрозой, так же как и тупиковой ситуацией, прерыванием господствовавших до настоящего времени темпов прогресса, роста, экспансии, дестабилизацией “нормального состояния” мощными силами извне»[vi].

Исламский фундаментализм наших дней – прямой наследник панисламизма XIX в., пытавшегося (неудачно) ответить на культурно-идеологический и военно-политический вызов европейской экспансии, а также – национализма и мусульманского социализма, более успешно справившихся с этой задачей в ХХ в. При этом ислам всегда оставался важным компонентом всех течений национализма, а мусульманский социализм имел задачей, базируясь на принципах Корана и шариата, не допустить распространения светских форм социализма, как чуждых и враждебных миру ислама[vii].

Однако, ни националисты, ни мусульманские социалисты не могли справиться с «глубоко ощутимой угрозой» и давлением «мощных сил извне», порожденных глобализацией. Именно поэтому, считает В.А. Исаев, «на Ближнем Востоке существует мощная оппозиция глобализации» и многие там «рассматривают глобализацию как продолжение империалистической и колониальной политики иными средствами»[viii]. Данное обстоятельство приводит к слиянию разных течений социального недовольства в арабских странах – внутренних, рожденных сверхобогащением всех причастных к власти и маргинализацией все более растущей части народа, и внешних, определяемых политикой Запада. Особенно часто эти направления сливаются в одно там, где, по выражению арабского политолога Хашима Джавада, «мусульмане не имеют законных средств для выражения своего недовольства экономической политикой и дипломатией Запада, воспринятой их деспотическими правительствами». Именно в этом случае возникает база для формирования «конфронтационного и агрессивного» исламо-экстремизма, ставшего за последнее время серьезным фактором и внутриполитической и международной жизни государств ислама[ix].

Тем не менее западные державы продолжают и даже совершенствуют политику глобализации в арабском мире, используя все имеющиеся в их распоряжении рычаги воздействия на экономику и общество арабов, но также на их духовную жизнь, психологию и менталитет, в том числе – с помощью новейших технологий. При этом арсенал применяемых ими средств существенно расширился, так как им необходимо учитывать возросшую чувствительность арабов к проблемам социального неравенства и социальной несправедливости ввиду роста уровня их грамотности (следовательно, и уровня гражданского самосознания и политической просвещенности), уменьшения, особенно в городах, различий в уровне культуры мужчины и женщины, повышения степени информированности населения вследствие умножения и модернизации СМИ[x].

Это – объективный фактор, свидетельствующий о внутренних социокультурных сдвигах в арабском мире и заставляющий всех, кто имеет отношения с арабами, в том числе – западные державы, менять свою тактику на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Но есть и субъективный фактор – все возрастающая роль исламизма или исламо-экстремизма, причем – не только на мусульманском Востоке, но и во всем мире. Практически в каждой стране ислама для этой идеологии есть почва: достаточно взглянуть на долю маргиналов, составляющих от трети до четверти работоспособного населения Арабского региона[xi]. И все они, как это установлено многими авторами в наши дни, давно уже ищут причины своих несчастий и их объяснение в трудах и выступлениях идеологов исламского фундаментализма, по мнению которых все беды мусульман исчезнут, когда всюду в мире возникнут исламские государства, конституцией в которых будет Коран[xii].

Волны исламизма захлестывают ныне и страны Запада, где трудовыми мигрантами (а также – экономическими и политическими беженцами, учащимися, многочисленными бизнесменами всех калибров) из стран ислама образованы гигантские диаспоры – от 3040 тыс. чел. в Германии до чуть ли не 15 млн. чел. в США[xiii]. Их численность постоянно увеличивается и варьируется, так как официальные данные статистики не совпадают с реальными цифрами, охватывающими также нелегальных тайных эмигрантов, приезжающих с фальшивыми визами под видом родственников, «временных» рабочих или лже-студентов, а то и «просачивающихся» на Запад криминальными путями, давно проложенными различными мафиями контрабандистов, наркоторговцев, сутенеров и коррупционеров всех видов. Ввиду этого иногда один и тот же автор, например, называет разные цифры мусульман в Европе – то 24 млн чел., то 40 млн. чел Тунисско-американский исследователь М.Тлили считает, что в регионе Средиземноморья проживают 425 млн чел. – 272 млн европейцев, включая 20 млн «европейских мусульман», 6 млн израильтян и «почти 200 млн арабов». Неясно только, почему общий итог не сходится и куда он дел турок? А также включает ли он в свои подсчеты примерно 6 млн мусульман Великобритании, Бельгии и Нидерландов, к Средиземноморью не относящихся.

Но в конце концов дело не в численности, а в социополитическом потенциале этой гигантской массы, активно влияющей на общественный климат стран-реципиентов, в которых уже высказываются опасения по поводу возможной их «исламизации» и поглощения афро-азиатами[xiv]. Среди последних исламисты также пользуются влиянием, поскольку их идеология ныне обычно доминирует во всех мусульманских социумах. Более того, можно предположить, что исламизм, базирующийся на исламском фундаментализме и давно уже питающий собою исламо-экстремизм, ведущий фактически войну против Запада, да и против России, представляет собой как бы определенную стадию развития мира ислама. Во всяком случае, несомненно, что исламизм сегодня – это новая массовая идеология, главный фактор духовного, социокультурного и политического бытия мусульман[xv]. И Запад, судя по всему, наконец-то осознавший это обстоятельство, решил использовать эту неподвластную ему и пока что им непобежденную силу в своих интересах. На наш взгляд, в пользу этой версии говорят несколько неожиданные и даже парадоксальные повороты в развитии событий 2010– 2011 гг. в арабском мире.

Как известно, эти события начались с массовых демонстраций под социальными и политическими требованиями сугубо светского характера. Вопреки ожиданиям, исламисты не возглавили эти демонстрации и, как казалось поначалу, если и участвовали в них, то больше всего старались остаться в тени, хотя в СМИ народные выступления назвали именно их «акциями» и даже «революциями»[xvi]. Они вышли на авансцену, победив на парламентских выборах в конце 2011 г. в Тунисе, Египте, Марокко (где, хотя этот результат и стал неожиданным, но все же мало что значит, ибо вся полнота власти в Марокко – в руках короля). Тем не менее, ситуация остается сложной. Правящая элита Египта и Туниса, избавившись от одиозных правителей и их ближайшего окружения, вряд ли расположена проводить курс на формально провозглашенную демократизацию и на реальный демонтаж прежней системы. Не только военные и тесно связанная с ними бюрократия этих (как и других) арабских стран, но и всюду поднявшие голову исламисты вряд ли допустят столь радикальный сдвиг в политической жизни[xvii]. Все они жаждут не демократии и свободы, не обеспечения прав человека и создания гражданского общества, а власти и богатства, каковые на Востоке связаны теснейшим образом.

О каких «правах» и «свободах» может идти речь в подобных условиях? Тем более, если принять во внимание высказываемый рядом экспертов по Ближнему Востоку тезис о «ключевой роли» в арабской политической весне «ваххабитского тандема» Саудовской Аравии и Катара, чьи деньги, действия, агентура и даже вооруженные силы весьма заметны в событиях, развернувшихся в 2010–2011 гг. от Марокко до Йемена и Бахрейна[xviii]. Теократические монархии Аравийского полуострова, традиционно пользующиеся поддержкой США, в ходе «арабской весны» решали и решают свои задачи. Им важно избавиться, наконец, от нависавшей над ними более полувека угрозы со стороны светских и республиканских режимов арабского мира. Но в этом же заинтересованы США и их западные союзники, стремящиеся подавить антиимпериализм, национализм и стремление к независимости этих режимов.

В результате и монархии, и США, и Запад в целом откровенно поддержали исламистов, в том числе – исламо-экстремистов, надеясь их руками изменить ситуацию в арабском мире в свою пользу. Так что не совсем верно считать аравийских монархов «хвостом», который «вертит натовской собакой», как это считают некоторые весьма квалифицированные специалисты по Ближнему Востоку[xix]. Все участники этого монархо-империалистического альянса одинаково заинтересованы в крахе светского национализма и антиимпериализма в Арабском регионе, а кто уж кем вертит, не так важно. Думается, все же, что «натовская собака» со своим «хвостом» вполне справляется, ибо чем станет этот «хвост» без западных технологий, научно-технической помощи, поставок новейшего вооружения, организации финансовых потоков, подготовки квалифицированных кадров и военно-политической, дипломатической и прочей поддержки? Как отметил еще в сентябре 2011 г. Е. Я. Сатановский, любой племенной вождь в арабских странах «ныне называет себя борцом за демократию. В зависимости от того, где это происходит... борьба принимает разные формы. От каннибализма до работорговли, пиратства… Демократических революций там нет. Обычные заговоры. В Тунисе, Египте часть элит избавилась от семейных кланов Бен Али и Мубарака. В Ливии обычный сепаратистский мятеж, усилиями НАТО перешедший в гражданскую войну»[xx].

Нельзя не согласиться с этими лапидарными, но весьма содержательными формулировками. К тому же, они подкрепляются и впечатлениями от происходящего у соседей арабов – Сомали, Конго, Южного Судана, и от бесчеловечной расправы с Муаммаром Каддафи, 42 года возглавлявшего Ливию, а затем свергнутого в результате беспрецедентной агрессии НАТО, в ходе которой, помимо помощи разношерстным и часто полукриминальным повстанцам со стороны спецназа Англии, Франции, Катара и ОАЭ, самолеты этих стран, а также Бельгии, Греции, Дании, Испании, Италии, Канады, Нидерландов, Норвегии, США и даже не состоящих в НАТО Швеции и Иордании совершили более 26 тыс. боевых вылетов и поразили 6 тыс. целей. Западные СМИ в конце 2011 г. уверяли, что жертвами этих бомбежек стали «всего» 70 мирных жителей, но власти Ливии еще в июле этого года заявили о 1108 жертвах. В обстановке беспредела и кровавой вакханалии, возникшей в ходе захвата не столько повстанцами, сколько интервентами Триполи, Сирта и других городов страны, подсчитать реальное количество погибших невозможно. Но совершенно ясно, что в Ливии, потерявшей тысячи (а может быть и десятки тысяч) своих граждан, произошла гуманитарная катастрофа, «предотвратить» которую формально должна была, согласно резолюции Совета Безопасности ООН, операция, на которую только США потратили около 1 млрд долларов, а Англия – около 500 млн долларов. «По сравнению с десятками миллиардов долларов, которые могут быть получены из Ливии в виде нефти – “смешные деньги”»[xxi]. Ясно, что ни о каких правах и свободах ливийцев речь при этом не идет.

Примерно то же самое Запад в лице блока НАТО хотел бы устроить и в Сирии, где весь 2011 г. шла ожесточенная борьба исламистов с режимом партии Баас, реально правящей в стране почти полвека. Как и в случае с Ливией, пропаганда западных СМИ представляла эту борьбу сначала как противостояние «демократии» и «диктатуры», а потом – как религиозный конфликт. Даже в российской прессе происходящее в Сирии изображалось как «схватка двух конфессиональных общин – правящего алавитского меньшинства и недовольного своим положением суннитского большинства». Однако, есть и иная точка зрения: «Катар и Саудовская Аравия в необъявленной войне с Ираном стремятся уничтожить сирийский режим… как союзника Тегерана»[xxii]. Обе точки зрения заслуживают внимания, но в общем-то раскрывают не всю ситуацию в Сирии, а ее отдельные, хотя и важные, аспекты.

Прежде всего, Сирия за все время правления Баас рассматривается на Западе, в первую очередь в США, крайне негативно ввиду защиты ею опасной для неоколониалистов идеи арабского единства, ее сильного влияния в Ливане и поддержки ею в этой стране мусульман и друзов, сопровождавшегося «существенным ограничением властной роли маронитов», всегда бывших верной опорой Запада. В борьбе с Баас и ее лидером Башаром Асадом США и их союзники, прежде всего Катар, Саудовская Аравия и ОАЭ, использовали абсолютно все – подкуп, коррупцию, исламистское подполье, протестные настроения друзов, враждебных алавитам, шантаж семей полицейских и военнослужащих, бандитский террор против них и ухищрения лживой пропаганды, приписывавшей властям Сирии якобы «нежелание проводить реформы» и вести переговоры с оппозицией, разрушение мечетей, убийства мирных демонстрантов и т.п.[xxiii]. С этой же целью проводились «слушания» по ситуации в Сирии в конгрессе США, Европарламенте, руководящих органах ЕС и НАТО, организовывались провокационные поездки по разным странам главы самозваного Совета национального спасения Сирии, окопавшегося в Стамбуле[xxiv].

Судя по всему, в нашей стране даже среди экспертного сообщества существует некая благодушная недооценка всей опасности того, что творят США в арабском мире. В частности, уже в декабре 2011 г. одна из российских газет спокойно констатировала, что «у арабского мира впервые с 60-х годов прошлого века появился новый бесспорный лидер – Саудовская Аравия с ее огромными ресурсами мягкого влияния и симпатией к исламистам»[xxv]. Во-первых, участие саудовцев в кровавых событиях в Ливии, Сирии и на Бахрейне (и, очевидно, в Йемене) вряд ли вписывается в понятие «мягкого влияния». Во-вторых, надо бы помнить, чем оборачивается на деле их (а также катарцев и прочих аравийских монархо-традиционалистов) «симпатия к исламистам». Это – гибель в истекшем году сотен и тысяч египтян, тунисцев, ливийцев, сирийцев, бахрейнцев, йеменцев, а также 512 военнослужащих НАТО и почти 2 тыс. мирных жителей и талибов в ходе непрекращающихся военных действий в Афганистане, которые давно бы прекратились без денежной, технической, идеологической и прочей подпитки из «нефтекратий» Аравии, с 1979 г. финансирующих приток в Афганистан оружия и «добровольцев» из всех стран ислама.

Казалось бы, страны НАТО страдают от этого. Но они, во-первых, не в силах прекратить развязанное ими самими более 30 лет назад насилие в этом регионе, а, во-вторых, сами заинтересованы в его продолжении, ибо оно дает им возможность ценой сравнительно небольших потерь постоянно вмешиваться в дела региона, граничащего с Ираном и Китаем, интриговать там и оказывать давление на все действующие там правительства, партии, политические и военные группировки. Не стоит забывать и о терроре незаконных вооруженных формирований на Северном Кавказе, только в 2010 г. убивших 683 чел. (в том числе 170 российских военнослужащих) и ранивших 522 чел. (включая 324 наших солдат и полицейских)[xxvi]. Они также не обижены «мягким влиянием» и «симпатиями» исламистов из различных стран, финансирующих, вооружающих и вдохновляющих террористов из «Имарата Кавказ» и прочих салафитско-экстремистских группировок, открыто живущих на подачки извне[xxvii].

Нет никаких сомнений в том, что события на Северном Кавказе – не только следствие нашей сложной внутриполитической эволюции 90-х годов (даже более раннего времени афганской войны 1979–1989 гг.), не только развала СССР и краха коммунизма (а вместе с ним – и интернационализма). Они – также часть уходящего в глубь веков глобального противостояния мира ислама и Запада, между которыми оказалась Россия, исторически всегда игравшая роль щита Запада от Востока и, одновременно, заступника Востока перед Западом. Западу, прежде всего США, хотелось бы лишить Россию этой роли, вытеснить ее с Востока, особенно из Арабского региона, чрезвычайно важного в геостратегическом и экономическом отношении, а ныне ослабленного, разъединенного как никогда, во многом утратившего способность противостоять новоколониальным проектам реорганизации по-американски «Большого Ближнего Востока». Для реализации этих проектов провоцируются и стимулируются псевдо-революции в арабской Африке, приводящие к соперничеству военных и исламистов (а также – умеренных и радикальных исламистов) в Египте, не менее шести политических (в том числе исламистских и просто марионеточных) движений в Ливии «после Каддафи», военных, исламистов и традиционалистов в Йемене, военных, исламистов, берберов, умеренных либералов и левых в Алжире, исламистов, алавитов, друзов, христиан, баасистов и суннитского большинства в Сирии. Этому же служат разжигание страстей вокруг угрозы новой арабо-израильской войны, ядерной угрозы со стороны Ирана, маневры вокруг ситуации в Афганистане, крупнейшем поставщике наркотиков, влияющем на положение в примыкающей к России Центральной Азии, Иране, Китае и Пакистане.

Особое значение имеют перемены в Ираке. В декабре 2011 г. завершилась почти 9-летняя (с марта 2003 г.) война США и НАТО в Ираке, через которую прошли 1,5 млн американцев, 4484 из которых погибли, а 30 тыс. были ранены, не считая 300 погибших солдат из других стран, в основном – из Англии. Погибли также не менее 100 тыс. иракцев (и, очевидно, много добровольцев из стран ислама от Боснии до Индонезии). Несколько миллионов иракцев были изгнаны, лишились крова, бежали в соседние государства. Внутри страны вывод войск США (к 18 декабря 2011 г.) не вызвал спада напряженности: почти сразу последовал арест вице-президента республики (представителя общины суннитов) по обвинению в заговоре, теракты суннитских экстремистов (они преобладают среди прибывших в Ирак еще в 2003 г. сторонников джихада), усиление настроений сепаратизма в Иракском Курдистане и населенных туркменами районах (при поддержке Турции), раскол в правительственной коалиции и выделение из нее проамериканских шиитов блока «Аль-Иракийя», оживление давно вынашивавшихся в США планов создания «Арабского Шиастана» со столицей в Басре на юге Ирака[xxviii].

В самом уходе американских войск из Ирака заключен простой расчет: не мешать стычкам и конфликтам различных общин страны – арабов, курдов, ассирийцев, туркменов, суннитов, шиитов, езидов, христиан. За годы оккупации их основательно разобщили и противопоставили друг другу, так же как и политические группировки (от коммунистов до монархистов и исламо-экстремистов). Кроме того, надо учесть и наличие среди иракской элиты различных внешних ориентаций: проарабской, проиранской, прозападной. Выводя свои войска, США как бы передают «надзор» за Ираком, особенно – за проиранскими элементами там, своим союзникам Турции, Саудовской Аравии и государствам Залива. Образуя прозападный суннитский блок, они должны будут противостоять влиянию антизападного и шиитского Ирана. Главное для США при этом – избежать возрождения Ирака как единого и сплоченного государства во главе с авторитетным лидером, проводящим независимую от Запада политику.

В результате почти всех действий и западных держав, и «ваххабитского тандема» на Арабском Востоке устанавливаются не спокойствие и стабильность, необходимые для проведения подлинно демократических реформ, а неопределенность, неясность, даже своего рода политический хаос с весьма нечеткими и неоднозначными перспективами в лучшем случае, а скорее всего – с реализацией программы исламистов в полном виде. Исключением из этого правила, возможно, окажется Тунис, где, победив на выборах, исламисты согласились отдать пост президента страны (да и то на один год) известному диссиденту и правозащитнику генсеку левоцентристского Конгресса за республику доктору Мансыфу аль-Марзуки. Сделав это, они как бы дали понять, что готовы разделить власть со светски мыслящими лево-центристами, а также – хотят заручиться поддержкой Франции, в которой аль-Марзуки провел 10 лет в эмиграции. Кроме того, по мнению многих наблюдателей, именно Франция Саркози, сыгравшая заметную роль в организации «арабской политической весны» (особенно в Ливии, Сирии и Египте), ныне «является своего рода законодателем моды в регионе» и явно претендует «на участие в формировании здесь нового политического ландшафта»[xxix]. Конечно, важную роль при этом играют высокий уровень образования тунисцев, полученного во Франции или на французском языке в Магрибе, Бельгии и Канаде, а также – многосторонние и давние связи Туниса с Францией в сферах экономики, культуры, подготовки квалифицированных кадров, военного сотрудничества.

В целом же в арабском мире начинаются не лучшие для свободы и демократии времена, хотя старт «арабской весны» был так хорош! Если действительно восторжествуют политические и социальные ценности, пропагандируемые исламистами, то все арабские страны постепенно станут выглядеть как уже не раз упоминавшийся «ваххабитский тандем» (только без его высоких доходов), а скорее всего как Пакистан времен генерала Зия уль-Хакка с публичными порками, забиванием камнями и отрубанием правой руки, Афганистан при господстве талибов с их средневековыми представлениями обо всем, начиная с положения женщины и кончая отношением к памятникам культуры или же Судан Хасана ат-Тураби, где в 1989–1999 гг. жестоко наказывали кнутом и членовредительством всех нарушителей канонов шариата, торговцев спиртным и всех, кто торговал по пятницам, ввели раздельный проезд для мужчин и женщин и прочие правила, позволявшие ат-Тураби сказать, что «Судан – самое исламское государство в мире, более исламское, чем Иран»[xxx]. Это трудно себе представить, но это возможно, особенно, если будет усиливаться и всячески нагнетаться религиозный фанатизм, проповедоваться идеи джихада и борьбы за всемирное торжество исламизма. Ибо в этих идеях и проповедях легко утопить социальное недовольство масс неимущих, переплавить его в этническую и конфессиональную ненависть, направить по руслу нетерпимости к иноверцам, а также – прославления всего «своего», в том числе – отживших или полузабытых традиций, наиболее наглядно противопоставляющих «свое» «чужому».

Неизвестно, как долго будут исламисты доминировать в политической жизни арабов и будут ли они в ней монополистами. Но в любом случае их доминирование будет опасно и для Запада, ныне их поддерживающего. Скорее всего, это будет исторически краткий период. Однако он вряд ли будет отмечен какими-либо завоеваниями свободы и демократии, а также – активным продвижением арабов по пути построения гражданского общества. Более того, он может стать периодом войн и конфликтов, насилия и нестабильности, в ходе которых могут просто исчезнуть даже те ростки демократии и прав человека, те элементы гражданского общества, которые уже были буквально выстраданы арабами к началу XXI века.

Демократические свободы и права человека могут существовать и развиваться только в современном социуме, субъекты которого взаимосвязаны, взаимозависимы и просто вынуждены уважать интересы друг друга. Этого нет и не может быть там, где они не обладают равными возможностями, а общество строится по иерархическому принципу, руководствуясь древними традициями, родовыми обычаями и племенными канонами. Все это старинное наследие до наших дней сохранилось в аравийских монархиях и до сих пор не утратило своих позиций окончательно и в прочих арабских странах. Современное арабское общество – это симбиоз (а кое-где и синтез) вполне современных капиталистических, госкапиталистических и полукапиталистических укладов с элементами патриархальной общины и кланового бытия, кровно-родственных связей, иерархий феодального или полуфеодального, а иногда – даже рабовладельческого характера, а также – еще не изжитых многообразных форм хозяйственной эксплуатации и социального подчинения, которых Запад и не знал никогда.

В таком обществе человек мыслит категориями не гражданского, а в основном традиционно-патриархального социума, руководствуется в первую очередь не индивидуальными интересами, а установками своего клана, рода, племени, этноса, конфессионального сообщества, включая секту или духовное братство. Все эти древние социальные связи (некоторым из которых не одна тысяча лет!) опутывают человека на всем протяжении его многотрудного пути к гражданскому обществу. И пока этот путь не завершен, человек просто не понимает, как он может быть равен патриарху семьи или клана, вождю племени, священнослужителю, ученому богослову, главе братства или секты, тем более – эмиру или султану. И если его все же заставляют принять участие в выборах, он будет исходить не из своих соображений или интересов какой-либо политической партии, а из того, что подскажет ему отец, старший в роде, вождь, священнослужитель и т.п. И ему совершенно не понятно, что от его голоса простого пастуха, ремесленника или мелкого торговца зависит, быть или не быть тому или другому правителю. Он такого правителя и уважать-то не сможет (поскольку и сам-то себя не очень уважает). В этом – одна из главных (наряду и с другими) причин краха всех попыток внедрения на Востоке западных политических институтов. По мнению Арнольда Тойнби, такие попытки только компрометируют эти институты, которые на Востоке обычно повисают в воздухе, не имея естественной опоры, и часто представляют собой лишь декорум, маскирующий реальные структуры и механизмы власти, весьма далекие от западных концепций и представлений.


Р.Г. Ланда
Источник: "Институт Ближнего Востока "

[i] Экономическая, техническая, финансовая, военная, а также – по линии науки и культуры, помощь СССР и других стран социализма сыграла определенную роль в становлении освободившихся стран Востока, особенно таких государств, как Египет, Алжир, Сирия, Ирак, Йемен. Но она была относительно кратковременной (с середины 50-х до начала 80-х годов) и по своему объему не могла решить полностью проблемы стран, ее получавших.

[ii] Восточный социум и религия. М., 2009, с. 7 – 8; The Middle East viewed from the North. Bergen, 1992, pp. 73 – 84.

[iii] В потоке научного творчества. К 80-летию академика В.С. Мясникова. М., 2011, с. 125 – 126; А. Проханов. «Братья-мусульмане». Каир – Завтра, 2012, № 2, (947).

[iv] Weber M. The Theory of Social and Economic Organization. London, 1947, p. 37, 318.

[v] В потоке научного творчества.., с. 127; Видясова М.В., Орлов В.В. Политический ислам в странах Северной Африки. М., 2008, с. 9.

[vi] Abdel-Malek A. Foundations – and Fundamentalism (Народы Азии и Африки. 1990, № 2, с. 18).

[vii] Подробнее см. Ланда Р.Г. Политический ислам: предварительные итоги. М., 2005, с. 55 – 56.

[viii] Арабские страны Западной Азии и Северной Африки. Выпуск 6. М., 2007, с. 60.

[ix] Arabs and the West. Amman, 1999, p. 29.

[x] В потоке научного творчества…,с. 124.

[xi] Ближний Восток и современность. М., 2002, № 14, с. 193; там же, 2003, № 18, с. 161 – 193; Intifada: Facts and Figures. Tunis, 1989, pp. 10 – 12.

[xii] Кепель Ж. Джихад: экспансия и закат исламизма. М., 2004, с. 154 – 164.

[xiii] Независимая газета, 29.09.2001. Эти цифры 10-летней давности явно устарели. К тому же, среди мусульман США большинство составляют не приезжие мигранты, а местные афро-

                     американцы, принявшие ислам.

[xiv] Восток. М., 2011, № 5, с. 149 – 150.

[xv] Ланда Р.Г. Политический ислам…, с. 263 – 265.

[xvi] Известия, 10.02.2011, 21.04.2011.

[xvii] Вместе с тем среди части «братьев-мусульман» Египта, уверенных в поддержке избирателей (уже на первых двух этапах выборов в парламент они получили 52% голосов), распространено стремление следовать демократическим правилам, воспользоваться «турецкой экономической моделью», сформировать «коалиционное правительство» и, по примеру Туниса, даже не претендовать на пост президента, хотя они и не желают отдавать его военным (А. Проханов. Там же). Реакция последних не заставила себя ждать. Уже в ноябре-декабре 2011 г. из среды армейской элиты Египта слышались высказывания о якобы «непредставительном» характере только что избранного парламента, о недопустимости наличия в нем тех, «кто угрожает экономике, безопасности и отношениям с международным сообществом» (явный намек на добившихся успеха исламистов). Было даже прямо сказано о том, что «в связи с нехваткой времени» новая конституция будет разработана на базе старой, т.е. заранее отвергается требование исламистов превратить страну в «исламское государство» с Кораном в качестве конституции (Известия, 23 – 29.11.2011; Независимая газета, 09.12.2011).

[xviii] Восток, 2011, № 5, с. 149 – 150; Известия, 14.09.2011; 11.10.2011; Независимая газета, 12.12.2011;

[xix] Известия, 11.10.2011. Косвенно версия «доминирования» саудовцев подтверждается их небывало высокими расходами на оборону – 45,2 млрд долларов в 2010 г., т.е. 10,4% ВВП! Это – 7-е место в мире по сумме и чуть ли не первое по доле в ВВП (у США – 4,8%, у России – 4%). Известия, 27.09.2011.

[xx] Комсомольская правда, 8 – 15.09.2011.

[xxi] Независимая газета, 30.12.2011.

[xxii] Там же; Комсомольская правда, 8 – 15.09.2011.

[xxiii] Рассадин П.А. Конфессиональные меньшинства в общественно-политической жизни Сирии и Ливана (1943 – 2010). М., 2010, с. 24; Известия, 14.09 – 28.12.2011.

[xxiv] Зарубежный Восток и современность: тридцать лет спустя (1980 – 2010). Памяти Г.Ф. Кима. М., 2011, с. 35 – 40; Известия, 15.11.2011.

[xxv] Независимая газета, 30.12.2011.

[xxvi] Там же.

[xxvii] Подробнее см. Ланда Р.Г. Россия и мир российского ислама. М., 2011, с. 362–440.

[xxviii] Известия, 28.12.2011; Независимая газета, 30.12.2011.

[xxix] Известия, 17.11.2011; Российская газета, 26.10.2011.

[xxx] Азия и Африка сегодня, 1994, № 11, с. 33; Ближний Восток и современность, 2002, № 16, с. 340.